Беседа сделалась более серьезной, выражали удивление по поводу реплики, поданной Вольтером, и соглашались, что в ней заключается его первый шаг к славе.
Он дал направление своему веку и поэтому читался, как в передних, так и в салонах.
Один из приглашенных, задыхаясь от смеха, рассказал нам, что ему говорил его парикмахер.
«Видите ли, monsieur, хотя я только бедный студент-медик, но я не имею никакой другой религии».
Из этого заключили, что революция не замедлит окончиться: что необходимо, чтобы суеверия и фанатизм уступили место философии, которая выделила бы правдоподобие эпохи; каковы же они будут, когда общество увидит царство разума. Старцы сетуют, что все могут удовлетворить свое тщеславие, молодежь же радуется правдоподобной надежде, и поздравляет повсюду Академию, подготовившую великую работу, являющуюся центром и зачинщиком свободы мысли.
Только один из присутствующих не принимал участия во всей радости этой беседы и даже немного насмехался над нашим энтузиазмом; это был Казотт, очень любезный и оригинальный человек, но, к сожалению, придерживавшийся заблуждения фанатиков. Его героизм здесь сделался с этих пор знаменитым. Он попросил слова и начал очень серьезно.
«Господа, – сказал он, – вы будете удовлетворены, вы увидите эту великую революцию, которую вы столь желаете. Вы знаете, что я немного пророк, я вам повторяю, вы ее увидите».
Ему ответили известной поговоркой: «Не надо быть для этого большим чародеем».
«Пусть так, но, может быть, им нужно быть, чтобы сказать вам то, что мне осталось добавить. Знаете ли вы, что произойдет с вами, находящимися здесь, и каково будет непосредственное продолжение хорошо доказанного действия».
«Ах! – воскликнул Кондорсе с угрюмым и глупым видом, – философ не оскорблен встречей пророка».
«Вы, г-н Кондорсе, вы умрете в тюремном дворе, вы умрете от яда, который примете, чтобы избежать палача: от яда, который благодаря нынешнему времени принуждены постоянно носить с собой».
Сначала громадное удивление, но, вспомнив, что Казотт грезит наяву, подняли громкий смех.
«Господин Казотт, то, что вы сказали, не так смешно, как ваш влюбленный дьявол, но какой черт вложил вам в голову эту тюрьму, яд и палача, что может быть общего между этим и философией и царством разума».
«То, что я вам сказал – точно: во имя философии, человечества, свободы под владычеством разума, вы покончите так, и это будет царство разума, так как тогда будет иметь храмы, и в то время во всей Франции не будет никаких других храмов, кроме храмов разума».
«Даю слово, – сказал Шамфорт с саркастическим смехом, – что вы не будете одним из священников этих храмов».
«Я надеюсь, но вы, г-н Шамфорт, который будете одним из них и очень достойны быть таковым, вы перережете себе вены 22-мя ударами бритвы и, не смотря на все это, вы умрете лишь несколько месяцев спустя».
Переглядываются и снова смеются.
«Вы, г-н Ван д'Азир, вы себе не откроете вен сами, но, заставив открыть их шесть раз в день после приступа подагры, чтобы быть более уверенным в содеянном, вы умрете ночью. Вы, г-н Николай, умрете на эшафоте; вы г-н Байли, также на эшафоте».
«Ах! Да будет благословенно имя господина, – сказал Руше, – он, кажется, говорил только об Академии; и вдруг произойдет ужасное исполнение слов; и я милостью неба…»
«Вы? Вы также умрете на эшафоте».
«О! это залог спасения, – воскликнули со всех сторон, – он присудил всех к погибели».
«Нет, это не я вас приговорил».
«Но мы верно будем подчинены туркам и преисподней? и еще…»
«Совсем нет, я вам говорил, тогда вы будете управляемы единственно философией, единственно разумом. Те, которые поступят с вами таким образом, все будут философами, в любой момент они будут болтать то же, что вы здесь рассказываете целый час, повторять все ваши правила, ссылаться, как и вы, на слова Дидро и Пюселя».
Все между собой перешептывались:
«Вы видите, что он сумасшедший (т. к. он был наиболее серьезен). Разве вы не видите, что он насмехается, и знаете ли, что он всегда таинственен в своих насмешках».
«Да, – ответил Шамфорт, – но его таинственность невесела, она отдает виселицей. И когда все это произойдет?»
«Не пройдет и шести лет, как все, что я вам говорил, исполнится».
«Вот так чудеса, – воскликнул уже я сам, – а мне вы ничего не напророчите?» «Вы будете также чудом, по крайней мере, не менее выдающимся, тогда вы будете христианином».
Масса восклицаний.
«Ах, – вставил Шамфорт, – я успокоен, мы должны опасаться, только когда Ла-Гарн будет христианином, – мы бессмертны».
«Относительно этого, – сказала тогда графиня де Грамон, – мы очень счастливы, мы, женщины, ни за что не будем участвовать в революции. Когда я сказала ни за что, это не значит, что мы не всегда мешаемся, но, наверное, она не коснется нашего пола».
«Ваш пол, mesdames, не защитит вас на этот раз, и вы будете счастливы, не вмешиваясь, вы будете встречены, как и мужчины, без всякого различия».
«Но что вы мне такое говорите, г-н Казотт? Вы нам проповедуете конец света».
«Я ничего об этом не знаю, но я знаю, что вы, графиня, будете привязаны к эшафоту, вы и множество еще других дам будете привезены на тележке палача со связанными на спине руками».
«Ах, я надеюсь, что в таком случае я буду иметь по крайней мере траурную карету».
«Нет, madame, женщины значительнее вас пойдут, как и вы, на тележке с так же связанными руками, как и у вас»,
«Более значительные дамы? Кто же? Принцессы крови?»
«Еще знатнее».
Здесь очень заметное движение у всех и смущенная фигура хозяина. Начали находить, что насмешка очень смелая.
Г-жа де Грамон, чтобы рассеять эту тучу, не настаивала на этом последнем ответе и принудила себя сказать как можно небрежнее:
«Вы увидите, что мне не достанет только духовника».
«Нет, madame, вы его не будете иметь так же, как и остальные. Последний казненный, который будет его иметь из милости, будет…»
Он остановился на мгновение.
«Ну, что же, кто будет счастливым смертным, обладающим таким предпочтением?»
«Единственное, которое ему останется; это будет король Франции».
Хозяин тяжело поднялся, так же, как и остальные, он направился к Казотту и сказал ему проникновенным голосом:
«Мой дорогой Казотт, довольно продолжать эту печальную шутку, вы завели ее очень далеко, вплоть до компроментирования общества, в котором вы находитесь, а так же и вас самих».
Казотт ничего не ответил и направился к выходу, как вдруг г-жа де Грамон, хотевшая рассеять тяжелое настроение и возвратить веселость, приблизилась к нему.
«Г-н пророк, рассказавший нам все наши приключения, вы ничего не говорите о себе».
Он помолчал с опущенными глазами несколько мгновений.
«Madame, читали ли вы осаду Иерусалима у Иосифа?»
«О! Без сомнения, кто этого не читал? Но говорите, как если бы я ее не читала».
«Хорошо, madame. Во время этой осады один человек в продолжение 7 дней обходил валы, на виду у осаждающих и осажденных, восклицая зловещим и гремящим голосом: «горе Иерусалиму, горе мне самому». И в один момент огромный камень, брошенный метательными вражескими машинами, настигает его и разбивает на части».
После этого ответа г-н Казотт поклонился и вышел.
Ли Гарн.
§ 3. Первое обозрение астрального плана посредством гипноза
Од. Электрография. Воплощения.
Субъекты, загипнотизированные или просто «чувствующие», могут быть приведены в соприкосновение с известными частями астрального плана.
Не говоря об исследованиях причин или употреблении волшебного жезла, мы упомянем об опытах Райхенбаха, дополненных в наше время исследованиями г-д де Роша и д-ра Люн.
Помещая «чувствующих» в черную комнату, где находилось несколько предметов и растений, а также и животные, Райхенбах открыл, что все тела совершали «эманации», которые для нас лишены астрального света и которые он назвал «Одами».
Вот известные признаки этого Ода Райхенбаха.
Физические признаки Ода Райхенбаха.
Этот свет отражается отсвечивающими поверхностями; он может сосредоточиться в зажигательном стекле и превращается в огонь; зависит от знаков поляризации и показывает в своей отраженной части свое состояние отрицательного «ода», в проникнувшей же – состояние «ода» положительного. В темноте через несколько минут он действует на фотографическую пластину, на которой и намечает фигуры, доходя до такой силы, что производит тени, которые можно ограничить очень определенно[Райхенбах. Афоризм 27, пер. Карлом дю-Прелем в «Revue de Revues» (Март 1896 г.).]. Последователи Месмера, впрочем, уже добились объективными демонстрациями в исследованной части рассмотрения физических условий лучей «ода».
