Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она шевельнулась в его объятиях.
— Мы должны возвратиться… — пролепетала девушка, — но, пожалуйста… ты ведь никому не расскажешь сегодня о… нас?
— Нет, конечно, нет, этот день принадлежит твоему отцу. Мы не должны отнимать у него день его славы.
— Я хотела, чтобы ты подумал об этом… Ты так и сделал!
Граф улыбнулся.
Она знала почему.
Они стали одинаково думать.
— Невероятно, — сказала Одетта, — что я могла ненавидеть тебя, как моя мама, в течение стольких лет подряд.
— Ненавидеть меня? — изумленно повторил граф. — Но за что? И откуда вы обо мне знали?
Она слегка вскрикнула.
— Я совсем забыла… я совсем забыла, что не сказала тебе… кем была моя мать.
— Мы не имели достаточно времени для разговоров, — усмехнулся граф, — с тех пор, как ты перестала быть французской принцессой и приехала в Оксфорд с одним из самых талантливых людей, которых когда-либо выпускал Крайст Черч.
Одетта не смогла удержаться от смеха.
— Девичья фамилия мамы — Хотон.
— Хотон! — воскликнул граф. — Ты хочешь сказать, что она была моей родственницей?
— Очень и очень дальней.
— Но за что же вы ненавидели меня?
Одетта глубоко вдохнула, настраиваясь на исповедальный ответ.
— Примерно восемь лет назад мама написала тебе письмо; она спрашивала, есть ли в твоем распоряжении приход, который можно было бы предложить папе?
Граф весь напружинился.
— Помню! — вскричал он. — Боже правый, помню! И я отказал.
— Ты написал, что, следуя совету своего отца, не делаешь одолжений… родственникам, которые постоянно… жалуются.
— Я помню, — повторил граф, — помню, как написал это письмо.
Он обнял Одетту и торопливо произнес:
— Ты должна простить меня. Не тебе нужно стыдиться, а мне. Я был в гневе из-за проблем, которые доставили моему отцу родственники.
— Папа так никогда и не узнал, что мама писала тебе, но она была глубоко… обижена, и когда… ты назвался в Париже, я хотела… сделать тебе больно.
— А вместо этого сделала больно себе, — резонно заметил граф. — Любимая, и снова без судьбы не обошлось. Сам не ведая того, я возвратил долг твоему отцу.
— Почему ты дал ему эту стипендию?
— Я прочел его книгу и пришел к выводу, что это, безусловно, блестящая работа. Потом я сказал декану, что хочу дать стипендию любому, кто когда-то учился в Крайст Черч и может так писать. Мне прислали на прочтение несколько книг других авторов. Но ни один из них ни в каком отношении не мог сравниться с тем уровнем интеллекта и оригинальности, которыми обладает твой отец.
Одетта вскрикнула от радости.
— Но я объясню более подробно, почему написал то письмо, — продолжал граф. — Моего отца преследовали два родственника, ныне покойные. Одному из них отец имел неосторожность дать огромные деньги, которые тот промотал, ведя беспутный образ жизни; другой же, кузен отца, пытался шантажировать моего батюшку.
— Как ужасно! — прошептала Одетта.
— Это вывело его из себя, — закончил свою историю граф, — и поскольку он рассказал мне об этом, некоторое время я относился к родственникам с подозрением, особенно когда унаследовал титул и они принялись осаждать меня своими просьбами.
— Теперь я понимаю, — кивнула девушка. — Но мама обратилась только из-за того, что не могла больше видеть, как папа растрачивает себя в Эденхеме. Это придало ей храбрости написать тебе.
— Я никогда себя не прощу за то, что был так невнимателен и не навел вовремя справки о твоем отце, — нахмурился граф, — но, может быть, ты простишь меня, если я скажу, что приглашение твоего отца на вакансию в Крайст Черч было моей идеей. Я даже сделал определенный вклад для этой цели.
— О, спасибо! — всплеснула руками Одетта. — Это так чудесно! Как мне отблагодарить тебя?
— Выходи за меня замуж как можно быстрее! — ответил граф. — Иначе все может осложниться, если твой отец решит, что ты будешь жить с ним, когда он переедет в Оксфорд.
— Думаю, на самом деле… ты беспокоишься не об отце… а о себе!
— Это потому, что я прожженный эгоист, — усмехнулся граф. — Но я хочу тебя! Я хочу тебя сейчас, сию минуту и навечно, и я не собираюсь ждать!
Он произнес эти слова столь решительно и выглядел таким властным, что она засмеялась.
Она испытывала бесконечную радость и, не удержавшись, обняла его за шею, пригнула его голову к себе и промолвила:
— Я… постараюсь сделать тебя… счастливым. Я люблю тебя, поэтому мне было так… больно, невыразимо больно… думать, что я… никогда тебя… не увижу.
— Как ты могла так дурно поступить? — пожурил ее граф. — И ты, и я — мы оба страдали. Я больше не допущу, чтоб мы снова прошли через это!
Он вновь целовал ее страстно, до головокружения и, с трудом оторвавшись от ее губ, сказал:
— Завтра вы покинете Оксфорд и поедете со мной в Хотон Рекс. Я хочу показать тебе твой будущий дом и намерен обратиться к твоему отцу, чтобы он обвенчал нас в моей собственной часовне.
— Когда… ты хочешь, чтобы мы… поженились?
— Послезавтра — самый крайний срок, — ответил граф.
Одетту так взволновали эти слова, что ей показалось, будто на них обоих снизошел небесный свет.
— Н-но я не могу… я не могу выйти за тебя замуж… так быстро… Мне нечего… надеть! — призналась она.
Граф рассмеялся.
— Замечание истинной женщины.
— Но я… хочу, чтобы ты… восхищался мною, и считал меня… красивой… Как же это может быть, когда у меня только два платья, — вот это, что на мне, и то, которое я надену завтра?
Граф захохотал.
— Любимая, ты наслушалась этих беспечных женщин в Париже, которые думают только о нарядах. Я буду обожать тебя в любой одежде — и даже без нее!
Одетта покраснела, а он лукаво улыбнулся.
— Я совсем не поверил, что существовал принц.
— У… меня же было… обручальное кольцо.
— Я подарю тебе настоящее.
У Одетты заискрились глаза.
— У тебя, моя любовь, будут любые платья, какие только пожелаешь купить в Лондоне. А затем я предлагаю, если это сделает тебя счастливой, начать наш медовый месяц в Париже, и я куплю все, что тебе понравится, у твоего бесценного Ворта.
На секунду Одетта представила, как бы она выглядела в платьях, сшитых для нее Чарлзом Вортом.
О, это будет бесподобно!
Она взглянула вверх на графа.
Звезды, усыпавшие вечернее небо, образовали вокруг его головы сверкающий нимб.
— Это было бы… замечательно, — вымолвила она, — но на самом деле… не имеет большого значения. Ничто не имеет значения… кроме того, что… ты любишь меня.
