— Здравствуй, маленький принц! — сказала султанша.
— Здравствуйте, — ответил малыш.
— Вам нельзя говорить с ним, пожалуйста, — взмолилась служанка, глянув на окна покоев Гульбехар. — Нельзя, чтобы она видела вас со мной! Пожалуйста, уходите!
Но Ситт-хатун не двинулась с места.
— Я вижу, Гульбехар не слишком хорошо с тобой обращается, — спросила султанша и, наклонившись, коснулась руки служанки. — Ты провинилась или мальчик?
Нянька отвернулась — на глаза ей вновь набежали слезы.
— Я — ее служанка. Я не могу говорить плохое про нее. Мне вообще нельзя с вами говорить. Госпожа твердит, что вы опасны.
— Разве я выгляжу опасной? — тихо спросила Ситт-хатун.
Нянька покачала головой.
— Я ведь тоже мать. Мне больно видеть, как страдает дитя.
— Моя госпожа сказала: когда Селим сделается султаном, вы пошлете людей убить Баязида.
— Какая чепуха! — воскликнула Ситт-хатун.
Конечно, когда Селим взойдет на трон, Баязида непременно убьют, но Ситт-хатун к этому не будет иметь отношения.
— Клянусь тебе: я никогда не причиню вреда этому ребенку. Не все в гареме столь же бессердечны, как Гульбехар.
— Она — чудовище! — воскликнула девушка с неожиданной яростью. — Баязида бьет, а над служанками вовсе измывается! Я-то могу перенести побои, но Баязид — всего лишь ребенок!
В покоях Гульбехар лязгнула дверь — и служанка окаменела от ужаса.
— Идите! — зашептала, дрожа. — Она не должна видеть меня с вами!
— Я понимаю и сейчас уйду. Но скажи: как тебя зовут?
— Кача, госпожа.
— Кача, я представляю, насколько тебе тяжело. Если захочешь увидеть друзей — мои покои открыты для тебя. У мальчика должно быть место, где он может не бояться своей матери.
— Госпожа, да разве это возможно? Гульбехар никогда не допустит!
— Она никогда и не узнает. Есть секретный проход, соединяющий твои покои с моими. Скажи, в какой комнате живет Баязид?
Служанка указала на окно.
— Отлично! Слушай внимательно: подойди к стене комнаты, дальней от окна. Она украшена резным деревянным рельефом, изображающим животных. Найди льва и нажми ему на голову — дверь откроется. Обязательно закрой ее за собой, чтобы не проследили. В коридоре будет темно. Иди, пока не наткнешься на лестницу — она выведет тебя в кухню гарема. Пройди через нее и шагай центральным коридором — он ведет прямо к моей спальне. Когда упрешься в стену, постучи так. — Ситт-хатун дважды стукнула, сделала паузу и добавила еще три удара.
— Я поняла, спасибо вам, госпожа! — пробормотала Кача.
— Не стоит благодарности! Пускай ты здесь рабыня, это ведь не значит, что к тебе не надо относиться по-человечески.
Ситт-хатун пожала Каче плечо, затем вернулась к Анне и Селиму. Спустя минуту в сад ворвалась Гульбехар.
— Кача? Ты что здесь делаешь? Немедленно веди Баязида домой!
Она ядовито глянула на Ситт-хатун и ушла, за ней удалилась несчастная Кача с малышом. Ситт-хатун тоже взяла сына и пошла к себе.
В покоях ее дожидался Даварнза, секретарь Халиля. Евнух вытащил сложенный лист бумаги и протянул султанше. Халиль сообщал: ночью он собирается навестить гарем.
* * *
Ситт-хатун сидела на постели, глядя в окно на луну, отражавшуюся в водах Марицы. Уже несколько часов, как она отослала всех служанок, оставив лишь Анну. Ожидала Халиля и вспоминала другую ночь, когда сидела вместе со служанкой во тьме, поджидая, пока Иса явится спасти. Вспомнила и смерть Чичек, и ночь с Халилем. Она поежилась, вспоминая его холодное прикосновение.
В тайную дверь, ведшую к служебному коридору и далее, к кухне гарема, тихо постучали. Всего два удара. Анна встала, отворила дверь. В спальню шагнул Халиль — одетый в женское, укрытый паранджой, — но Ситт-хатун не могла не узнать его бледно-серые холодные глаза.
— Добрый вечер, Ситт-хатун, — выговорил визирь тихим масленым голоском. — Спасибо, что согласились принять меня. Нам о многом нужно поговорить.
Кивком указал на Анну:
— Нам лучше поговорить наедине.
— От нее у меня секретов нет. Говорите, что хотели, и уходите.
— Ах да, прямо к делу. Помню эту завидную непосредственность со времен нашей последней встречи. Хорошо. Я пришел обсудить будущее нашего сына. Как вы знаете, Мехмед собрался осадить Константинополь. Война — опасное дело. Если султан умрет, Селим и Баязид превратятся в соперников. Уверен, вы понимаете: если султаном станет Баязид, наше драгоценное дитя убьют.
— Гульбехар в немилости, а вы — великий визирь. Несомненно, трон займет Селим.
— Это «несомненно» кажется мне довольно зыбким. Мы будем в большей безопасности, если заранее уберем Баязида и повод для раздора.
— Убрать — это значит убить? Но ведь он же совсем малыш!
— Опасный малыш. Помните: если его возведут на трон, наш Селим неизбежно погибнет. Почему бы не позаботиться заранее? Для вас или ваших служанок это будет нетрудно. А я могу предоставить яды, действующие безболезненно.
Ситт-хатун представила маленького Баязида, его смышленые золотистые глаза и покачала головой.
— Нет, Халиль, я не хочу быть сопричастной смерти ребенка и не желаю еще раз становиться соучастницей ваших интриг.
Она разберется с Баязидом по-своему.
— У нас был договор — и я сделала все должное мне. История закончилась. Я больше не собираюсь касаться вас и ваших интриг. Я не хочу вас знать.
Отвернулась и бросила напоследок: «Можете идти!»
— Но подумайте, Ситт-хатун! — воззвал визирь и шагнул к ней, положил ладонь на плечо.
Но прежде чем ладонь коснулась плеча, Анна, шагнувшая визирю за спину, отвела его руку и приставила к горлу нож.
— Моя госпожа попросила уйти, — процедила Анна, — так сделай, что сказано.
— Ты не посмеешь, — прошипел визирь.
Он потянулся к кинжалу за поясом, но Анна теснее прижала лезвие к горлу. Тогда Халиль выронил кинжал и приказал: «Отпусти!»
— Я исполняю закон, — ответила Анна. — Ты должен знать: для любого мужчины, не принадлежащего к семье султана, проникнуть в гарем — преступление, караемое смертью. Конечно, если этот мужчина на самом деле — не евнух.
Убрала нож от горла, приставила к паху.
— Если хочешь остаться, я могу помочь тебе сделаться евнухом!
— Нет, нет, я уйду, — отказался Халиль.
Анна убрала нож и отступила. Халиль сдержанно поклонился султанше и пошел к тайной двери. У нее помедлил.
— Ситт-хатун, хорошенько поразмыслите над моими словами. Поймите: я желаю для вас лучшего!
С тем и ушел.
И двух минут не прошло, как слабый стук послышался снова: два удара, пауза, затем еще три. Анна открыла тайную дверь — в комнату шагнула Кача с Баязидом на руках.
— Госпожа, простите… я так поздно. — Кача всхлипнула. — Но посмотрите, что она со своим же сыном сделала!
На предплечье тихо всхлипывающего Баязида алел свежий отпечаток руки.
— Я ее ненавижу! — прошипела Кача.
Ситт-хатун взяла мальчика, прижала к себе.
— Тише, маленький, тише, все будет хорошо, — сказала она, успокаивая.
Затем обернулась к няне:
— Ты встречала кого-нибудь по пути сюда? Тебя видели?
— На кухне была старуха, но она нас не заметила.
— Это хорошо. Я рада, что ты пришла. Тебе и Баязиду здесь всегда будут рады.
Ситт-хатун погладила Баязида по голове и вспомнила вдруг слова Халиля. Ведь в самом деле: чтобы Селим без помех смог взойти на трон, этот мальчик должен был умереть.
* * *
Несколькими ночами позже Халиль, укрывший лицо под капюшоном длинного плаща, вышел из боковой двери султанского дворца и зашел в плотно занавешенный паланкин. Четверо дюжих рабов подняли ношу и увлекли в ночной город. Еще месяца не прошло с тех пор, как Мехмед взошел на трон, а Халиль уже изнемогал под властью нового султана. Тот оказался еще упрямее и несговорчивей, чем Халиль предполагал. Визирь потратил долгие годы, помогая Мураду добиться мира с христианами, а Мехмеду не терпелось разбить мир в пух и прах. Советов не слушал и норовил загрузить Халиля самыми неблагодарными и неприятными заданиями — почти как Мурад много лет тому назад, когда отправил визиря исполнять жуткую и гадкую работу, собирать девширме, налог кровью — христианских мальчиков, будущих янычар. Но тогда Халиль был еще просто хераскером, военным судьей в новой провинции Салоники, а не великим визирем.
Остановились рабы в темной аллее за городской усадьбой Исхак-паши. Халиль удивился тому, насколько охотно Исхак-паша согласился на ночную встречу. Впрочем, у паши имелись свои причины. После битвы на Косовом поле Мурад назначил его вторым визирем империи. А Мехмед не вспомнил об Исхак-паше, не утвердил даже на посту командира анатолийской кавалерии. Немного было людей, настолько же верных трону, как Исхак-паша, но если и возможно было пошатнуться этой верности, то именно сейчас.
