меня других дел нет, напишу вам, что я читал об этом, а вы потом заставляйте их работать, как сочтете нужным. Прежде всего нужно устроить для них чистый дом с хорошими окнами, куда попадает солнечный свет, и в дом этот не должны попадать ни мыши, ни другие мелкие вредители, и ветер не должен туда проникать. В середине дома на четырех стойках надо укрепить циновку вроде постели, или, ежели циновки нет, из мелких прутьев сплести настил, как для сушки слив. Дом уже есть, теперь позаботимся о работниках. Яйца шелкопряда очень-очень мелкие, глазом их едва видно, и откладывают они их на бумагу; несколько сотен яичек, оставшись на бумаге, засыхают, и их кладут до весны в надежное место. Потом достаем ту бумагу и отдаем ее какой-нибудь толстой девице, чтобы она держала ее на груди, и через короткое время они от тепла оживают. Как только заметят, что они шевелятся, тут же на бумагу кладут молодые листочки, я уже сказал, какого дерева. Когда личинки немножко подрастут, их надо поместить на ту постель, о которой я говорил выше, и слегка прикрыть сверху теми же листьями; листья должны быть и под ними. Но особенно нужно следить за тем, чтобы у них была такая нянька, которая трудолюбива и разумна и любит своих воспитанников. Она каждый день в определенный час должна давать им свежих листьев, перед этим каждый раз очищая постель от нечистот и от старых листьев; когда это сделано, надо осторожно сыпать на них новые листья, поскольку этим существам ничто так не вредит, как грязь и сырость. И еще пускай нянька следит, чтобы не дать им мокрых листьев. В дождливую погоду собранные листья надо высушить, а ежели видишь, что вот-вот пойдет дождь, листья надо нарвать заранее. И нельзя держать гусениц впроголодь, потому как эти маленькие твари живут недолго, а потому не хотят терять время зря и постоянно едят. Ежели случится каким-то образом, что листьев, сорванных с дерева, нет, то можно дать им салата или капусты. Это они съедят, чтобы не умереть с голоду, но от такой пищи шелк будет не очень хорошим. Содержа гусениц в чистоте и сытости, нянька должна заботиться, чтобы в хорошую погоду окна открыты были до вечера и дом был чистым, потому как чистота и хороший аэр для них очень полезны. Но давайте посмотрим, какие изменения с ними происходят.
Личинка, когда она вылупится из яйца, выглядит очень-очень маленькой и черной. Через несколько дней она начнет белеть, но шкурку эту она потом сбросит и, постепенно толстея, наденет другую, беловато-зеленоватую. Еще через несколько дней она полностью прекращает есть и дня на два засыпает. Потом принимается переворачиваться и беспокоиться, настолько, что от этих усилий краснеет; шкурка у нее покрывается морщинами, и она ее сбрасывает, чтобы одеться в третью шкурку. Неужто же трижды сменить одежду за месяц ей мало? Потом она опять начинает есть и принимает совсем другую форму, чем раньше. Хорошо питаясь несколько дней, она снова впадает в глубокий сон; а пробудившись от него, надевает на себя новую рубашку, то есть новую кожу. Потом снова на какое-то время принимается насыщаться, но в конце концов и еда, и жизнь, и компания ей надоедают, и, желая отвлечься от всего этого, она начинает делать из шелка маленький домик, такой удивительной красоты, что слов не найти, чтобы его описать и чтобы восхищаться творцом. Милая кузина, а мне вот уже и писать надоело, а потому я прерываю работу наших маленьких отшельников. Напишу в другой раз. А вас я попрошу, милая, заботиться о своем здоровье, потому как я такой, каким был, и буду таким, каков я сейчас.
61
Родошто, 23 maji 1725.
Милая кузина, простите, соврал я, то есть это перо мое соврало. Я написал: Родошто, хотя нахожусь не в городе, а около него — со вчерашнего дня мы снова в шатрах. Ежели бы меня спросили, я бы сказал, что лучше этот поход перенести на другое время, потому как в полотняном шатре хорошо лишь тогда, когда никак нельзя по-другому. Но приходится подчиняться воле господина нашего. Словом, поскольку дел здесь у меня мало, даже совсем нет, то я могу позволить себе проводить вас к нашей отшельнице[233]. Пойдемте к ней прямо сейчас и посмотрим, какую пещеру она себе устраивает, потому как со времени моего последнего письма времени у нее было предостаточно; а коли она успеет отгородиться от всех, то после этого она с нами вообще разговаривать не захочет. Кажется, в последнем моем письме я вам рассказывал, что тварь эта в конце концов сооружает себе маленький домик из шелка. Как только она собирается взяться за это, то сразу бросает еду и только ищет себе место, где можно строить. Поэтому для нее разбрасывают повсюду прутики, на стены подвешивают веточки, гусеница же, угнездившись на ветках, начинает выпускать шелк и пеленает им себя со всех сторон. Первый шелк не так хорош, как тот, который будет потом. Когда она запеленает себя полностью, со всем старанием, то этот свой домик выкладывает изнутри такой нежной и плотной пленкой, что никакой аэр туда не проникает. Закончив эту работу, гусеница засыпает и готовится к метаморфозе; тут мы и видим, как гусеница превращается в бабочку. На эту метаморфозу уходят две или три недели. Пока они пройдут, нелишне будет вам узнать, что маленький этот домик по форме и по размеру станет примерно как голубиное яйцо. А шелк, который с него снимают, можно представить так, будто яйцо это обернуто шелком. Пленка, о которой я вам говорил, выглядит, как скорлупа этого яйца. По прошествии трех недель гусеница воскресает из мертвых, но в другой форме: проделав в домике небольшое окно, она вылетает оттуда в красивом белом одеянии и с крыльями. Свой предыдущий наряд она вместе с домиком оставляет няньке как награду за труды. Но поскольку, когда она проделывает в коконе отверстие, шелк приходит в негодность, то люди оставляют на развод только несколько коконов, остальные же помещают в тепло, чтобы гусеницы в них умерли и не воскресали, и тогда шелк остается как цельная нить. Гусеница делает свое дело не переставая, а потому весь кокон сделан как бы из одной нити, длина которой — девятьсот футов, а то и больше. И нить эта — еще и двойная, и обе нити в ней склеены вместе. Вот и
