Я понял, с какой сердечностью он привязан к Градову. Видать, здесь не найти человека, кто не был бы рад общению с Дружбой — Курганным капитаном.
Свирид Карпович распахнул передо мной незапертую дверь своего кирпичного дома. Выло в нем комнат пять, но хозяин пригласил меня на кухню, где стоял соблазнительный запах наваристого украинского борща. Сразу же угостил каким-то необыкновенным напитком.
— Чистый нектар, настаивал на тысяче и одной курганной травке, — хитро улыбнувшись, сказал он, доставая кувшин из холодильника.
— Богато живете.
— Не лучше других.
— Разве? Вы же голова.
— Хо-хо! — будто забил в колокол Цырулик. — Нет у нас разницы между головой колхоза и рядовым тружеником. Особенно в таком вопросе, как устройство быта.
— Похвально! — воскликнул я.
— А мы не ради похвалы живем и работаем, — возразил он и разговорился: — Все блага — результат труда, благодаря чему получаем устойчивые урожаи, добиваемся высоких надоев. Ну, конечно, много строим, на денежки не скупимся, благо на доброе дело всегда имеются… Посмотрите наши культурно-бытовые здания!.. Спросите, откуда все это? Суть в главном — это научная основа ведения хозяйства во всех отраслях его. У нас вы не найдете ни одного бригадира, который бы не имел высшего специального образования или не учился заочно, не говоря уже о специалистах… А еще… В копеечку нам вошло приобретение электронной машины. Зато благодаря ей мы знаем, сколько и в какое время требуется внести в почву минеральных и органических удобрений, когда и какой проводить уход за посевами. Ошибок почти не бывает, и машина уже окупила себя. И что еще важно — будущее людей, их образование и культура. В этом смысле главное — постоянная забота о детишках и вообще всей молодежи. В каждой бригаде есть типовые школы, есть даже школа-интернат, вот та, в нашем поселке, в которой за партами сидели еще наши отцы. Реконструкция старого помещичьего дома потребовала много денег. Но зато там теперь, с пристройкой, — сто две комнаты. И Дом учителя на пятнадцать семей. И еще… Представьте себе, в колхозе нет ни одной матери, которая бы несла утром ребенка в ясли или вела бы в детский сад. Быльем поросло такое… Подходит к дому машина со специально работающим в этой отрасли человеком. Он и забирает на весь день ребятишек. На такой работе, к примеру, и моя жена состоит.
— Агриппина Дмитриевна?
— Нет, моя вторая жена, Вера Павловна, — ответил Цырулик и поспешил пояснить: — У нас с ней двое ребятишек — близнята. Они только-только пошли в детский сад. — Он вдруг спохватился: — Что? Послышалось, спросили, откуда в нашем колхозе берутся средства на благоустройство?
Я о том не спрашивал, однако решил не прерывать ход его мыслей. А он, заложив руки за спину, слегка покачивал из стороны в сторону свое маленькое тело и, приподнимаясь на цыпочки, с увлечением продолжал:
— Оттуда же… Значит, так… Женщина, мы так постановили, освобождена от многих домашних забот. Она поспевает и на работу, и в личном хозяйстве…
Мы перешли в гостиную, где был электрический камин, выложенный кафельной плиткой. Свирид Карпович щелкнул выключателем на стене, в камине зажужжал вентилятор, вспыхнули огоньки, точно язычки живого костра; в комнате повеял прохладный ветерок.
— Не уроди, скажем, год-два, — говорил Цырулик, — и это не особо отразится на хозяйстве. Не сочтите сказанное за словесную трескотню, но запасы и в колхозной казне, и на личных счетах колхозников надежные. Почти у каждого тысячи рублей на сберкнижках, в пользовании государства. И человеку, и государству — не убыток. Словом, народ у нас сметливый. И коммунисты головастые. А их у нас под сто пятьдесят. С ними нашим людям смелее самое тяжелое дело тащить в гору — с размахом, не вполовину силы, а на всю мочь…
Захватывающее впечатление производит человек, когда, предварительно наслышавшись о нем, вдруг оказываешься с ним с глазу на глаз. Какой-нибудь скупой жест, интонация голоса открывают много больше смысла, чем самые подробные слухи. И Свирид Карпович увлек меня настолько, что я совсем забыл о Николае Васильевиче. Однако собеседник мой сам напомнил о нем:
— Издавна мы мечтали о такой жизни. Помню, приехал Николай Васильевич Градов к нам на побывку вдвоем со Степаном Кузьмичом Бездольным. Оба — командиры. А у Степана Кузьмича на рукавах красные звезды. Перед финской войной это было. Отец мой тогда колхоз возглавлял. И мне, как видите, спустя много лет, после многих других председателей, этот трон достался… Встреча запомнилась. Степан Кузьмич рассказывал о военной службе. А Николай Васильевич, помню, говорил о трудной жизни старого поэта из Суздаля. Будто тот поэт очень похож на Тараса Григорьевича Шевченко. Постойте… Кажется… Азаров…
— Иван Абрамович Назаров, — уточнил я. — Удивительно, как это вам запомнилось! Память у вас…
— Не жалуюсь! — подхватил Цырулик. — Как же?! Присутствовал тогда и дедушка Лепетюха. Помнил этот старикан жизнь еще при крепостном праве. А при нем известно, как людям жилось. Что у нас, на Украине, что в России. И доля того же Тараса Григорьевича… О, такое надо помнить на века, чтоб не повторялось оно. Вот так и я запомнил… Ну так вот, говорили они о новой жизни, к которой мы сейчас пришли. Мечтали, фантазировали, планы строили, как их претворить в жизнь… На рассвете Бездольный с Градовым повели нас, школьников, в военный поход. Мы пели песню о матросе Железняке…
Он замялся, устремляя взгляд на тетрадь в моей руке.
— Хо-хо! — вдруг громыхнул Цырулик, вкладывая в свое восклицание какой-то свой, непонятный мне смысл.
Я удивленно насторожился.
— Не может быть, чтобы Курганный капитан в своих воспоминаниях умолчал о том времени. Давайте полюбопытствуем.
Цырулик взял из моих рук тетрадь Градова с такой для меня неожиданностью, что я спохватился лишь после, когда она была уже в его руках. Вдруг наткнется на «умницу»! Но Свирид Карпович, точно заранее знал, открыл страницу, прямо относящуюся к нашему разговору о приезде в село Бездольного и Градова, начал читать.
Он читал, мерно ступая по мягкому ковру и слегка наклонив и выставив вперед свою бритую крупную голову; читал не торопясь, с паузами почти после каждой фразы, в каком-то взволнованном
