– У меня сложилось другое впечатление, – возразил я. – Штемпель на открытке очень старый. Скажите, Элли, у вас не возникало впечатления, что Ребекка имела какое-то отношение к Мэндерли? Быть может, она бывала ребенком в этих краях?
– Как и вы? – Темные очки повернулись в мою сторону. – Нет, я об этом не думала.
Сейчас я не сомневался, что каким-то образом обидел ее. Но, несмотря на это, продолжал настаивать:
– Но, быть может, вы слышали предположения, откуда она приехала? Ведь кто-то мог обсуждать это, а вдруг вы случайно запомнили, откуда она родом? Кто ее родители?
– Я никогда не слышала. И вам нет смысла допытываться. Ребекка терпеть не могла, когда расспрашивали о ее жизни. А сейчас мне действительно надо идти. Заходите вечером, если надумаете повидаться с отцом. Я знаю, что он будет рад поговорить с вами.
Она повернулась и быстро пошла к дому. Чем-то я невольно огорчил ее. Только сейчас я осознал, что ничего не рассказал ей о том, как ходил к домику на берегу, где увидел венок, и пожалел, что умолчал об этом. Элли описала мне Ребекку так, как никто еще до сих пор не описывал. И я мог бы заранее догадаться о том, что может задеть Элли.
По дороге к коттеджу сестер Бриггс я продолжал думать о том, кто мог положить у порога домика венок из азалий. Бывший любовник или тот, кто мог бы им стать? А потом переключился на Элли, на книгу, которую она читала, и обнаружил, что прошел целую милю, ничего не замечая вокруг, и что я уже стою перед дверьми. Сестры Бриггс встретили меня радостными возгласами:
– Дорогой мистер Грей! Как мы рады вас видеть, проходите! Вы сейчас от полковника? Как Артур? И как наша дорогая Элли?
– Мы только что вернулись из церкви. Какая была чудесная служба! И пастор пришел к нам на ленч. Дорогой пастор, это мистер Грей, о котором мы вам рассказывали… Да, это наш новый сосед, наш местный историк! А сейчас, если вы позволите, я ненадолго удалюсь на кухню. Джоселин, дорогая, побудь с гостями.
– Конечно! Мистер Грей, позвольте угостить вас нашей настойкой…
Пастор, к моему удивлению, сказал, что с удовольствием отведает напиток. И я понял, что не имею права отказываться, и, взяв бокал, мысленно накинул на плечи моего Теренса Грея ученую мантию.
13
Сестры Бриггс были в восторге от службы и еще больше от проповеди и чуть ли не хором процитировали мне ее главную мысль: «Отпускай хлеб твой по водам, потому что по прошествии многих дней опять найдешь его». Она представлялась им очень значительной и глубокой. Проповедь на эту тему я очень хорошо помнил с детства. По субботам нас водили в церковь три раза, и тема добывания хлеба насущного звучала довольно часто. Но вечно голодные сироты воспринимали слова из Библии превратно. Мы думали не о переносном, а о реальном значении слова. Поэтому я промолчал. Пастор не стал допытываться, почему я пропустил службу, наверное, сестры успели предупредить его, что я пресвитерианец, и ближайшая от нас церковь находилась милях в трех отсюда. Пастор, только недавно получивший сюда назначение, выглядел дружелюбным. Он сказал, что слышал про мой интерес к старине и готов, будь на то мое желание, свозить меня в Мэндерли и показать средневековую церковь, где есть очень интересные надгробия и откуда с колокольни открывается прекрасный вид на город. И тамошняя усыпальница, конечно, заслуживает внимания исследователя: она очень интересна с точки зрения архитектуры и намного старее главного церковного здания. Теренс Грей вежливо ответил, что будет рад побывать там.
С кухни в этот момент чем-то сильно запахло, и сестры Бриггс покинули нас. Пастор посмотрел на меня поверх бокала.
– Что это? – спросил он.
Я объяснил, что, наверное, сестры приобрели эту наливку на черном рынке.
– Дорогой полковник купил ее и для нас тоже, – объяснила Элинор, успевшая к тому моменту вернуться и захватившая только конец фразы. – У Роберта Лейна. Когда-то, в молодости, Роберт служил ливрейным лакеем в Мэндерли, а сейчас он и его жена открыли несколько сомнительных заведений в Трегарроне. Его жена – в девичестве Манак. Это семейство с незапамятных времен занималось контрабандой. Мы сомневались: ведь это незаконно, но полковник убедил нас. И теперь у нас есть выпивка. Позвольте добавить вам еще немного…
В устах полковника эта версия выглядела несколько иначе.
Наконец сестры Бриггс закончили все хлопоты и провели нас в столовую. Все комнаты в их домике были обставлены с большим вкусом, а из окон открывался красивый вид на гавань. Сестры переехали в этот дом лет двадцать пять тому назад, но выросли они в другом доме, который сейчас отдали под дом престарелых – тот самый, где сейчас находился Фриц и куда я намеревался зайти после обеда.
Их отец, сэр Джошуа Бриггс, слыл судостроительным магнатом и был родом не из этих мест, в отличие от их матери – Евангелины, известной своей красотой, урожденной Грен-вил. Их тетушка Вирджиния была матерью Максима де Уинтера. После смерти отца обнаружились крупные долги, и все наследство ушло на их покрытие. Сестры неожиданно для себя оказались в весьма стесненных обстоятельствах.
Этот коттедж по настоянию Ребекки им сдали внаем владельцы Мэндерли в самый критический момент их жизни. Маленький коттедж был не в состоянии вместить все, что досталось сестрам из отчего дома. И в результате в столовой размером всего лишь десять на восемь футов помещались стол и кресла красного дерева Георгианской эпохи, буфет того же времени и шкаф для вина, похожий на саркофаг. На стенах висели картины, включая портрет юной Евангелины Гренвил в полный рост, написанный маслом, две небольшие пастели ее сестер Вирджинии и Изольды, несколько громадных картин – морских видов, – которые к нынешнему времени потемнели и корабли на них стали почти неразличимы.
Мне очень нравились и сестры Бриггс, и их дом, но там все время надо было соблюдать осторожность, вытягивая ноги под столом, чтобы не удариться об очередную завитушку. А кроме того, надо было постоянно делать вид, как и в доме полковника, что на кухне есть невидимый повар и невидимые служанки, которые накрывают стол к приходу гостей.
Ни одна из сестер готовить, конечно же, не умела. Их не учили этому, их готовили к благополучному замужеству. Старшая из них – Элинор, повыше ростом и более проницательная, – в юности имела какие-то виды на полковника Джулиана… А жених Джоселин – более пухленькой и более наивной – погиб в окопах. Обе сестры всю свою нерастраченную любовь вкладывали в садик – действительно ухоженный и изысканный. А теперь обратили свой пыл на меня. Но, к сожалению, их воспоминания о Мэндерли, уходившие в те же годы, что и воспоминания Джулиана, были слишком ненадежными.
