Женщина вскинула голову решительно и гордо:
— Где сын мой Ленко? — послышался ее голос.
— Он ушел, чтобы погостить у отца и родни и вернуться, когда отпустят, — тихо ответил Гоймир. — Перун Сварожич нальет ему полную чашу меда и подаст руками своей дочери…
Женщина покачнулась. Мальчик, брат Ленко, подался к ней с решительным бледным лицом, но мать отстранила его:
— Скажи по правде, Гоймир Лискович, ответь по чести — не опозорил ли мой сын имени Рыси и достойного рода своего?
— Ленко погиб в бою, — откликнулся Гоймир. — Радуга не обломится под ним. Лед Кащеев его не дождется, Миловида Справна, мать воина…
— Кто принес нам его пояс? — подал голос старик, и глаза его блеснули под седыми бровями. Он смотрел мимо Олега. — Ты, Гоймир Лискович?
— Я, — со звенящей в голове пустотой Олег шагнул вперед. — Я принес тебе пояс твоего внука. И я оставлю его себе.
И Олег нарочито медленно застегнул пояс у себя на бедрах.
Глаза старика пронзили мальчика насквозь почти злобным взглядом.
— Тебя я не знаю, не ведаю, кто ты, не видел до сей поры. Назовись.
— Олег Марычев, — ответил Олег. — Я издалека, но я буду сражаться за ваш род, ваше племя, как за свои.
«Кто это сказал?! Я это сказал?! I'm crazy[17] совсем, кажется. Тут, наверное, воздух такой».
Старик еще несколько мгновений изучал Олега — словно вещь ощупывал глазами. Потом седая голова наклонилась:
— Добро. Так будет.
— Мать, — неожиданно сурово произнес младший, беря женщину за руку, и это не прозвучало смешно. — Я тоже буду мстить за брата. Подрасту лишь немного — и будет им горе, как оружие возьму. Я столько их убью, сколь смогу, сколь поможет убить Дажьбог Сварожич…
— Ты, рысенок? — спросил старик. И, неожиданно легко шагнув вперед, повернул к себе младшего внука, взяв его жестким хватом за волосы. Заглянул ему в глаза: — Ты будешь местьник тоже?
Мальчишка не вздрогнул:
— Я, дед, — решительно сказал он.
И старик разжал пальцы.
— Добро. И так пускай тож будет.
Тем временем Миловида, повернувшись к Олегу, неспешно и глубоко ему поклонилась, а затем заговорила:
— Войди и ты в наш дом, Вольг Марыч.
Она сказала так, а Олег, услышав свою фамилию в здешнем произношении, сообразил только теперь, что она созвучна с «марами» и вновь ощутил неприятный холодок по коже.
— Будь в наш род, сядь к нашему Огню, местьник за моего сына. И не услышишь ни от кого слова «чужой». Так я говорю про то, в чем слово женщины — закон богов. Будь добр и благо тебе…
* * *
Нет, Олег не остался жить в доме, к которому пришел тем вечером.
Он очень боялся обидеть людей, искренне предложивших ему… вот в том-то и дело, что не гостеприимство, а возможность стать членом их семьи! И эта возможность была для Олега до такой степени странна и в новинку, что его охватило внезапное смущение. Путаясь и мямля довольно беспомощно, он попытался объяснить, что не хочет никого стеснять, что… ну и так далее. На лицах родичей Ленко отразилось искреннее недоумение, но что хуже всего — такое же недоумение охватило и Гоймира с Гостимиром. Неизвестно, как бы Олег выпутывался из всего этого, но появился Йерикка. Он увидел, что церемония окончена, третий сопровождающий больше не лишний — и поспешил на помощь. От лица Олега, застывшего с глуповато-благодарным видом, Йерикка воздал хвалу за гостеприимство, поклонился за доброту и мягко пояснил, что у Олега на родине осталась семья. Он непременно вернется к ней и не хочет, чтобы расставание — когда к нему привыкнут — больно ударило по родичам, так хорошо с ним, Олегом, обошедшимся.
Если честно, Олег сам о семье думал в этой ситуации очень мало, но объяснение Йерикки всех удовлетворило. Пользуясь всеми правами приемного в род, мальчик оказался ничем не связан и поселился на постоялом дворе.
Как ни странно, но в Рысьем Логове был и такой — единственное строение в два этажа, если не считать крепостной башни. Содержала его — и это тоже было странно — женщина, беженка с юга, энергичная старушка, жившая среди Рысей уже лет пятьдесят и намеревавшаяся прожить еще столько же. С Олега или его рода брать плату она отказалась. Кстати, Олег удивлялся, зачем тут нужен постоялый двор, пока не понял, что в племени постоянно живут чужие, приезжающие по делам, — заведение Славны никогда не пустовало. А Олег оказался обладателем апартаментов из одной — но большой! — комнаты, выходившей застекленным (!) окном на дубы, окружавшие Город. А за ними можно было видеть скалы — природную крепость Рысьего Логова.
Ничего более странного, чем окружающая его жизнь, Олег никогда не видел — что, впрочем, понятно. Будучи от природы мальчиком наблюдательным, он с интересом вглядывался в то, как живет племя, пытаясь найти знакомые по книгам черты — так разглядывают лицо полузнакомого человека, узнавая и не узнавая. Он плохо помнил, как жили древние славяне — исторические, в смысле. Сперва Олегу показалось, что вокруг него — мир из великолепного сериала о Волкодаве, который он залпом проглотил совсем недавно. Но узнавание оказалось… не то чтобы ложным. Неполным. Если этот мир и был на что-то похож, так это только на самого себя.
Племя Рыси насчитывало около двух тысяч человек — Олег не расспрашивал, определив на глазок (и почти не ошибся) — и переживало не лучшие времена (это, кстати, было понятно сразу). Оно делилось на роды — но это были не многочисленные классические роды по 20–30 человек, а просто большие — 8-10 членов, редко — больше — семьи, жившие в отдельных домах. Определить их, как «древних славян» мешало то обстоятельство, что Олег то и дело испытывал уже знакомое раздвоение. Его новые родственники временами вели себя так, что возникало полное ощущение современности происходящего — современности для Олега. И вдруг те же люди молниеносно преображались — оставалось лишь головой потрясти и гадать, какой это век, восьмой или шестой. Они отрубали головы убитым врагам и мерили температуру в градусах по Цельсию, глядя на термометр, одиноко висящий в крепостном дворе. Мальчишки учились в настоящей школе, где был компьютерный класс, гоняли по улице мяч — и могли с серьезно-торжественным видом перечислять своих предков, пока хватит терпения у собеседника Они знали, что такое ПЗРК «Игла» — и нерушимо верили в святость воинского дела и справедливость богов.
И при всем при том — это было САМЫМ странным! — они не выглядели смешными, какими часто выглядят дикари, получившие в пользование дюжину благ цивилизации.
Окружавшие Олега люди не имели ничего общего с «туземцами», слепо поклоняющимися любым из этих благ и легко перенимающими самые простые — и самые опасные — их приметы: внешние. Но не было в них ничего и от тупого дикарского фанатизма (часто трактуемого как «свободолюбие» или «своеобразие») с его нежеланием перенимать что-то вообще, чего не было у предков. Каким-то странным образом эти красивые, спокойные русоволосые люди сумели «отделить зерна от плевел». И чего они не принимали на самом деле — так это САМУ цивилизацию, созданную где-то на юге пришельцами со звезды Невзгляд — данванами. Именно поэтому горцы были ОБРЕЧЕНЫ. Данванам они не подходили в соседи — и не желали становиться их рабами. Жить в обществе, спокойно готовящемся к смерти, — странное ощущение.
К счастью, возраст делал Олега максималистом. Он не терзался поисками истины, приняв жизнь такой, какой она была вокруг него. И не пытался понять, в чем причины конфликта. С него хватило, что люди, ему лично симпатичные, оказались по ЭТУ сторону баррикады — начиная с деда и кончая Йериккой и Бранкой.
Которую он, кстати, ни разу не видел за те четыре дня, что провел под гостеприимным кровом Славны.
Да и вообще — он мало кого видел. Жизнь, если можно так сказать, текла мимо, и первоначальная приподнятость духа, толкавшая его на необдуманные поступки, сменилась самым противным, что только может настичь человека — тоской. Это была тоска по дому, смешанная с неожиданно пришедшим пониманием печального факта — он тут чужой. При всем к нему хорошем отношении, гостеприимстве, готовности помочь — чужой.
И, похоже, предстоит ему сидеть до зимы в этой комнате на втором этаже постоялого двора — с револьвером и мечом, который он неизвестно зачем взял с убитого…
…Олег проснулся с мокрыми щеками. В окно ломилась красноватая луна — кстати, пошедшая на убыль с тех пор, как он ее первый раз видел. Убывало Око Ночи сверху, а не сбоку, как привычная земная его сестричка.
В комнате пахло вереском — им был набит тюфяк, на котором Олег лежал. Запах был приятным, успокаивающим. Мальчишка судорожно вздохнул и сел на широкой лавке, которыми тут пользовались, как кроватями. На лестнице еле слышно шаркали шаги, и Олег знал, что это домовой — самый настоящий, не слишком разумная, но полезная тварь, которых тут содержали так же естественно, как собак. Первый раз столкнувшись с ним на лестнице, Олег испугался до оцепенения. Потом привык. Домовой был ночным существом и за ночь успевал провернуть массу черной работы.
