– Что мать Гамлета «еще не успела износить башмаков» после смерти мужа?
– Вот именно. Отец пытался найти оправдание для Максима. Хотя знаю, что он тоже был потрясен, потому что принадлежит к людям другого поколения. Для него очень много значат условности. Но из чувства преданности Максиму он обрывал всякого, кто пытался осудить его друга… Сомнения зародились в отце – я могу это точно сказать, – когда нашли яхту Ребекки. Ее причалили, после того как подняли со дна, неподалеку от мастерской Джеймса Табба. Приливная вода всегда приносит туда много мусора и грязи, поэтому никто не пользуется этой бухточкой. С тех пор туда вообще никто не входил. Вы знали об этом?
– Нет, упустил.
– Они искали тихое и уединенное место. – Элли снова посмотрела на воду. Тонкая струйка дыма от сигареты тянулась немного в сторону. – Отец присутствовал при этом как судья. Там были Максим, врач – доктор Филиппс, инспектор полиции и Табб, как мастер, который занимался ремонтом яхты. Все по закону. Поскольку все считали, что тело Ребекки уже найдено, никто не имел представления, кто окажется в каюте: мужчина или женщина. Когда тело вынесли на берег, Максим подошел для опознания, и тут все увидели два кольца, которые никогда не снимала Ребекка. Отец не рассказывал об этом долгие годы, но я знаю, что именно в этот момент – быть может, увидел какое-то выражение в глазах Максима – он начал испытывать сомнения в его невиновности. После допроса он ходил как потерянный.
– Потому что Табб доказывал, что яхта не разбилась о рифы, а ее нарочно продырявили?
– Очевидно, – ответила Элли сдержанно. – Следователь – полный дурак – превратил допрос в какой-то фарс, но дело не только в этом. Просто в воздухе постоянно витало что-то неосязаемое и неощутимое. Отец вам когда-нибудь рассказывал про похороны Ребекки?
Я покачал головой. Это была запретная тема для полковника, как я понимал.
– Отец чуть не поссорился с Максимом из-за того, – продолжила Элли, – что тот настаивал на погребении жены в фамильном склепе. А отец знал, что Ребекка этого не хотела. Но Максим ничего не желал слушать и настоял на том, чтобы похоронная церемония состоялась сразу после допроса…
– А как насчет другой женщины, чье тело Максим опознал ошибочно? Она все еще похоронена там?
– Нет, ее гроб вынули из усыпальницы де Уинтеров. Наверное, пока шел допрос. Видимо, Фрэнк Кроули всем распоряжался, как обычно. Я знаю, что это совершилось в присутствии полисмена. Ее вынесли как можно быстрее, чтобы никто не видел, в особенности журналисты, которые столпились в полицейском участке. Но что произошло потом – мне неизвестно. Никого не интересовала эта бедная женщина. – Элли стряхнула пепел.
Я тоже замолчал, и тогда она, отвернувшись, принялась смотреть на воду под нами.
– Почему все это проводилось почти тайно – мне понятно. Вы читали отчеты журналистов о происшествии. Мой отец тоже не выносил такого рода публичности. На голову Максима посыпались проклятия. Но вообще-то и я не понимаю, почему похороны Ребекки выглядели так убого и проводились столь поспешно. Она была женой Максима. В здешних местах много людей, которые любили Ребекку, восхищались ею, а ее похоронили, как нищенку, чуть ли не как преступницу.
– И это вызвало много толков, – подтвердил я.
– Это вызвало обиду, – резко ответила Элли. – Никто в Керрите не знал, что похороны состоялись, мы узнали об этом только после возвращения отца. Мне запомнилась эта ночь: мать была расстроена и моя сестра Лили тоже. Лили преклонялась перед Ребеккой и специально приехала из Лондона, чтобы присутствовать на ее похоронах, но они не состоялись вообще. Потому что называть похоронами торопливое, вороватое погребение нельзя. Отец вернулся с пепельно-белым лицом. Таким я его ни разу не видела. Он даже не мог разговаривать с нами. Ушел в кабинет и закрыл за собой дверь.
И я уверена, что именно в ту ночь отец поверил, что Максим виновен в смерти жены. Но он никогда не обсуждал это ни со мной, ни с кем бы то ни было. Он словно бы запер в кладовую свои воспоминания. Не сомневаюсь, что вы уже успели заметить, как он умеет отмалчиваться, когда не хочет касаться каких-то тем. – Элли повернула голову в мою сторону. – И надеюсь, что вы простите его. Он глубоко любил Ребекку. И как человек старомодный, готов даже горы сдвинуть, только бы защитить ее посмертный образ. Тем более что она сама не может ничего сказать в свое оправдание.
В голосе Элли я услышал мольбу и был тронут до глубины души.
– Здесь не может быть и речи о прощении, – ответил я. – Мне понятны чувства вашего отца, и я отношусь к ним с уважением. Не могу не признаться, что порой меня очень сердили его попытки уйти от вопросов, но вы видите сами, как все изменилось…
Сохраняя выбранный ею сдержанный тон, Элли перебила меня:
– Как я вижу, вы по достоинству оценили, насколько уклончивым умеет быть мой отец. Но и вы сами весьма преуспели в этом деле. Так что вам проще найти общий язык. Еще кофе?
Она придвинула к себе мою чашку, улыбнулась и, не дожидаясь моего ответа, наполнила ее. И пока она, опустив глаза, смотрела на кофейник, у меня возникло ощущение, что Элли расстроена, потому что я дал не тот ответ на ее вопрос, которого она ждала. Видимо, надеялась на большую искренность с моей стороны. Я должен был ответить откровенностью на откровенность – ведь она изложила мне во всех подробностях то, чего я не мог добиться от полковника.
– Примерно через час или чуть позже, после того как отец вернулся с похорон, его снова пригласили в Мэндерли. И там, но я не уверена в этом, он провел очную ставку: Максима, его второй жены, вездесущего Фрэнка Кроули и пьяного Джека. Фейвел обрушил на присутствующих разорвавшуюся, как бомба, новость. Во-первых, предъявил записку Ребекки, которую не показал на допросе в участке. Эту записку Ребекка оставила портье незадолго до своего отъезда из Лондона. А во-вторых, Джек без стыда и зазрения совести объявил, что он был любовником Ребекки, что она собиралась бросить мужа и уехать с ним и непременно сделала бы это, если бы не умерла.
Я с недоверием воззрился на Элли:
– Что вы говорите?
– Именно так он и заявил. Отец заговорил об этом только после сердечного приступа и после того, как появились вы. Сейчас он о многом говорит более определенно и открыто.
– Мне не совсем понятно: зачем пригласили вашего отца? Разве Максиму хотелось иметь лишнего свидетеля при такой сцене?
Элли бросила в мою сторону быстрый взгляд, который я мог счесть одобрительным, и пожала плечами.
– Я согласна с вами, но что ему оставалось делать? Фейвел заявился в Мэндерли с этой запиской не для того, чтобы оплакивать Ребекку, а чтобы начать вымогать деньги – он это умел делать. Вы сами убедитесь, когда встретитесь с ним. Эта записка – последняя, сделанная рукой Ребекки. И, конечно, эта записка вызывала новые вопросы, поскольку в ней Ребекка просила Фейвела приехать в домик на берегу этим вечером, потому что ей необходимо поговорить с ним… Но если ты собираешься выйти на яхте в море и покончить жизнь самоубийством, то зачем приглашать человека к себе?
