выветривавшейся породы.
Шаогуань с его тремя районами и миллионом жителей[308] – совсем небольшой город по стандартам провинции Гуандун, раз в десять меньше огромного мегаполиса Шэньчжэнь, расположенного южнее. Тысячи мигрантов из других регионов Китая приезжают в Гуандун в поисках работы на заводах и фабриках, которые в провинции растут, как грибы после дождя. С начала нового тысячелетия по 2010 год ВВП провинции увеличился почти в пять раз[309].
В 2009 году на фабрике игрушек «Сюйжи» в Уцзяне, центральном районе Шаогуаня, работало около 16 тыс. мигрантов[310]. В основном это были подростки или молодежь едва старше двадцати. Они жили в тесных общежитиях, работали на износ и отправляли домой практически весь свой скудный заработок.
В отличие от фабрик в Шэньчжэне и Дунгуане, где трудились мигранты из других китайских регионов, работники «Сюйжи» были из гуандунских сел и деревень или соседних провинций. Говорили они на кантонском диалекте, хакка и некоторых других языках и диалектах, но лингва франка для всех них был путунхуа, являющийся официальным государственным языком Китая с 1956 года. Почти все они принадлежали к этносу хань, который составляет 91 % населения Китая[311].
В мае на фабрику прибыла новая группа рабочих[312]. Они не были похожи на остальных. Одевались по-другому, были смуглее, многие носили бороды. Большинство не говорило на путунхуа, да и к хань они отношения не имели. Эти 800 мужчин и женщин были уйгурами. Чтобы делать игрушки на экспорт, они проехали 3800 километров от уезда Шуфу недалеко от Кашгара и границы с Таджикистаном. Так реализовывалась государственная программа по развитию Синьцзяна, которая заключалась, в частности, в отправке трудовых мигрантов в приморские провинции, где они станут зарабатывать в семь раз больше, чем в Шуфу[313].
С самого начала рабочих из Шуфу держали на расстоянии от новых коллег: разместили в отдельном общежитии, бригады формировали только из уйгуров. В руководстве фабрики пояснили, что такое разделение обусловлено другими предпочтениями уйгуров по проживанию и питанию[314]. Это только усугубило подозрительное отношение ханьских рабочих к новоприбывшим. Через несколько недель появились слухи, что приезжие уйгуры – все сплошь воры и насильники. Например, один ханьский рабочий заявил: «Некоторые парни из Синьцзяна совершали много краж. Нехорошие они люди. Знаете, они не говорят по-китайски, а мы не знаем их язык. Нам сложно общаться друг с другом»[315].
По мере распространения слухов в столовых и на интернет-форумах стали звучать предположения, что руководство закрывает глаза на бесчинства новых рабочих. «Первый раз три рабочих-уйгура изнасиловали девушку в лесу за фабрикой, – гласил один интернет-пост. – Через неделю другая девушка вышла ночью за продуктами, ее затащили в уйгурское общежитие и изнасиловали. Когда охранники ее оттуда вывели, она была вообще без одежды. Руководство фабрики предложило ей 10 тыс. юаней (около 1400 долларов) за молчание»[316].
Да, на китайских заводах и фабриках сексуальные домогательства и насилие – действительно острая проблема. В одном районе до 70 % женщин сообщили, что подвергались домогательствам или непристойным предложениям со стороны коллег-мужчин[317]. Однако заявления о том, что уйгурские рабочие домогались ханьских коллег, не нашли фактического подтверждения. Автор широко распространившегося в интернете поста о том, что шесть уйгуров якобы изнасиловали двух ханьских девушек, позднее признался, что все выдумал, так как возмущался тем, что будто бы из-за приезда уйгуров лишился работы[318].
25 июня, когда Шаогуань плавился от жары, девятнадцатилетняя Хуан Цуйлянь поздно вечером возвращалась в общежитие от друзей. Хуан всего несколько недель работала на фабрике учеником на конвейере и еще плохо ориентировалась в обстановке. В темноте она прошла свое общежитие и случайно зашла в другое, по виду неотличимое здание. Зайдя к себе в комнату, как она думала, Хуан увидела чужие кровати, а на них молодых уйгуров. Возможно, на нее повлияли слухи об изнасилованиях или же она просто испугалась, внезапно оказавшись наедине с незнакомцами. С криками она выбежала из комнаты[319].
Для молодых ханьских парней на тестостероне – а их на фабрике было больше всего – это стало последней каплей. Хуан потом заявляла, будто никому не говорила, что зашла не в свою комнату. Крики ее разнеслись по всем корпусам.
Около 11 вечера в сторону уйгурского общежития выдвинулась толпа, вооруженная ножами и железными прутьями от кроватей[320]. Несколько сотен ханьцев пошли на штурм общежития. Они выбили окна и начали кидать строительный мусор. В коридорах разгорелась драка между некоторыми уйгурами и прорвавшимися ханьцами, а остальные уйгуры пытались забаррикадироваться в своих комнатах или бежали к холмам за территорией фабрики. Пойманных за пределами общежития жестоко избивали и бросали умирать. «Люди до такой степени озверели, что не останавливались и пинали уже трупы», – рассказывал впоследствии свидетель[321].
Двоих уйгуров, Аксимуцзяна Аймайти и Садикецзяна Казе, забили насмерть[322], а еще как минимум сто человек получили травмы. По официальным данным[323], беспорядки удалось прекратить лишь пять часов спустя. Для этого задействовали более 400 полицейских. Уйгуров, которым посчастливилось не попасть ни в морг, ни в больницу, перевели в пустое общежитие на соседней фабрике. Многие из них просто уехали домой в Шуфу, даже не забрав причитающуюся им зарплату[324]. В октябре 2009 года предполагаемого зачинщика беспорядков Сяо Цзяньхуа приговорили к смертной казни, а еще пятерым дали тюремные сроки от семи лет до пожизненного заключения. Трех уйгуров тоже ждала тюрьма за участие в массовых беспорядках.
Шаогуаньский инцидент, как позднее стали называть события той ночи, был вызван межнациональной враждой и бесконтрольным распространением слухов, которые тиражировались главным образом в интернете. Он дал начало цепочке событий лета 2009 года, которые резко изменят жизнь всего населения Синьцзяна и еще больше настроят друг против друга уйгуров и ханьцев.
* * *
Сначала демонстрация протекала мирно[325]. Ближе к полудню 5 июля 2009 года несколько сотен студентов-уйгуров собрались на Народной площади в центре Урумчи. Они несли китайские флаги и лозунги «Мы граждане Китая»[326].
В центре площади, обнесенной бетонными конструкциями и аккуратно подстриженными деревьями, возвышался 32-метровый памятник НОАК. С северной стороны располагалось здание Синьцзянского обкома Коммунистической партии Китая.
Демонстранты требовали, чтобы с ними на встречу вышел Нур Бекри и обсудил шаогуаньский инцидент. Чиновник уйгурского происхождения Нур Бекри номинально руководил Синьцзяном, но, как и почти везде в китайской политике, реальная власть была у
