никакой!.. Оно ведь когда раны не смертельные, так – царапины, так никогда сгоряча ничего не чувствуешь…
– Нет, ничего, слава Богу, ваше превосходительство!
К полудню бой на всех пунктах прекратился; отошли мы к воде, расположились бивуаком… Стало мне худо… Ослабел, должно быть, от потери крови. Действительно, оказались не раны – царапины, да много уж очень, а все куда меньше, чем у Шайтана, присмирел даже, бедняга!.. Подошли обозы, явился конюх Шарип.
– Ну, слава Богу, жив капитан!.. А мне говорили, что тебя на куски изрезали…
– Нет, видишь, жив и цел почти! – отвечаю. – Позаботься о коне, осмотри его хорошенько…
– Видел… ничего!.. Это ему на пользу… А Орлик-то твой поправился… как будто и болен не был!.. Веселый такой и в обозе, на воле бегает, с собаками ротными разыгрался…
Вот тогда я и задумался… И крепко-крепко задумался… Расстегнул ворот рубахи, вытянул складень с Николаем Святителем и прилип просто к нему губами… И задумался я вот отчего.
Не заболей Орлик, и всего-то ведь на несколько часов… болезней таких быстротечных у лошадей не бывает – я бы был на нем, а не на этаком дьяволе злющем. Да от меня, действительно, клочья бы одни остались… Да меня бы штыками бухарцы с седла сняли именно что в куски изрезали бы. Выручил Шайтан и сам поплатился. К ночи ослабел, свалился, а к следующему утру готов… Не выжил!.. Вот и вся моя история!
– Ах, как это интересно! – вскрикнула госпожа Терпугова.
– Удивительный случай!.. – заметил доктор… – А все-таки…
– Провидение! – наклонил голову Ларош-д’Эгль.
– Именно, милость Божия! – добавил хозяин. – А хорошо ты рассказываешь: и сжато, и ясно, и очень уж картинно! Так вот перед глазами все и представляется!..
– Ну, что уж… Какой я рассказчик! – скромно ответил капитан и потянулся рукой – за яблоком, должно быть.
А мадам Терпугова заметила это и, взяв тяжелую вазу обеими руками, даже встала с места, чтобы прислужить Кара-Сакалу…
Сам же Терпугов, откашлявшись предварительно, стал, видимо, обнаруживать желание рассказать тоже что-нибудь очень интересное, и это было замечено зорким оком хозяина.
– Господа! – произнес Овинов. – Вот Иван Семенович расскажет нам что-нибудь в этом же роде из своей жизни… Он тоже человек бывалый и виды видалый… Ну-с, приступайте, почтеннейший…
– Да нет… что же я… к чему же… где уже мне тут с рассказами?!
II
Иван Семенович выразил легкое смущение и даже покраснел, но так как ему действительно хотелось очень что-нибудь рассказать, то, покашляв еще немного, переменил сигару и начал:
– Я, господа, совсем из другой оперы, как говорится… Тут в моем рассказе – ни боя, ни крови, ни смерти – ничего такого страшного нет, а все-таки дело крайне рискованное и серьезное… Случай не случай, но нечто, имевшее для меня роковые – и спасительные последствия…
Дело, видите ли в чем… Давно это было, во времена молодости. Служил я по особым поручениям, при министерстве финансов, был в дальней командировке, жалованье получал не бог весть какое и состояния еще не имел. Дальней командировке, конечно, был рад. Еще бы! Отпустили мне чуть не три тысячи на дорожные расходы, по аптекарскому счету, это значит в пять раз больше, чем предстояло действительных расходов… Чувствую себя просто Ротшильдом – и в первом же городе остановился отдохнуть… Представился губернатору, прочим властям, вечером попал в клуб. А поиграть я любил! Без душевного трепета зеленого стола видеть не мог… Меня ласкают, ухаживают просто, как за Чичиковым, до ноздревского разоблачения… Чувствую себя превосходно! Сели в вист, выиграл я десятка два рублей – вижу, везет… Поужинали… После ужина кое-кто разъехались, осталось меньше народу, попробовали перекинуться… Приглашают меня – я, отчего же! С большим удовольствием!.. Сначала мне повезло действительно – я и разгорячился!.. Убили крупную карту, у меня круги заходили в глазах… Пошло и пошло – да все дочиста. Весь свой командировочный капитал! Каково положение!..
Отошел я от стола, выпил бутылку сельтерской[97], да и задумался. Да и было отчего задуматься! Командировка только вначале, а мне выехать не с чем. Город незнакомый… Проигрался, как юнкер, – это опытный чиновник, облеченный доверенностью самого министра… Писать, просить – не к кому… А ведь деньги-то не мои, а даны на казенные дела! Покаяться бы, под суд сразу – и вся карьера испорчена… Напало на меня отчаяние, и какой-то столбняк нашел. Сижу и молчу, уставившись глазами в клетку паркета…
Вот в это самое время со мной и случилось… Да-с!.. Озлился кто-то за столом, да как швырнет колоду об пол… Карты по всему залу разлетелись, а одна, ну, вот, будто бабочка какая, порхала, порхала, да и, тихо так, спустилась как раз на наблюдаемую мной паркетную клетку… Смотрю: двойка бубен…
И вдруг, словно повинуясь какой-то волшебной силе, забыл я все!.. Все роковые последствия, всю пошлость и низость моего поведения… поднял эту карту, да к столу…
– Ва-банк, господа! Со входящими!
На меня посмотрели – очевидно, поверили… Один даже кто-то «браво» крикнул. Вот это по-нашему!.. Направо – налево, направо – налево… Она!.. Двойка бубен!.. Дана!..
– А если бы бита? – прервал рассказчика доктор.
Терпугов остановился, взглянул на спрашивающего, брови у него как-то перекосились, и в горле захрипело…
– А если бы бита была моя двойка, я бы вышел куда-нибудь, да и повесился бы там же, у них в клубе. Больше мне ровно ничего не оставалось сделать… на это я шел. То есть, и не совсем прав – это я после, значительно после обдумал, что именно так бы и должно было бы поступить, а тогда я ничего не сознавал…
Подсчитали – оказалось отыгрался, со значительной даже прибылью. Вышел в соседний зал и слышу ясно – какой-то старичок допивает свой кофе и говорит соседу (что они там прежде говорили – не знаю, только я услышал одно последнее слово): «И не играй больше!». Как заряд дроби влепилось мне это слово в ухо, а совсем не ко мне оно и относилось… Да, слушайте, что дальше!.. Перехожу я в столовую, у буфета кучка – пьют и смеются, а один кричит: «Баста! Пора и меру знать!». Только это я и услыхал из всего их разговора, я даже вздрогнул слегка.
Погулял я, для приличия больше, простился, кому-то обещал приехать обедать завтра, выхожу в швейцарскую – спускаются тоже двое с лестницы, разговаривают, поравнялись со мной, слышу: «Все дело, я вам доложу, только
