— Тетя Лера, Вика дома? — повторяю вопрос. — Мне поговорить с ней нужно. Это правда очень важно.
Она вздыхает и поворачивается боком, пропуская меня.
Захожу в квартиру и разуваюсь. Очущение теплоты от квартиры исчезло. В голове бьётся мысль, что мне здесь больше не рады. Не дожидаясь приглашения, я иду по коридору к Викиной комнате, на ходу убеждая себя, что ошибку нужно и можно исправить.
Дяди Васи нет дома.
Из Викиной комнаты доносится тихая музыка. Дверь чуть приоткрыта. Легонько стучу по стеклянной вставке на двери и открываю ее шире.
Вика не ожидала меня увидеть. Темные брови взлетают вверх, а глаза становятся чуть шире.
Она сидит на разложенном диване в клетчатой пижаме. Рядом лежит открытая, общая тетрадь и разбросанные маркеры.
— Ты что здесь забыла? — тут же ощетинивается она.
Я чувствую вину, досаду и раздражение, но призываю себя к терпению. Я пришла, чтобы помириться, а значит, мне придётся не принимать её слова и упрёки близко к сердцу.
— Привет, — прямо в пальто сажусь рядом, — ты не отвечала на мои сообщения: я пришла поговорить.
— Нам не о чем говорить. — она поднимается и встает напротив меня, привалившись спиной к стенке. — Я тебе уже все сказала.
— А я? Почему ты даже не дала мне шанса высказаться? — горло давит от обиды. Ее игнор ранил меня.
Рассматриваю родинку над губой, тугую косичку и маленькие гвоздики в ушах. Мне не хватало Александровой.
— Валяй. — она складывет руки на груди.
Чувствую исходящую от нее агрессию. Тяжело говорить, когда ты уже заведомо враг.
— Мне жаль, что все так получилось. — зажимаю ладони коленями. — Гриша мне нравился. Он был внимательным, отзывчивым, добрым. Оказалось, что мне много не надо, чтобы запасть на парня. Пары прикосновений и красивых слов – достаточно. Я не снимаю с себя вины, но у нас ничего не было. То, что ты видела на фото – вырванный из контекста кусок, клянусь.
— А чего тебе тогда пары красивых слов Лебедева не хватило?
— Ты знаешь, какие о нем слухи ходят. — морщусь: ее бестактный вопрос рвет душу в клочья.
Вика скептически смотрит на меня. Я не узнаю свою подругу. Как бы поступила я, будь на её месте?
Мне хочется продолжить свое оправдание. Рассказать, что на фоне властного, не принимающего меня отца, Гриша выглядел надёжной пристанью, в отличии от Макса.
Я не выбирала, к кому привязываться. Но слова не желают складываться в предложения.
Я снова думаю о том, что никогда не достучусь до папы. Теперь я точно знаю это.
Сама не замечаю, как щеки становятся мокрыми. Только теперь плачу я – взрослая Вера, а не маленькая девочка во мне.
В Викиных глазах проскальзывает что-то из прошлого. Так она смотрела, когда у меня в девятом классе на перемене украли дорогущий телефон, и я плакала от обиды. Вика обнимала меня и гладила по спине.
Ее глаза снова становятся холодными.
— Маслова, вот только не надо мне на жалость давить, лады? Дело не только в Ксюхе. Главная проблема в тебе, как ты не понимаешь? Ты поступила подло по отношению к человеку. Подло и низко.
— Вик, а ты не думала, что там уже были проблемы, если между ними встала я? Почему ты всецело перекладываешь вину на меня? Гриша сомневался пять лет, а это немалый срок. Что ему мешало сделать предложение раньше? — начинаю закипать. Сжимаю мокрый от снега пояс.
— А если у меня с парнем будут проблемы, то там тоже появишься ты? — повышает голос.
— Да при чем здесь ты и твой парень?! У тебя его даже нет. — рявкаю я, хлопнув по дивану так, что маркеры подскакивают.
— Мне друзья предатели не нужны! — кричит Вика.
У неё красные глаза, как будто она вот-вот заплачет. Раздувает ноздри и отворачивается.
Я замираю, оглушенная ее категоричностью.
Эту фразу я запомню надолго. Как бы я не старалась, я не смогу понять, что творится в Викиной голове.
Как можно перечеркнуть нашу дружбу одним махом?
Она правда убеждена, что я лицемерка, которая когда-нибудь воткнет ей нож в спину? Получается, она никогда меня по-настоящему не знала? Ведь если бы знала, то не заклеймила меня одним неправильным поступком.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Оглушенная болью, я встаю. Вспоминаю свои слова о том, что мы были сёстрами в прошлой жизни. Видно в этой не судьба.
— Пока, Вик. — встаю. — В таком случае, можешь удалить мой номер.
Выхожу из комнаты и слышу, как она плачет. Тетя Лера делает вид, что поливает цветы на кухне.
— Не провожайте, — обращаюсь к ней, — я знаю, где выход.
В подъезде я плачу, уткнувшись в холодные ладони. Почему терять так больно. Как я буду без Вики. У меня больше нет подруг.
Что же за зима такая в этом году?
37
Какое-то время брожу по Викиному двору.
В душе я надеюсь, что она остановит меня: напишет, позвонит, высунется из окна, в конце концов, и прокричит мне в след, чтобы я не уходила. Скажет, что ей ужасно меня не хватало, но телефон молчит, а в окнах её комнаты продолжает мигать гирлянда.
Домой приезжаю под вечер. Несколько часов я слонялась по городу, разглядывая прохожих и витрины магазинов. Я не заметила, как окончена. Зуб на зуб не попадает.
В такси снова просматриваю соцсети Лебедева. Он совсем затих. Последнюю неделю он вообще ничего не выкладывал. У Митрошенко и Логунова тоже ни намека на его тусовочную жизнь. Я даже залезла на странички Риты и Насти Усмановой, и снова ноль.
Мама дома.
Она почти сразу продала отцу свою часть фирмы, поэтому в город она теперь выбирается только за продуктами. Практикантка в белой блузка не врала.
Мама сидит в перед телевизором в спортивном костюме с бокалом вина. Она даже дома продолжает укладывать волосы. Я знаю, что это делается лишь для того, чтобы совсем не утонуть в пучине отчаяния.
— Что смотришь? — плюхаюсь рядом с ней и кладу голову ей на плечо.
Мама целует меня в лоб и глади по щеке.
— Какую-то чушь про моду и стиль. Здесь нет ни одного, ни другого. — отвечает глядя на экран.
— Я такая голодная. Поужинаем?
— Давай. — мама смотрит на меня. Я почти привыкла к грусти в ее глазах. — Только холодильник пустой. Закажешь еду?
— Окей, — достаю телефон из заднего кармана джинс, — ты что хочешь?
— Давай пасту. Под вино самое то.
Делаю заказ и оплачиваю приличную сумму за доставку. Ждать минут сокорок, пока курьер доберётся за город.
Оставляю маму в гостиной и иду наверх переодеваться.
Дом прекрасно отражает мое состояние души. Везде стоят коробки. На кухне лежат рулоны бумаги для упаковки посуды. Часть мебели отсутствует. Например, мама продала свой роскошный стол, поэтому едим мы с ней теперь перед телевизором.
Дом выставлен на продажу. Изредка здесь появляется риелтор – смешливая, рыжая девушка, похожая на белочку. Она показывает наш дом потенциальным покупателям.
Отец звонил мне пару раз, спрашивал про дела и учёбу. Он был рад, что я вернулась домой. Мы не говорили ни по маму, ни про Нину.
Наш разговор длился не больше пяти минут, и это меня абсолютно устроило.
Я принимаю горячий душ. Стою под струями, пока тело не становится красным. Слышу звонок и иду встречать курьера.
Мы с мамой поужинали под старый, советский фильм и, тепло одевшись, пошли гулять по поселку. Больше молчали. Каждый думал о своем.
По ночам я часто плакала.
Когда спускалась ночью в туалет, то не единожды заставала маму курящей у окна. Она не спала по ночам, а потом отсыпалась днем. Это совсем на нее не похоже. Мама – человек распорядка и железной дисциплины.
Одним словом, мы с ней рухнули в яму под гордым названием депрессия. Каждый проживал свои потери и разочарования, как мог.
Я стопками читала детективы, ела шоколад и забила на учёбу. В какой-то момент просто перестала туда ходить, без объяснения причин.
