— А я вот…
— А вот могла бы зайти ко мне в кабинет и сказать, что к чему.
— Ага, — зло ворчу я. — Ты бы тогда меня склонил к непотребствам и уволил! Знаю я тебя. Я сразу поняла, какой ты, когда тебя увидела.
— Какой?
Евгений останавливается и обращает на меня надменный лик оскорбленного божества. Какой он красивый, когда злиться, и глаза его ледяными осколками режут мою душу.
— Поцелуй меня.
— Нет, — холодно отвечает он, а уголки губ едва заметно вздрагивают в улыбке, что рвется на свободу.
— Ты же мне предложение сделал, — убираю с лица запутанные волосы, готовясь к страстному слиянию с полуголым принцем в поцелуе.
— И что?
— Ты просто обязан меня поцеловать, — проникновенно шепчу я, — иначе предложение не имеет силы, даже если я согласилась.
Евгений горделиво наклоняет ко мне лицо, и я обвиваю его шею руками, решительно въевшись в его губы. Поцелуй наш неловкий, жадный и надрывный, и именно о нем я буду помнить и после смерти.
Дверь подъезда со скрипом открывается, и я сквозь учащенное и громкое сердцебиение слышу детское и недовольное “Фуууу” и раздается истеричный женский голос:
— Не при детях же!
Наша трепетная связь рвется, и мы смотрим на злую и бледную женщину с дулькой на макушке. Она держит мальчика лет семи за руку и презрительно буравит меня взглядом, будто я принудила Евгения к поцелую.
— Фуууу, — канючит мальчик, — у тети носки дырявые и пятки грязные.
Женщина вздрагивает, смущается и тянет сына прочь, а он продолжает жаловаться, какие у меня противные пятки и жуткие носки с огромными дырками.
— Ты такой же будешь? — Евгений провожает взглядом уставшую и неряшливую мать с громким сыном.
— Не знаю, — едва слышно отвечаю, — я не могу ничего тебе обещать.
Евгений смотрит мне в лицо, молчит, и с угрозой заявляет:
— Все равно не отвертишься, и будь добра дверь открой.
Я тяну руку к панели домофона и набираю номер квартиры. Через минуту отвечает строгий Владимир:
— Догнал?
— Догнал, — также сердито отвечает Евгений.
— Поговорил?
— В моем понимании поговорил, — сводит брови вместе, и между ними пролегает такая же морщина на переносице, как и у его отца.
— А что скажет секретарша-дефис-невеста?
— Скажет, что я разговором не удовлетворена, — капризно отзываюсь я.
— Па, открой дверь, а? Мы тут детей пугаем ее грязными пятками, — шипит Евгений. — И ты как бы тоже не очень разговорчивым всегда был.
Раздается звуковой сигнал и я тяну на себя ручку двери.
— А нам все равно надо поговорить, — шепчу я, когда мы оказываемся в подъезде.
— Да сколько можно разговаривать? — если бы у Евгения была третья рука, он бы ею накрыл лицо. — Аль, давай мы с тобой все разговоры сведем к жаркому сексу? Это тоже сближает.
— И очень тебя сблизил секс с другими женщинами?
Евгений обреченно и громко клокочет, переступая со ступени на ступень, и я замолкаю. Окей, я тоже буду молчать и молча выйду за тебя замуж, и молча буду жить с тобой под одной крышей.
— И почему именно мои пятки не угодили? — восклицаю я через минуту. — Ты вообще голый шастаешь!
Да, план поиграть в многолетнюю молчанку с треском провалился.
— Я в брюках. Это почти одет.
Если бы я выскочила в одних брюках или юбке, то думаю, что бабки меня бы вениками избили и вызвали полицию.
— И уверена, пятки у тебя будут погрязнее моих, — прибегаю к последнему аргументу, чтобы хоть как-то убедить Евгения в том, что не только я тут чокнутая истеричка с черными от пыли пятками.
— Определенно, Аля. Просто мои пятки сокрыты от глаз любопытных и брезгливых детей, — тихо и серьезно объясняет мне простые истины Евгений. — А к моему торсу нет никаких претензий, потому что я хорошо сложен и чистенький.
Представила Евгения в разводах грязи, пыльного и в мазуте, и понимаю, что его оправдания лишь кокетство.
— Да будь ты сверху грязненький, — я обиженно шмыгаю, — все тоже были бы в восторге.
Он вносит меня в квартиру, а Владимир молча уступает ему дорогу. Похоже, ему не очень пришлось по душе обвинение, что он, как и его сын, не разговорчив и сложен.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Глава 37
Евгений вносит меня в ванную комнату, и тут я изъявляю желание спуститься с его рук, а то стало немного неудобно перед Владимиром, который спрятался в моей комнате. Ему мой шкаф чинить, пока мы тут заняты романтикой и немного вялотекущим скандалом.
— Не дергайся, — низко и вибрирующе урчит Евгений, усаживает на бортик ванной так, чтобы ноги оказались внутри нее и пальцем грозит. — Аля, доведешь меня, и я тебя опять свяжу.
— При отце? — с осуждением шепчу я. — Ужас какой.
— Я ему все объясню, и он меня поймет, — закрывает дверь на защелку. — Снимай носки.
И сказано тоном, не терпящем возражения, поэтому с легким трепетом подчиняюсь ему. Носки действительно продырявились в нескольких местах, и я грустно вздыхаю, аккуратно отбрасывая их в сторону:
— Жалко.
Евгений присаживается рядом, сосредоточенно закатывает брюки, а затем и мои штанины. Ему неудобно и тесно в маленькой ванной, но я не смею воспротивиться его заботе.
— Я, кстати, в детстве хотел быть банкиром, — он снимает душевую лейку с крепления и включает воду, проверяя ладонью температуру, — забавно.
— А я вот немой не хотела быть.
— Но отлично сыграла немую при двух наших встречах, — он направляет душ на мои ступни. — Я так и не смог тебя разговорить.
— Я же думала, что ты меня не узнал.
— Ты же меня узнала.
— Я другое дело, — фыркаю я, наблюдая, как Евгений вспенивает в ладонях мыло и разворачиваюсь к нему вполоборота. — Ты пьяный был.
— Да и ты едва на ногах стояла. Грациозно так шаталась из стороны в сторону и хихикала, — он тщательно намыливает мою правую ступню.
— Не хихикала, а соблазнительно смеялась.
— Да? — он поднимает на меня удивленный взгляд, массируя левую ступню. — Окей. А потом ты швырнула мне в лицо маску.
— Не швырнула же… — я обиженно надуваю губы.
Евгений ласково усмехается и намыливает свои ступни. После он поливает наши ноги теплой, а я смотрю как ручейки грязной воды и пены стекают к сливу и мне спокойно и уютно.
— Давай договоримся, — Евгений выключает воду, возвращает душевую лейку на крепление и берет меня за руку, — ты не убегаешь, а я не буду по шлюхам ходить.
— Если посмеешь хоть к одной мымре морду сунуть… — я сердито всматриваюсь в его глаза.
— Аль, я люблю тебя.
Я сглатываю в тишине,и в эмоции, которую можно определить как паника счастья, охаю и подрываюсь с места, но поскользнувшись вновь плюхаюсь на бортик, а потом заваливаюсь назад, глупо и истерично хихикнув.
— Куда? — рявкает Евгений и сгребает меня в объятия, спасая от падения на кафель и маленький прямоугольный коврик с утятами.
— Никуда, — испуганно шепчу я и прижимаю холодные ладони к щекам, — я тебя тоже люблю.
— Я знаю.
— Нет. Я теперь тебя иначе люблю.
— В каком смысле?
Мягко вывернувшись из его рук, воссторжено вглядываюсь в его глаза.
— До этого момента я любила тебя безответно, а теперь… — я выдыхаю, — ответно! И это куда приятнее.
Сердце в груди стучит громко и часто, но в нем больше нет желания вырваться на свободу, ведь рядом ему в такт бьется другое. Как бы я ни фантазировала о признании Евгения, даже мои смелые мечты и рядом не валялись с тесной ванной, мокрыми ногами и проволокой на пальце. Нет тут пафосной романтики, красивой луны над головой, музыкантов, но есть чистое и настоящее чувство, которое и должно было расцвести в крохотном помещении с кафельными стенами.
— Ты странная, Аля.
— Это комплимент? — на всякий случай уточняю, чтобы зря не обижаться.
— Да, — Евгений опять меня обнимает и вынуждает прижаться к нему, — раз я тут сижу, то комплимент.
Сидим в молчании, слушаем как капля за каплей падает на дно ванны, и я хочу продлить момент нашего уединения до нескольких часов. Я вслушиваюсь в дыхание Евгения, запоминаю тепло его тела, запах и уют объятий.
