Только в борьбе и в бою живет русский дух, таков был вывод Стиркина, поэтому он, едва правое дело на той или иной территории побеждало, без сожаления снимал с себя все полномочия и возвращался в Москву, где ждал новых указаний и нехотя отвечал на вопросы назойливых журналистов: к сожалению, умея вполне ясно и четко мыслить, Артем не всегда умел эти мысли ясно изложить. Поэтому он, уважая великую русскую идею, не терпел тех, кто о ней рассусоливал: не трендеть о ней надо, а чувствовать ее!
Таков был Артем Стиркин, которому Марина Макаровна задала вполне логичный вопрос: зачем он тут, на нейтральной территории?
– Нет нигде нейтральных территорий, Марина Макаровна! – ответил Стиркин. – А если кто думает иначе сегодня, тот завтра поплатится жизнью – своей и своих детей!
– Вот завтра и приходи, – посоветовал Веня Вяхирев, надевая милицейский китель, чтобы было понятно, что его совет не гражданский, а официальный.
– И ты туда же, Вяхирев! – укорил его Стиркин. – Я же знаю, ты наш человек, зачем ты служишь нацистам?
– Я государству служу, – возразил Вяхирев. – И по закону обязан вас всех задержать хотя бы уже за ношение оружия.
– А задержи! – радостно воскликнул Стиркин, глянув на своих бравых ребят, и бравые ребята заржали, правильно поняв взгляд своего отца-командира.
Неизвестно, чем бы это кончилось, но тут на площадь въехали еще две военные машины – бронетранспортер и грузовик, тоже крытый брезентом, как и грузовик группы Стиркина, и оттуда тоже выскочили люди с автоматами, но одетые не так разношерстно, с погонами и знаками различия. Это были бойцы украинской армии.
Из люка бронетранспортера вылез юный лейтенант в новенькой форме, в каске, обтянутой материей, с каким-то прибором, прикрепленным к лобовой части, с двух сторон тоже имелись какие-то устройства, это была хорошо оснащенная, красивая каска, на которую сразу же засмотрелись все мальчишки, бывшие на площади, а было их здесь довольно много.
Лейтенант встал на бронетранспортере и сказал:
– Громадяни! Сьогодні був здійснений варварський артналіт з боку Росії! Для преотвращенія паніки, екстремізму і небажаних дій в районі оголошується надзвичайний стан! Прохання здійснювати спокій і припиняти провокації!
Ответом было молчание, а потом Марина Макаровна сказала с усмешкой:
– Хлопець, тут не все українську мову розуміють, переклади!
Лейтенант, не чинясь, повторил, упростив при этом голос почти до будничного:
– Чрезвычайное положение у вас объявлено. В связи с бомбардировкой территории со стороны России.
– Ничего не путаешь, служивый? – иронично спросил Стиркин.
– Не путаю, – ответил лейтенант, не глядя на Стиркина. Он, конечно, сразу же узнал его. Он знал также, каков авторитет в здешних краях имеет этот человек. Он видел людей с автоматами. Он понимал, что ситуация, как минимум, неприятная. Согласно уставу, он при обнаружении вооруженного противника обязан сразу же вступить в бой. Но вокруг мирные жители. Да и противник пока не нападает, все сгрудились вокруг мусорной кучи, на которой стоит Стиркин, враждебно смотрят на прибывших бойцов, однако тоже при этом понимают: стрелять сейчас нельзя.
– Слушайте внимательно! – призвал Стиркин. – Так как территория Грежина и района переходит в юрисдикцию, которую я представляю в своем лице, призываю в мирном порядке покинуть данную территорию!
– Вот ты сам и покинь, – тут же отреагировал лейтенант. – В своем лице! – передразнил он, и мальчишки на площади засмеялись, очень уж получилось похоже. – Кто ты в своем лице? У меня вот документы есть, – он хлопнул себя по нагрудному карману, – а у тебя что?
Это был коварный вопрос. Жители с любопытством смотрели на Стиркина, ожидая, как он вывернется. Ведь действительно, должно быть что-то, что удостоверяет человека, кроме его собственного заявления.
Стиркин не только не смутился, он засмеялся, зная, что масса податлива и всегда готова подхватить веселье. И действительно, кто-то хихикнул, но остальные остались суровы.
– У тебя бумажки, а у меня полномочия! – объяснил он лейтенанту.
Народ на площади молча одобрил: в самом деле, полномочия важнее бумажек, и перевел взгляд на лейтенанта, ожидая ответа.
Тот ответил без задержки, бойко и весело:
– Откуда я знаю, что у тебя полномочия? На лбу не написано!
Народ, крякнув от удовольствия, воззрился на Стиркина.
– А что ты вообще знаешь, юноша? – не растерялся Стиркин. – Ты, может, и меня не знаешь?
И опять в точку! – как можно не знать Стиркина? Ну-ка, чем отобьет это лейтенант?
Лейтенант отбил:
– Я тебя не только не знаю, но и знать не хочу, потому что ты самозванец. Слышал, что ты Стиркин, а ты, может, не Стиркин, а Гиркин, да и тот тоже не Гиркин, а Стрелков, да и Стрелкова вашего давно пес хвостом смахнул![22]
– В масть! – вырвалось у кого-то восхищенное.
Свой, родной, пряный южный юмор услышал народ на площади и проникся тут же симпатией к лейтенанту.
Стиркин стойко выдержал удар и, сохраняя душевное равновесие, спокойно сказал:
– Смахнул или не смахнул, но вы не забудете, хлопцы, как он вам лещей надавал, да и я о себе память оставлю!
И ведь правда, подумал народ на площади, ни Стрелкова-Гиркина, ни Стиркина этого, захочешь, да не забудешь.
– А кто тебя звал сюда лещей давать, Стиркин? – Лейтенант все больше входил во вкус перепалки, и народ оценил его реплику сочувственными кивками многих голов. – Или, думаешь, тут без тебя не разобрались бы? – закреплял успех лейтенант. – Или нам без твоих москальских лещей никак нельзя? Люди и без тебя знают, что им надо, лящів або горілки, випити або закусити, а краще і того, і іншого, а не як у вас – є пити, а жерти нічого, є закуска – горілки немає!
Народ одобрительно зашумел, загомонил. Люди в Грежине, как украинском, так и русском, всегда считали, что живут крепче, основательней, чем северная Россия или западная Украина, и уж что-что, а хорошая выпивка с хорошей закуской у них никогда не переводились.
Но Стиркин не дал долго торжествовать противнику.
– Что толку с твоей горилки и закуски, если вы русским людям дыхнуть спокойно и свободно не давали, если у вас Бандера герой, если ваша власть вся проворовалась, а простой народ за людей не считает!
Народ не мог не согласиться. Что власть проворовалась, это факт, не требующий даже доказательств, что за людей не считает – тоже факт, против которого не поспоришь.
Стиркин не давал опомниться, горячил:
– Горилкой и закуской будешь ты мне рот затыкать! Ты лучше автоматом заткни, оно вернее! Где это видано, чтобы армия против своего народа с танками и пушками пошла? – Стиркин указал на грузовик и бронетранспортер, и хоть это были не танки и не пушки, но тоже ведь военная, армейская техника. – Вы зачем сюда приехали, такие все до зубов вооруженные? С кем воевать? Со своими же гражданами? Ну, давайте, стреляйте!
Лейтенант на мгновенье опешил. И не сумел найти достойного ответа, выкрикнул:
– Да мы армия, а вы бандиты!
– Видите? – спросил Стиркин, который в нужные моменты умел находить самые верные и точные слова, попадающие прямо в сердце. – Видите, люди, ему даже сказать нечего! Они армия! А нас бандитами считают! И вас, люди, тоже! За что? За то, что вы хотите своей собственной жизнью жить? И вы это терпите?
Народ сердитым, хоть и невнятным ворчанием дал понять что терпит лишь до поры до времени. При этом толпа, сконцентрировавшаяся на пространстве между отрядом Стиркина и приехавшими солдатами, угрожающе колыхнулась в сторону солдат. Нервно клацнул затвор автомата.
– Убивают! – раздался заполошный женский голос.
Тут же заклацали все затворы всех автоматов, люди Стиркина заняли боевую позицию за мусорной кучей, а бойцы лейтенанта залегли под кузов грузовика, целясь в противника, плохо видного из-за людей.
Толпа колыхнулась туда, сюда, готовясь броситься врассыпную, но тут послышался звук моторов и на площадь въехал большой зеленый джип, а за ним две боевые машины пехоты, новехонькие, будто прямо сейчас с выставки-продажи вооружений, из них посыпались люди в черной форме с желтыми шевронами на рукавах, похожие на охранников; это и были охранники, так называемый батальон Мельниченко, богатейшего человека. На совершенно законном основании он завел себе личную небольшую армию для обеспечения безопасности своих предприятий и территорий. Видя, как успешно он действует, ему поручили контроль над несколькими административными единицами, куда попал и грежинский район вместе с Грежином. Командовал батальоном Каха Мамашвили, брат жены двоюродного племянника Мельниченко, то есть почти родственник.
Народ, собравшийся разбежаться, застыл: любопытство пересилило страх. Каха уже бывал здесь, но с мирными целями, собирая долги и проценты с местных предпринимателей. Он, заметим, был единственный, кто не боялся прямо и откровенно любоваться Мариной Макаровной, не раз предлагал ей совместно и приятно отдохнуть, на что она, конечно, отвечала отказом.
