Поэтому, какое же было охренение у народа, когда у остановившегося транспортника открылась дверца, и оттуда выпрыгнул особист одного из полков, которого все знали очень хорошо.
После того как «юнкерс» замер и моторы заглохли, я просидел в кресле еще минут пять отходя от того дикого напряжения, что было у меня за все время полета. Вздохнув, я провел рукой по лицу вверх, сдирая заодно наушники. Повесив их на штурвал, я отстегнул ремни и со старческим кряхтением встал. Последние пассажиры уже покинули салон, так что кроме пятен крови, пары мешков, что были использованы вместо подушек для раненых, и немецкого летчика забитого в угол, которого так никто и не удосужился выкинуть, в салоне никого не было.
Посмотрев на маленькую желтую кобуру на поясе летчика, чуть хмыкнув быстро содрал ее и сунул в карман галифе, после чего подхватив один из маленьких мешков, с отчетлив шуршащей внутри бумагой, да и вес указывал что там именно бумага, вышел на свежий воздух. В это время как раз отъезжали две полуторки куда погрузили раненых, и мое появление было не замечено.
— Да ты весь мокрый, — сказал сидящий под крылом Степанов. Вокруг бурлил народ, так что я не очень четко разобрал слова, но смысл понял.
— Товарищ старший сержант, а как?.. Расскажите откуда это? — развел руками один из бойцов БАО, в звании сержанта. Насколько я помню он был оружейником в нашем полку.
— Рассказать? Ну слушайте, — сказал я закинув мешок обратно в салон самолета, вдруг там что важное.
Понемногу к нам стали подходить люди, прислушиваясь ко мне. Особист сразу скрылся с глаз с командованием полка, так что отвечать, то есть отдувать пришлось мне. По бледному виду Степанов было понятно, что многого он не расскажет, так что однополчане уцепились за меня.
— Значит так. Вылетели мы на бомбежку. Отбомбились нормально, мосту конец пришел, а тут раз, и двадцать мессеров. Степанов кричит: «Со стороны еще тридцать заходят!». Но я же истребитель, хоть и на бомбовозе. Поэтому развернулся и атаковал их. Первого сбил, второго. На вираж, еще сразу четверых. В общем, всех сбили, но один летит. Я подлетаю, на гашетку нажимаю, пулеметы молчат. Патроны кончились. Тогда я его крылом БАЦ по хвосту.
— И что? — спросил один из «черных духов» с улыбкой, они сразу поняли что я заливаю, но слушали с интересом.
— Хвост в щепки, но летит зараза. Тогда я пропеллером левого мотора, по крылу…
— Иии? — спросил все тот же. Среди толпы слышались смешки.
— Крыла как не бывало, но летит… — развел я руками.
— Тогда я крылом по фюзеляжу…
— Ну и-и-и?
— Фюзеляж в дребезги, немец на моторе сидит как-то управляет, но летит.
В толпе слышн откровенный смех. Кто-то отчетливо сказал:
— Во заливает. Ну комик, ему бы в артисты.
— Тогда Степанов говорит: «Командир прижмись к нему, я сейчас!». Ну я крыло подвел к немцу. Смотрю, Степанов вылез наружу и с сапогом в руке по крылу к немцу ползет. Подполз, бац ему сапогом по голове, ну тот вместе с мотором в пикировании и в землю врезался. Вот так вот храбростью и находчивостью сержанта Степанова и был сбит пятидесятый мессер. Ну, а пока мы гнали последнего немца, оказалось, что забрались далеко в тыл к немцам, только хотели было развернуться. Как тут мессеры налетели… э-э-э м-м-м? — завис я на миг.
— Сто? Двести? — кто-то спросил.
— Двести? Чего врать-то? Сто пятьдесят было. Окружили они нас. Ну, я думаю все будем принимать последний бой, только собрался броситься на таран, как горючее кончилось, и мы в пике и врезались в землю.
— Разбились? Насмерть?
— Нее. В болото упали. Вылезли, а куда идти?
— И куда?
— Тут мы вспомнили, что рядом есть немецкий аэродром, и мы туда. Прибегаем, немцев на нем видимо не видимо. Ну, я роту охраны схватил левой рукой, правой колочу им по мордасам. А сам кричу экипажу. «Захватываете самолет, а то улетит сейчас!». Смотрю, а тот действительно на взлет пошел, тут наши подбегают и за хвост его держат. Ну я с охраной разобрался, стволы у пулеметов и пушек в узел завязал, и побежал на помощь. В общем выкинули мы немцев из самолета и домой полетели.
— А пограничники?
— А-а-а, э-э-э??.. А!!! Так летим мы значит, смотрю внизу наши идут, и рукой машут, подвези мол, ну, а мы что? Не русские что ли? Подобрали, и вот здесь. Кстати, а ужин был уже?
— Был-был. Если поторопишься то успеешь, столовая собирается и на машины. Передислоцируемся мы.
— Ну, я побежал тогда, — и я действительно побежал.
Забежав в санчасть, я подхватил свой сидор, сунул в него очки, и закинув на плечо, отмахавшись от соседей по палате, тоже собиравшихся, побежал в столовую.
— Теть Вер, как насчет поесть?
— Ой, матушки. Суворов! Ты же с вылета не вернулся, говорили вас немцы сбили, — всплеснула повариха в столовой.
— Сбили-сбили. Так как на счет поесть?
— Только холодное оста…
— Да мне пойдет. Там еще особист и сержант Степанов не кормленные, — сказал я засуетившимся работникам общепита.
Мне наложили холодных пельменей, которые я стал с урчанием поедать. Минут через семь пришел Степанов и присоединился ко мне. Никифорова не было, но я видел что одна из официанток унесла куда-то судок.
Когда я почти закончил, и пил чай с вареньем в столовую вошел капитан Смолин.
— Суворов, а кто за вас рапорт писать будет?
— Сейчас, товарищ капитан, — кивнул я и вытерев руки салфетками, взял карандаш.
— Пиши только правду, а не то что ты у «юнкерса» заливал.
Капитан внимательно читал все что я пишу. Кое-где делал пометки на черновике, но молчал.
— М-да. Покрутило вас. Двух сбили?
— Да. Один я. Другой Степанов.
— Понятно, их трудно будет провести по бумагам, но попробуем. Пиши теперь чистый лист.
Переписав все заново, я отдал рапорт начштаба, который внимательно прочитав его, расписался, достал из кармана печать, и хэкнкув на нее, прижал к листу.
— Через полчаса вылет. Ты летишь на «юнкерсе» его уже заправляют и грузят имуществом. Раз нам достался такой подарок то грех не воспользоваться такой возможностью.
— Товарищ капитан, а мой истребитель?
— Ах да. Совсем забыл. Мотор привезли, но поставить не успели, так что твой ЛаГГ вместе с мотором и горючим погрузили на две освободившиеся машины и готовят к эвакуации.
— Ясно, товарищ капитан. Спасибо.
Кивнув, капитан развернулся и вышел из здания столовой. Допив холодный чай, я отдал стакан и блюдце с вареньем Любаше, и побежал в санчасть. Лютиковой, когда я собирался не было, видимо возилась с ранеными, и сейчас я надеялся застать ее.
— Можно? — спросил я заглядывая в ее кабинет. Марина была там, собиралась.
— Суворов? Что-то случилось, — спросила она.
— Нет, товарищ военврач. Вот подарок вам, лично снял с тела немецкого летчика, — сказал я протягивая ей желтую кобуру.
— Это с которого? Не с того ли, который на моторе летел? — спросила она с любопытством.
— Ну вот зачем так меня оскорблять? Нет, оружие того летчика у Степанова. Это с пилота «юнкерса».
Подарок она приняла, но от попытки обнять ее и поцеловать ловко увернулась. Однако это обнадеживало, поэтому я выходя обернулся, и твердо сказал:
— А ведь все равно вы будете моей, — и выскочил, увернувшись от брошенной склянки, которая звонко разбилась.
За время пока я обедал, салон вымыли и привели в порядок. Тела немецкого летчика, как и мешков не было, зато весь салон был заполнен папками, ящиками и другим имуществом. Лавки по бокам были свободны, судя по посадочным местам, со мной летят еще и десять пассажиров. Прикинув грузоподъемность, только вздохнул, взлетать мы будем на пределе. Как всегда.
Выпрыгнув из «юнкерса» на землю, я осмотрелся. Вдали формировалась автоколонна, где-то там был мой «ястребок». Степаныч, мой механик уже подбегал, доложился об эвакуации, так что тут я был спокоен.
От санчасти, в моем направлении потянулись раненные с личными вещами в руках. Последней шла Марина, неся два чемодана. Увидев ее, я побежал на встречу и перехватил груз. Судя по звяканью и тяжести, там были медицинские препараты. Шедшая рядом санитарка тетя Галя, несла что-то из медицинского оборудования.
— Вы что, со мной?
— Да. Смолин приказал грузиться, он кстати с нами летит, — ответила Лютикова.
— Понятно. О, наши к взлету готовятся. Четыре аппарата осталось. М-да.
Остатки полка взлетели в воздух и в сопровождении одиннадцати «чаек» оставшихся в истребительном полку за последние дни горячих боев, направились на новый аэродром под Могилевом.
— Заводи! — издалека махнул рукой Смолин. Посмотрев как он трусцой бежит к самолету, я залез в салон и протиснувшись мимо пассажиров добрался до кабины. На старте стоял «ишачок» Запашного с крутящимся пропеллером. Вот он взревел мотом, стронулся с места и пошел на взлет.
