Развитие торговли привело к тому, что индийцы начинают чеканить монету. А если в стране есть денежные знаки, значит, есть и люди, у которых их много{270}. Действительно, среди индийцев (которых едва ли уже можно было называть арийцами), появилось большое количество очень богатых ростовщиков, купцов и землевладельцев. В индийской литературе того времени об их богатствах рассказывается подробно, со смакованием деталей и сказочными преувеличениями. Здесь и золото, и драгоценности, роскошные дома и одежда, толпы слуг и рабов. Вполне логично, что эти разбогатевшие «новые индоарийцы» объединяются в религиозные и профессиональные союзы и начинают бороться «за свои права» — за власть.
Нувориши в кастовом обществе, чтобы занять места, которые ранее могли принадлежать только наследственным воинам-кшатриям, фальсифицировали за деньги свои генеалогии и доказывали изумленным знакомым, что на самом деле происходят от древних кшатрийских царей и героев. Индийским олигархам удавалось добираться до самого верха социальной лестницы. Известны несколько царских династий, основатели которых попали «из грязи в князи». Например, «традиция крайне неодобрительно отзывается о Нандах{271}. Им отказывают в знатности происхождения, подчеркивают их жадность и жестокость»{272}. Ничуть не лучше оценивал народ и представителей династии Маурьев, создавших одно из самых больших индийских государств. Ее родоначальник Чандрагупта (Сандрокотт в греческом написании) перешел на сторону Александра Македонского во время его вторжения в северо-западную Индию и предложил завоевателю свои услуги в обмен на помощь в борьбе против Нандов. Когда Александр ушел из Индии, Сандракотт предал македонцев и изгнал их гарнизоны из долины Инда, после чего сверг Нандов и создал собственную империю. Конечно, для политики эпохи развитой плутократии это в норме вещей, но едва ли такие поступки оправдывал кодекс воинской чести кшатриев.
Социальные потрясения середины I тысячелетия до Р.Х. привели к крушению ведической цивилизации. Точно так, как буржуазным европейским революциям XVI–XVII веков по Р.Х. понадобилось идеологическое обоснование в виде религиозного учения протестантизма (объявившего богатство признаком богоизбранности), и древнеиндийским буржуа была необходима собственная религия, отличная от религии воинов-арийцев и закрепляющая «нравственные идеалы» победителей.
И такая религия не замедлила появиться. Уже с V в. до Р.Х. в Индии распространяется буддизм, который возник — как бы дико это ни звучало для современного любителя индийской экзотики — как религия торгашей. Действительно, характерной чертой буддизма является определение жизни как страдания. Страдание связано не только со смертью и болезнями, но и со страстями и желаниями: богатства, наслаждения, лучшей кармы и т. п. Освободиться от страдания можно только путем полного контроля над своими желаниями, а конечная цель любой жизни — нирвана («угасание»). Для того, чтобы достичь столь желанного «ничто», необходимо отказаться от собственности, семьи и любых привязанностей, бросить все и превратиться в бхикшу — нищего. А иначе никак не «спастись» — не угаснуть…
Казалось бы, как такое сверхаскетическое учение может иметь отношение к торговле и богатству? Но… «Излюбленные персонажи буддийских преданий — купцы и зажиточные горожане, которые слушают проповеди Будды и оказывают покровительство его ученикам и последователям»{273}. Именно в этих преданиях смакуются громадные богатства «слушателей Будды», о которых было сказано выше — ростовщиков и купцов, стремящихся утвердить свою власть на руинах арийских патриархальных государств. Эти индийские нувориши становятся социальной базой новой религии.
Подавлять желания и стремиться поскорее угаснуть — удел бедняков и рабов, лишних ртов, которых в «новой» Индии становилось все больше и больше. Недаром Геродот считает Индию того времени самой населенной страной на Земле. Для этих страждущих посреди экономического бума — хинаяна, «узкий путь спасения» — ходить попрошайничать с миской для риса в руках, ограничивать свои желания и зависть к власть и богатство имущим, не плодить лишних пролетариев и перестать, в конце концов, быть самому пролетарием{274}.
А для тех, кто ну никак не может расстаться с нажитым непосильным трудом на ниве ростовщичества и торговли богатством, есть махаяна — «широкий путь», «большая колесница». Главное, проезжая по широкому пути в большой колеснице, не забывать одаривать щедрыми подаяниями родную буддийскую общину. И спасешься. А в бхикшу никогда не поздно записаться. Более того, сторонники «широкого пути спасения» обвиняли сторонников «узкого» в эгоизме. Монах, стремящийся лишь к личному спасению и бросивший ради этого имущество и семью, еще не отрешился полностью от своего «я». Накушавшись дарового риса, сидит он под банановым деревом, и все ему трынь-трава. Ведь это и есть вершина эгоизма! Надо, наоборот, жертвовать собой и, сохраняя бизнес и любимых женщин, помогать ближнему достичь вожделенного угасания. Даже если самому на этот раз угаснуть не удастся.
По-человечески вполне понятно, почему эта версия буддизма становится наиболее популярной в Индии.
Но вот что странно: многочисленные адепты буддизма не замечали, что под флером красивых слов о страданиях, спасении и защите прав животных — нет ничего! Буддизм оказался вещью в себе, вернее, для себя. Ведь «три драгоценности» буддизма — это сам Будда, его учение (дхарма) и буддистская община (сангха). Из чего можно сделать вывод, что «драгоценностью» буддизма является сам буддизм. А если добавить к этому, что в буддизме нет бога-творца и единственная награда правоверного буддиста — раствориться в великом ничто, то возникает вопрос: а чем же буддизм привлекателен?
Единственный ответ — своим бесподобным эгоизмом, равного которому тогда не было ни в одном религиозном или философском учении. Ведь если Бога нет, и рая нет, и ада нет — то все дозволено?!{275}. А, следовательно — цель оправдывает средства. И если ты самый ловкий, самый хитрый, самый богатый и достиг власти — нет силы, которая тебя покарает за твою подлость. Страдающим от несовершенства мира можно помочь угаснуть, а совесть (если еще сохранилась) легко успокоить щедрой жертвой на благо общины.
И нет ничего удивительного в том, что цари «буржуазных» династий Нандов и Маурьев сделали все, чтобы превратить буддизм в первую в истории мировую религию. Император Ашока, например, даже послал в Грецию, Египет, Македонию, Киренаику (Северную Африку) специальные посольства, чтобы проповедовать там учение Будды. И если античные источники ничего не сообщают нам о судьбе этих проповедников, то в более близких странах распространение буддизма шло гораздо успешнее. Буддизм вскоре распространился в Восточном Иране, на Шри-Ланке (Цейлон), в Средней Азии, Китае, на Тибете, в Сибири и Японии. Может быть, в этом не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что на экспорт отправили «большую колесницу», а не «узкий путь»?
В самой же Индии буддизм был вытеснен на периферию общественного сознания новой религией — индуизмом. Это была вера хамита, окончательно восторжествовавшего над своим завоевателем-арием. «Основу индуизма составляли архаические верования многочисленных народов древней Индии: культы деревьев, гор, водоемов, животных (таких, как змея, корова, обезьяна, слон). И поныне в индуизме огромную роль играет поклонение богине-матери, распространены весьма примитивные суеверия»{276}.
Критика индуизма выходит за рамки данной книги, но для понимания его сути стоит привести один пример. В Бхагавадгите («Песнь Господа»), поэме, содержащей основные черты идеологии индуизма, приводятся слова Кришны (воплощения одного из верховных индуистских божеств — Вишну) о том, что мораль относительна и определяется происхождением человека. У каждого человека в этой жизни свое предназначение и свой долг, и то, что для одного является добродетелью, для другого — грех. Этот нравственный релятивизм означал окончательное забвение того, что говорил Заратустра о борьбе добра и зла и месте ариев в этой вселенской битве.
Так кончилась индоарийская цивилизация. Европе она не дала ничего, кроме оранжевых одежд, Камасутры и мифа о никогда не существовавшем «индоевропейском» народе.
Глава 25
МАССАГЕТЫ
Если в долинах Ганга и Инда хетто-арийская вера в единого Бога-Творца выродилась в буржуазный безбожный буддизм и деградировала в пантеизм индуистского толка, а в Персии зороастризм был искажен до неузнаваемости в политических целях, став основой для создания пантеона языческих богов, то иначе обстояли дела в центральноазиатской Арейе. Именно здесь на рубеже I тысячелетия до Р.Х. вел Заратустра свою проповедь, позволившую сохранить единобожие. Отсюда двинулись на юг, в Индию, арии, столь неосмотрительно смешавшиеся там с хамитами.
