Услышав крик отца, Бет схватила Наба за плечо, и оба остановились, глядя на переполох внизу. Наб понял ее боль, представив себе, будто покидает Брока и Тару, чтобы, может быть, больше никогда их не увидеть. Он нашел безвольно висящую холодную руку Бет и сжал ее в своей. Она повернулась к нему с затуманенными глазами, в которых сверкали слезы, и они снова крепко обнялись, чтобы найти утешение друг у друга, пока голос ее отца, теперь немного спокойнее, не позвал мать на что-то посмотреть. Он нашел записку в ее спальне. Бет больше не могла; она быстро отвернулась от дома, и, все еще держа друг друга за руки, они медленно побрели по замерзшему снегу к большому ясеню на краю поля, где их поджидали Брок и Уорригал. Затем все четверо, залитые лунным сиянием, отправились в Серебряный Лес.
ГЛАВА XIV
Животные не спешили возвращаться домой. Вместо того они неторопливо прогуливались под звездами, и казалось, дорога будет длиться вечно. Все чувствовали: ночь полна волшебства и создана именно для них. Ветра почти не было; напротив, воздух стоял неподвижно, и с ночного неба — такого темно-синего, что оно казалось почти черным, — светила луна. Ее свет отражался от белых полей, и если бы не тени под изгородями и деревьями, темневшими на фоне снега, словно молчаливые стражи ночи, везде было бы светло как днем. Печаль, охватившая Бет, когда она покинула дом, начала развеиваться по мере того, как девочка погружалась в такой для нее новый, словно она только что родилась, мир. Она и раньше выходила ночью в поля, но, должно быть, с закрытыми глазами, потому что все теперь выглядело не так. Раньше Бет была по другую сторону; теперь же она — на этой, на их стороне, стороне барсука, совы и всех прочих диких созданий. Уже не сторонний наблюдатель — теперь она была участницей, глядящей на их мир изнутри. Наб, видя удивление и счастье в ее глазах, когда она оглядывалась в ночи вокруг, и сам словно все видел заново, и ее радость передавалась ему.
Они частенько останавливались, и девочка наклонялась, чтобы погладить Брока и зарыться лицом в мех на его шее — именно так, как тот любил. Потом она охватывала его голову, вглядывалась в барсука — глаза в глаза — и разговаривала с ним на своем странном языке голосом, наполненным музыкальностью и добротой. После этого она поднималась и глядела на сидящего на ветке Уорригала, филин же долго смотрел не моргая своими большими круглыми глазами на нее в ответ, а потом издавал басовитое уханье, словно высказывал свое удовольствие оттого, что она идет с ними вместе. Она улыбалась Уорригалу, поднимала руку к его голове и осторожно и мягко поглаживала, и тогда его веки опускались на глаза, да так надолго, что Броку и Набу казалось, будто он задремал. Словом, она покорила их сердца так же, как и сердце Наба, и вскоре стала для них почти такой же своей, как Наб. Они более не видели в ней уркку, потому что таков путь Элдрон.
По дороге они то и дело играли: носились вперегонки или к воротцам, или к дереву, или к живой изгороди и весело смеялись. Уорригал, разумеется, всегда побеждал, а Наб приходил бы следующим, но из инстинктивной вежливости всегда позволял девочке побить себя. Брок, однако, не был так обходителен и делал все возможное, чтобы обогнать ее, иногда забегая ей под ноги, так что оба катились в снег; она смеялась, а он коротко тявкал и повизгивал от удовольствия.
Еще Бет научила Наба прелестям игры в снежки. Он шел чуть впереди нее и неожиданно сообразил, что ее рядом нет; только он обернулся поискать ее, как ему в грудь ударил холодный комок снега. Затем, когда она наклонилась, чтобы подхватить еще одну пригоршню, он скопировал ее движения и не без восторга попал ей прямо в плечо, и в этот момент ему снова залепили снежком — в шею. Холодный снег заполз под одежду. Ребята обстреливали друг друга, пока у них не замерзли руки. Потом Бет сложила ладони у рта и с силой задышала на них. Наб, снова скопировавший ее действия, к своему удивлению обнаружил, что так они согреваются. «У нее можно многому поучиться», — подумалось ему. В нем пробудилось любопытство к обычаям уркку, но сначала он должен научиться говорить на ее языке. Он посмотрел на нее и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, и у Наба стало радостнее на сердце.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Все они так отдались радости прогулки, что не задумывались, сколько успели пройти, пока неожиданно не оказались у ворот возле пруда и не увидели в отдалении верхушки деревьев Серебряного Леса. Ах, как хорошо! Мысль о доме добавила им энергии и устремленности, и вскоре они выбирались из-под забора на ровное поле перед лесом. Именно в этот момент они впервые приметили, что что-то не так. Лес был слишком тих — ни звука, ни движения, ни уханья Уизена, ни всегдашней вечерней суеты пасущихся и играющих близ леса кроликов. Но не только отсутствие каких-либо признаков жизни заставило забиться быстрее сердца животных — лес и выглядел по-иному. Даже с такого расстояния друзья должны были бы разглядеть массу рододендроновых зарослей и привычный Старый Бук, стоящий на опушке, но не могли их найти. В душах путников нарастал панический ужас. Чем ближе они подходили, тем больше теряли чувство направления и не могли понять, в какую сторону им идти. Они теперь бежали — стремительно, не разбирая дороги — и серебряный лунный свет, который только что казался волшебным, засиял холодно и жестоко, открывая им ужасное зрелище.
Оказавшись у старой изгороди, окружавшей лес, они увидели прямо перед собой то, что осталось от их родного дома. Они смотрели на следы, которые оставили на мягкой земле трактора, когда выдирали рододендроны и стаскивали в кучу на одну сторону, и в ушах у зверей глухо бухала кровь и сводило судорогой отчаяния животы. Они увидели пни от спиленных и рухнувших на землю деревьев, рядом с которыми среди мусора, когда-то бывшего подстилкой леса, бесполезной грудой оставались лежать пока не распиленные стволы. Еще не все деревья были повалены. Люди начали с фронтальной части и пошли вглубь так, что деревья, которые звери видели издалека, были теми, что росли в задней части леса, за небольшим ручьем. Всюду в воздухе висели запахи уркку — выхлоп от тракторов и табачная вонь, а землю усеивали клочки бумаги — и примерзшие к земле, и перелетающие под порывами дующего от дальних холмов ветра.
И тогда Наб увидел первый из знакомых красных цилиндриков, которых так страшился. Гильзы валялись повсюду, и, перебираясь через огромные борозды, оставленные бульдозерами, животные встречали темные полосы крови на черной земле и пучки волос и меха, валяющиеся на лесной подстилке.
Животные медленно (ибо оцепенели от ужаса) двигались среди разгрома, который когда-то был их домом. Когда участок был очищен от деревьев, по нему двинулись бульдозеры, чтобы выкорчевать подлесок и все оставшиеся кустарники и прочую поросль, и на этом месте от леса не осталось ни одного узнаваемого клочка, лишь взрытая полоса грязной земли. Однако там, где работа еще была не доделана, звери смогли кое-как сориентироваться и в конце концов пришли к Старому Буку, который лежал на земле, наполовину распиленный. Бледно-розовая плоская верхушка свежего пня отчетливо виднелась в лунном свете. Они долго смотрели на него, не в силах поверить своим глазам. Бет стояла позади, размышляя о том, что лес был их домом, и догадываясь, насколько сильный удар им нанесен. Сама она часто глядела на лес издалека и думала, как он прекрасен, и, когда услышала в деревне, что его собираются вырубить, то глубоко пожалела его обитателей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Брок, Наб и Уорригал уставились на вход в логово, теперь ничем не укрытый и выставленный всем на обозрение, и сквозь оцепенение в их умах пробилась мысль о Таре. Наконец Брок медленно потащился по неузнаваемой земле перед входом в логово, изрытой шрамами и бороздами от трактора, который ездил по Набовым рододендроновым кустам. Барсук только было собрался спуститься в нору, когда его внимание привлекло какое-то движение среди кучи кустов, сваленных как раз за логовом. Другие тоже его увидели и разглядели, что из укрытия медленно вылезает Сэм. Его голова была низко опущена, хвост поджат, и при ходьбе он как бы горбился. Его обычно лоснящаяся коричневая шерсть теперь была вся заляпана грязью, а плечо справа и спереди покрывала темно-красная корка засохшей крови. На носу у него тоже была ссадина — красная полоса от черного кончика до глубокой раны на лбу. Не поднимая головы, пес тяжело похромал к друзьям и, подойдя к Броку, остановился. Уорригал и Наб пошли навстречу, но Бет осталась на месте, потрясенная превращением этой ночи из одной из величайших радостей в глубочайшее несчастье.
