23
После обеда агенты, как обычно, принимали посетителей, свидетелей, вызванных повестками. Тяжелый лохматый мужчина бубнил над составляющим протокол Васей Зубковым: — Одни штрафы с этой «конфеткой», гражданин начальник… Женщина, в дорогом пальто, накрашенная, разглядывала фотографии, разложенные перед ней Барабановым, и качала головой: — Нет… Тот в желтом дождевике был. — Дождевик можно снять, — хмуро говорил Барабанов. — А лицо, лицо какое у него было? Женщина вздыхала и прятала руки в кофточку. — Такой перстень, такой перстень. Какай–то крестьянин, вызванный по делу хищения в кооперативе, говорил Саше Карасеву: — А он мне: ты, Хромов, тоже в сыщики записался. Мягко и заискивающе текла речь толстого гражданина с портфелем, поставленным на колени: — Уверяю, что я в Севпатоку по делу приехал, про кокаин никогда не слыхивал. И как он в номере очутился у меня, понять не могу. Ворвался вдруг в «дознанщицкую» Нил Кулагин. В распахнутой шубе, в сбитой на затылок шапке, сияющий. Он пробился между столами, уселся напротив Кости, разговаривавшего по телефону с начальником уездного уголовного стола по делу Миловидова. С чего это такой Кулагин? Повесив трубку, Костя спросил: — Или именины у тебя, Кулагин? Тогда Кулагин пригнулся, в ухо зашептал: — Из «Хуторка». Выяснил я, как велел ты. Потолковал с посудомойкой. А она мне: бывает такой с трубкой и бородкой. Не иначе как Трубышев… — Ну и что — бывает? У Трубышева, Нил, тоже две ноги, как и у тебя. Куда хочет, туда идет. — Допросить, может, и Трубышева, и трактирщика, — опять зашептал, тараща глаза, Кулагин. — Чего тянуть… Они, я думаю, та самая подпольная биржа. Больше некому. — А морщины порока есть на лице у Трубышева? — засмеявшись, спросил Костя. — Я их что–то не видел. Был на фабрике, разговаривал с ним, как с тобой вот, нос к носу. Лицо у него чистое, морщинки разве что только у глаз. На лбу есть одна или две, и то если хмурится. Что же, возьмем, а он под твою калькуляцию не подходит. Извиняться будем. Кулагин обиженно пожал плечами. Не ожидал он такого спокойствия от инспектора. Думал, наверное, что инспектор сейчас же бросится за ордером на арест. А на каком основании? — Доказательства где? — спросил строго Костя. — Ну, возьмешь, а что предъявишь? Ходит в трактир… И другие ходят. Подождем. В дело это все занесем. И узнал ты очень ценное, Нил. Но не спеши, как всегда. Говорил же я тебе про бабушку, которая спицами шевелит да шевелит. Ниточка бежит да бежит… Не суетись попусту… Я тебе вот что хочу сказать, — осуждающе покачал он головой, разглядывая снова агента. — Ходишь в распахнутой шубе, заломленной, как у приказчика, шапке. Ну, в темноте — ладно, у себя во дворе — тоже ладно. Но здесь, — кивнул он на посетителей, — ты должен быть в порядке. Да и не только к тебе это относится, — добавил он, посмотрев на Барабанова, на его расстегнутый ворот гимнастерки. — Есть и другие агенты, что ходят нараспашку. Шумим, стучим, хохочем во весь рот в губрозыске. Хлопаем друг друга по плечам, по задницам. В ремни играем в уборной. Табак курим в коридоре прямо, а не в курилке. А разговор: «Сашуха», «Васюха»… Подтягиваться надо… Вот скоро проведем специальную летучку по этому вопросу. Он глянул в расстроенное лицо агента. Вместо похвалы — выговор. Улыбнулся, подмигнул ему: — Новое тебе задание, Кулагин. Правда, к делу Миловидова не относящееся. Прислали нам два новых фотоаппарата типа «Бертильон». На станции они. Эксперт просил выделить кого–нибудь поплотнее. Ну, а кто у нас поплотнее, кроме тебя. Потому что там еще всякие принадлежности к ним. Сода, растворители. После пяти поедете вместе с экспертом. Кулагин застегнул шубу, поправил шапку: — Надо раскрывать, а мы с растворителями… Увидев на лице инспектора улыбку, замолчал. Когда он вышел, Костя снова снял трубку телефона и попросил телефонистку соединить его со следователем Подсевкиным.
24
Колька Болтай Ногами сидел на бирже труда в зале, на полу, опершись спиной о квадратный деревянный столб, и ждал, когда выглянет в окошечко или выйдет в зал нанимающий и объявит о наборе безработных на расчистку разваленных домов или на железнодорожные пути, откидывать снег с рельсов и шпал. Пришел он сюда не потому вовсе, что велел ему инспектор дядя Костя. Шел мимо да и заглянул. А тут хоть и холодно, но весело. Парни сидят на подоконнике, поют песню, в которой одно слово нормальное, а два ругательных. Дразнят проходящих, задираются, того и гляди, около этого окна драка начнется. Какие–то мужчины, хорошо одетые, — кучкой возле окна. Еще одна толпа мужиков, пожалуй, из деревни, что–то про трактора бубнят. Где–то завод вроде как строится, и они метят туда. Метят, а толкутся здесь, как комары. Возле дверей, на полу, на самом сквозняке два старика. Некуда деться, может, вот и сидят. Котомки у ног, палки. Вытянули свои лапти. Через лапти перешагивает народ, ругает стариков. А они точно слепцы — смотрят друг на друга, молчат. Так и сидеть бы, но вот живот давал знать. Тянул он голодную песню. Вроде бы на Мытный отправиться, пошнырять возле лотков с пирожками, возле конфетниц. А то и в подвал завалиться под ткацкими каморками. Там наверняка Би Бо Бо. У него всегда шамовка в карманах. Где–нибудь слямзил кусок колбасы или французскую булку. Поделился бы. Пойти разве? Но вспомнил злые глаза беспризорника и остался сидеть. А тут вошел в зал биржи еще один безработный. В армячке, в валенках с загнутыми голенищами. Армячок перехвачен широким и крепким ремнем с бляхой. Лицо заиндевелое, с красным фонарем носа. Бороденка, как у старика, в инее белом. Заинтересовался им Колька Болтай Ногами. Ремнем больше. Хорошо бы его увести у мужика. Дали бы знатно за него на рынке на толкучем. Мужичок тем временем подошел к столбу и воздел голову, принялся вслух и громко читать то, что написано: — «В Мологу требуются: колбасники — пять, печники — трое, парикмахер — один». — Не бухти, дядька, — попросил Колька Болтай Ногами, — уже набрали в Мологу и уехали даже. Жди теперь в очередь. Покурить нема у тебя? Мужичок бросил котомку на пол, подсел рядом, пытливо разглядывая его, удивляясь, вероятно, наряду — этой зеленой короткой шинели, этому свитеру в дырах, галстуку, нацепленному на шею, картузу на голове, замотанному сверху грязным шарфом. — Ты тоже на работу? — Куда же еще, — фыркнул Колька Болтай Ногами. — Не за пивом же. Это тебе, дядя, не пивная «Бахус». Только я вот не регистрированный, — добавил он, вздохнув. — Регистрируют у кого документы есть. А у меня все документы — протоколы милицейские. Ночую в подвалах. На вокзалах жмемся, в ночлежке «Гоп» на топчанах. Вот на поденку жду… — Это что такое? — заинтересовался дядька. — А на один день посылают. На чистку путей. Потом талон дадут. По талону — в кассе деньги. Пошамаешь знатно. Вот теперь дядька вытащил кисет с газетой, протянул Кольке Болтай Ногами. — Выщипывай давай, — сказал он. — А меня возьмут, если напрошусь? — А чего же, — солидно ответил Колька Болтай Ногами, насыпая махорку на листок газеты. — Ума много лопатой кидать снег не надо. Это тебе не то что там токарь. Вот сейчас скоро должон выйти нанимающий, объявит, дескать, двадцать человек на чистку путей. — Ну и я буду ждать с тобой, — проговорил как–то весело дядька. Он вытащил из котомки кусок хлеба с очищенной уже дома луковицей. Подумав немного, отломил край, протянул соседу: — Валяй, раз мы с тобой заодно. Вот и хорошо как! Обрадованный Колька Болтай Ногами и завернутую цигарку позабыл. Прежде всего принялся наминать хлеб, довольно и благодарно глядя на доброго соседа. — Ты, дядька, меня держись, — посоветовал он. — Со мной не пропадешь. Зови меня Колька Болтай Ногами. А тебя как звать? — Михей. Так и зови Михеем. Хоть и гожусь я тебе в батьки, но все равно. У меня ведь трое, — как похвастался он. — Петька — старший, помощник по дому. Сережка — тот на ухо ниже. А Нюшка еще палец сосет. — Что убежал от них? — промычал Колька Болтай Ногами, прислушиваясь к какой–то возне за стенкой. Уж не собирается ли нанимающий открыть окошечко? — Лошадь зарабатывать приехал, — пояснил Михей. — В покров своя лошадь Ласка задохлась. — Эт как же ты проворонил ее, дядька, — сочувственно спросил Колька Болтай Ногами, разглядывая унылое лицо своего соседа. — Чай, пьяный был? И как обрадовал Михея. Закивал головой по–птичьи, открыл рот, вроде бы как удивился, вроде как засмеялся: — Агафья, жена моя, говорит, не езди к дядьке в Бурлаково. Нет, поехал. А темка была да дождь. Ну, побыл я у дядьки. Тот к семидесяти, а хоть что ни поднеси. И тетка тоже. Тоже хвощет, а потом песни поет. Ну и в этот раз хвостать стали. А потом песни пели. И поехал как назад — не помню. Видно, ввалили они меня на подводу. Вдруг очнулся, глянь, а лошадка–то моя в яме. Это над речкой размыло мостик, бревна рассыпались, и то ли скользнула она, то ли не заметила и шагнула. Только лежит между бревен, голова торчит, как комель сосновый. Ну, кинулся я вытаскивать. А что там вытаскивать, задохлась… — Эка ты, — покачал головой укоризненно Колька Болтай Ногами. — Чать, цена лошади большая. На снеге не заработаешь. — Ничего, — ободрил сам себя Михей. — Буду откладывать заработки. Накоплю. — Накопишь, как же, — язвительно пробурчал Колька Болтай Ногами. Но тут он услышал стук окошечка, вскочил, кивнул Михею и бросился в толпу: — А ну, напрись, робя! Чаво там сделам! В толпе забурчали, затеснили их. Но Колька Болтай Ногами взмахнул кулаком над головой, закричал уже обозленно: — Да мы с дядькой Михеем с утра с самого. Нанимающего спросите, коль не верите. Вот сейчас он глянет, и спросите. На полу сидим с утра с самого. — Да не связывайтесь с ними, — проговорил кто–то в интеллигентской блузе, — шпана. Чикнет ножом. После этих слов и Михея пропустили к окошечку. А тут и окошечко открылось, лицо женщины в нем точно фотография в квадратной рамке. Коротко и сухо, вроде и рта не разжимая: — Фамилия… — Вот его сначала, — подтолкнул Колька Болтай Ногами своего старшего приятеля. Тот робко и стеснительно глядя на нанимающую, назвал свою фамилию. Получил талон на работу. С таким же талоном выбрался следом за ним из очереди и Колька Болтай Ногами. — Ну вот, завтра с утра на пути. Рано только надо вставать. Чтобы к семи на путях быть. Лопаты в очередь получим. — Это где лопаты получать? — А в складе за станцией. Михей испугался, робко посмотрел на Кольку Болтай Ногами. А тот ему: — Не робь, дядька Михей. Коль ночевать негде, то пойдем со мной в ночлежку «Гоп». — Да есть где ночевать, — отозвался растерянно Михей, перекидывая котому на плечо. — Свояченица на фабрике. Хоть когда к ней. Да только бы не заблудиться мне утром. — Ну и пойдем тогда. В ночлежке регистрируют с четырех. Сейчас со всего города бегут бездомные. И нам хватит места на топчане. Обрадовался теперь дядька Михей, потому что улыбнулся и суетливо побежал рядом к выходу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
