– Это трудный вопрос. Мы обсудим его потом. А сейчас скажите, можем ли мы оформить наши отношения и взаимные обязательства договором?
– Без этого нельзя делать ни одного шага. Я готов подписать любые разумные бумаги, дать любые приемлемые обязательства. А как я держу слово, вы скоро сумеете убедиться сами. И давайте на сегодня закончим беседу, господа. Не знаю, как вас, но меня долгие встречи с умными людьми утомляют много больше, чем изучение латыни.
– Мы чрезвычайно Вам благодарны, государь, за разговор и то доверие, которое Вы нам оказываете».
Дата. Подписи
* * *
До царицы Марфы Нагой тоже доходили слухи о воскресшем царевиче. Страна пропитывалась сплетнями с удивительной быстротой, как сухой торт сиропом. И Марфа Федоровна напряженно гадала: кто это? Ее родной мальчик выклюнулся на свет или тот монашонок, которого к ней приводили под стены монастыря. Не выльется ли ей бедой это странное и грозное событие?
В монастырских стенах и кельях люди либо быстро тупеют от однообразного скучного бытия, либо быстро умнеют от постоянной работы ума. Информации мало, а понять происходящее хочется. Вот и напрягаются мозги с утра до вечера, с утра до вечера высчитывают, перебирают варианты.
Но что бы ни стояло за этими слухами, они были явно ей на пользу. Хотя бы потому, что стол ее в обители резко улучшился, вплоть до того, что к обеду стали подавать белое вино.
И настоятельница мать Мария Гусева в глаза стала заглядывать:
– Не желаете, инокиня Марфа, до Череповца прокатиться? Освещение нового храма в городе будет. Праздник большой.
Правда, надзор за ней усилился. И сочетание усиленной слежки с заглядыванием в глаза странно будоражило и радовало царицу.
И где-то в сердце у нее холодело: «Скоро что-то изменится! Скоро все будет не так!»
* * *
Встреча с казаками состоялась и была прекрасной. Увидев Дмитрия в яркой, шитой золотом одежде, в окружении вооруженной польской свиты, с таким простым русским лицом и простым обхождением, казаки были покорены.
Евангелик просил разговора с глазу на глаз. Дмитрий согласился. Они верхами поехали по слегка заснеженной дороге в сторону от замка. Свита царевича следовала недалеко позади. Казаки, сопровождавшие Евангелика, гурьбой ускакали в ближайшую корчму.
– Царевич, расскажи, как ты спасся. Наши казаки были там, в Угличе, в то время. Они сказали, что это было днем.
– Это было днем, – спокойно ответил Дмитрий.
– И как же Бог тебя уберег?
– Сейчас расскажу.
Дмитрий поведал Герасиму Евангелику историю, что среди людей, окружавших его брата Федора, был заговор против юного наследника. Его хотели убрать для радости правителя Бориса.
В заговоре участвовал влах доктор Симеон. Доктор и наставник. Но он играл в две стороны. А может, Бог его просветлил. Задолго-задолго до убийства он стал готовить двойника, мальчика, похожего на царевича.
Евангелик слушал внимательно, ловя каждое слово, как становой пристав при допросе.
– Когда подготовленный убийца прибыл в город, доктору дали знак, чтобы он вывел меня к дальней ограде дворца, а других ребят и нянек отвлек, – говорил Дмитрий.
– И что получилось?
– Получилось, что убили не меня, а того подставного мальчика. Доктор схватил меня и увез в дальнее имение Нагих.
– И что же, никто не заметил подмены?
– Я думаю, заметили все. Ну, не все, так многие.
– Почему же это скрывали?
– А кто будет говорить правду? Убийцы, которые убили не того? Им было не до правды, им бы ноги из города унести. Матушка моя, по воле которой перебили в городе всех людей годуновских? Вот уж не она. Или те, перебитые дьяки скажут? Или Шуйский, хитрая лиса?
Евангелик подумал и согласился с Дмитрием. Но сказал так:
– А ты знаешь, царевич, если бы ты был и не настоящим, мы бы все равно за тобой пошли.
Вторая встреча с двумя присланными королем монахами закончилась не так хорошо.
Глупый и здоровый инок Варлаам так и горел желанием разоблачить и посадить в тюрьму Отрепьева. И вдруг такой удар.
Он никак не мог прийти в себя от вида Дмитрия.
Он бросился в ноги и стал целовать их:
– Прости, государь-царевич. Прости. Ты совсем не тот. Прости меня, срамного.
Царевич брезгливо оттолкнул его ногой.
У другого монаха, Якова Пыхачева, висел на груди большой деревянный крест какой-то подозрительно знакомой конструкции.
«А не был ли этот молодец в Пишалине? – подумал Дмитрий. – Там среди населения такие штучки распространены: кинжал в виде креста. А если был, то не человек ли он Семена Никитича Годунова?»
– Длинного в закуток! – показал Дмитрий охране на Варлаама. – Я буду с ним еще говорить. Он просто глупый баран. А этот, – Дмитрий указал на Якова Пыхачева, – этого подослали. Из какой обители? – резко спросил он монаха.
– Из Коломенского Белопесоцкого монастыря инок.
– Кто там игумен?
– Отец Порфирий.
– Кто устроитель?
Пыхачев, помедлив, ответил:
– Отец Иаков.
– В честь каких святых построена обитель? В каком году?
Монах набычился и не отвечал.
– Этот монастырь построен в честь святого праведного отца Сергия Радонежского после битвы Куликовой. И любой монах на Москве это знает. Плохо тебя готовили, боярский сын.
Дмитрий взял крест с груди монаха и вытащил из него узкий и длинный клинок.
– Этого умертвить! Это Семена Годунова человек.
Плечистого монаха живо уволокли и прикончили где-то в кустах. И все с восхищением посмотрели на царевича: поистине Бог его бережет.
В этот день во время длинной беседы в подвале с чернецом Варлаамом Яцким Дмитрий впервые услышал о некоем расстриженном монахе Отрепьеве Григории. О повадках его и привычках, о странных его разговорах, о желании сесть на московский престол. О его близком знакомстве со многими московскими важными людьми – с патриархом, с Романовыми и Черкасскими.
«Эта птичка совсем непростая, – подумал Дмитрий про Отрепьева. – Эта птичка ест из чьих-то рук».
Варлаама надолго оставили в подвале. Больно разговорчив и совсем неумен. Из тех, чья доброжелательная глупость принесет больше вреда, чем умный враг.
* * *
Когда слухи о появлении в Польше московского царевича дошли до истинного царевича, до реального царевича Дмитрия, он испытал состояние шока.
Это был молодой человек лет двадцати—двадцати пяти, с нервным, болезненно-утонченным лицом и с чрезвычайно жидкими волосами, что он скрывал, используя разные шапки.
Он жил у священника из города Шклова под Могилевом и обучал его детей счету и письму. Потом открыл крохотную школу для обучения шкловских детей грамоте и Священному Писанию. Сам он знал это Писание в совершенстве.
Дети его не любили, но родители уважали за строгость и безжалостность в отношении детей.
«Что делать?» – терялся он. Пока он тут в глуши скрывается от всех под именем Андрея Нагого, по Литве со свитой в сопровождении главных польских князей разгуливает какая-то темная личность, лживый претендент на московский престол. На ЕГО престол.
«Как поступить? Поехать в Самбор разоблачать самозванца? Мол, это я, я – царевич Дмитрий, кого угодно спросите. Всех Нагих призовите, мою матушку, людей из Углича, нянек, кормилицу. Спросите вашего же поляка, пана Казимира Меховецкого, и они вам скажут».
Так думал он и сам же себе отвечал: «Что они им скажут? Что я человека убил в девять лет. Что я – бесноватый ребенок. Что я тупая учительская скотина в рваных сапогах, бывший повар при пане Заславском. Нет уж, увольте, никого ни о чем не спрашивайте. Посмотрим, чем это дело с лжецаревичем кончится».
И потом, он уже знал, что случалось с разоблачителями претендента. В Польше они не задерживались на этом свете.
* * *
Очень осторожен был король польский Сигизмунд. Когда уже никаких сомнений не оставалось, что царевич московский есть царевич истинный, он еще устроил проверку. Направил в Самбор двух московских людей – братьев Хрипуновых, давно уже отъехавших в Литву.
Братья, опальные в Москве от Годуновых, устроили Дмитрию настоящий экзамен, привезя с собой целый список вопросов.
В каких отношениях он со Щелкаловыми?
Какого возраста был Афанасий Нагой?
Царица Мария какого цвета имела волосы?
Во сколько этажей был царский дворец в Угличе?
Знает ли он кого-нибудь из Романовых? Голицыных? Шуйских?
Видел ли когда-нибудь патриарха Иова?
Как выглядел брат его царь Федор?
И так далее.
Видно было, что, прежде чем сбежать из Москвы, они участвовали во многих московских интригах. Именно поэтому и сбежали.
На все их вопросы Дмитрий ответил так:
– Господа, меня увезли из Углича и подменили другим ребенком в четыре года. Мог ли я помнить патриарха Иова? Мог ли я помнить моего брата Федора? Я был укрыт в одном из имений Афанасия Нагого или кого-то из его родственников. Про моего дядю Афанасия я вам все расскажу – и как он выглядел, и что он ел, и что пил, и на каких языках говорил. Про всех остальных могу говорить только с его слов. Изо всех ваших вопросов я твердо отвечу только на два. Дворец в Угличе был в три этажа, мать моя, царица Мария, волосы имела черные.
