– Евгений понял, что пришел его час! – громко сказал Евгений. – Ему выпала удача совершить геройский поступок на глазах любимой женщины! – и он улыбнулся в сторону Марины Макаровны, хотя в ораторском самозабвении не сумел найти ее точно глазами, очень уж много народу было перед ним.
Люди слегка оторопели. Но они выхватили слова «пришел час», поэтому ждали продолжения, чтобы узнать, какой час пришел.
– Вы вот стоите и думаете, что делать? – спросил Евгений. – А я вам скажу, что делать!
После этого он выдержал паузу, и никто эту паузу не нарушил, все хотели узнать, что делать, даже Каха, который за минуту до этого готов был отдать приказ открыть огонь. Даже он засомневался, увидев человека с незамутненной никакими сомнениями уверенностью в глазах.
– Для начала давайте поймем, на какой земле мы стоим! – предложил Евгений.
Все молча согласились.
– Новороссия наша, иначе называемая Новороссийским генерал-губернаторством, еще иначе – Северным Причерноморьем, имела население, если кто не знает, на момент конца восемнадцатого века: украинцев почти шестьдесят пять процентов, молдаван одиннадцать, русских десять, греков шесть с лишним! Исходя из этой статистики, чья это земля, спрашиваю я вас?
Эти цифры оказались новыми для многих присутствующих, в том числе и для местных, и все поневоле озадачились. Дополнительно смущало некоторых сведущих то, что окрестные территории на самом деле никогда Новороссией не считались.
– К чему ты клонишь, интересно? – спросил Стиркин, глядя на Евгения сверху вниз, но Евгений ответил таким взглядом, что показалось, будто они поменялись местами, будто Евгений воспарил над Артемом, хотя и оставался ниже его.
– А вы не понимаете?
– Получается, тут хохлацкая земля, что ли? – вслух удивился Виталий Денисович Чернопищук, заместитель, если кто не помнит, Марины Макаровны по хозяйственной части.
– Если бы так просто! – ответил Евгений с усмешкой опытного полемиста. – В Татарстане большинство – татары, но при этом Татарстан входит в состав России, являясь частью Приволжского федерального округа. Я уж не говорю о Чечне и других кавказских республиках, где местное национальное население составляет не просто большинство, но абсолютно подавляющее большинство!
– То есть мы должны быть в составе России? – спросил Стиркин, тут же сменив недоумение на милость и подсказывая своим вопросом верный ответ.
– Если бы так просто! Этнический компонент – одно, а государственные границы – другое.
– Что другое? Проще можно объяснить?
– Проще не могу, но могу детально, – сказал Евгений. И начал.
Он говорил не меньше часа, развернув перед слушателями широкое историческое полотно от времен палеолита через Средневековье к современности, и если в палеолите и Средневековье все было более или менее ясно, то потом обрушилась кромешная лавина имен, фактов и названий, замелькали Дикое Поле, Крымское ханство, запорожские казаки, Изюмская черта, Елисаветград, Ольвиополь, Донецко-Криворожская республика, махновцы, генерал-губернаторы Брандт, Воейков, Ришельё, Ланжерон, Строганов, Коцебу, населенные пункты Юзовка, Сталино, Тор, фамилии предпринимателей и руководителей – Боссе, Геннефельд, Чувырин, Саркисов, Прамнэк, Поплевкин, Качура, Янукович, Шишацкий, Тарута…
От этой путаной фактографии Евгений перешел к рассуждениям и призывам. Он говорил, что нельзя отдавать на разор клятым галичанам-бандеровцам землю, за которую русские веками с турками воевали, и Стиркин кивал, и грежинцы чувствовали гордость от побед над турками и горечь от возможного разора, они начинали уже сердито, а некоторые даже грозно посматривать на украинских солдат.
Но тут Евгений неожиданно изменил русло речи, взялся убеждать, что границы государств, сложившиеся в новейшей истории, нерушимы, что российская власть, деля меж собой и кое-кем из приближенных земли и богатства народа, решила упредить народный гнев, впрочем, почти уже невозможный, и коварно сделать народ своим подельником: от его лица и имени она хапнула кусок чужой территории, тем самым в одночасье превратив русских людей, где бы они ни жили и как бы к этому ни относились, в соучастников беззакония и позора. И грежинцы, чуя правду и в этих словах, устремили негодующие взгляды на Стиркина, словно именно он предлагал им стать подельниками и соучастниками беззакония.
А Евгений стремился дальше, он разоблачил тайные механизмы происходящего, сказав, что на самом деле нет русских и украинцев, а есть богатые и бедные, и все происходящее делается в пользу богатых руками бедных, недаром же Мельниченко нанял себе головорезов, которые защищают не русских и не украинцев, а карман этого самого Мельниченко, и грежинцы с негодованием посмотрели на черных охранников Кахи: эту ни в чем не повинную касту у нас не любят повсеместно, многие зрелые и пожилые местные жители хорошо помнили, как лютовали они на кирпичном комбинате и молокозаводе, отлавливая несунов, заделывая дыры в заборах и стенах, выставляя на позор в стенгазетах какую-нибудь многодетную мать, которая всего-то пыталась пронести под кофтой полдюжины глазированных творожных сырков, коими славился на всю страну грежинский молокозавод; в соответствии с парадоксальной политикой распределения эти сырки тоннами отправлялись в Москву, в самом же Грежине в открытой продаже их не было.
Пока грежинцы решали, на кого из трех военных групп обратить свой гнев, Евгений перешел к новой теме, он объявил, что если копнуть глубоко, то и Мельниченко лишь пешка в большой игре государств, в масштабной схватке с агрессивной и наглой Америкой, это бой во имя объединения всех славян, вместо чего мы видим предательство братского украинского народа, качнувшегося к Америке через посредство Европы, не понимающего, что Штаты используют его и вытрут о него ноги, как вытирали они ноги обо всех, кому сначала помогали, чтобы потом ослабить или вовсе уничтожить.
Настоящее же предательство, не давал опомниться Евгений, совершил по отношению к украинскому братский русский народ, который предал то, что выше государств, территорий и даже наций – идею человеческой свободы, идею справедливости и правды, и это обидно, ведь именно русский народ положил за эту идею миллионы своих и чужих жизней, именно русский народ всегда недоволен настоящим и глядит в будущее, но именно он вдруг выступил в роли охранителя настоящего со всеми его паскудными лишаями, даже гордясь ими!
При этом, развивал мысль Евгений, дело даже не в народах и нациях, не в их вождях и не в идеях, а в том, что каждый человек хранит в себе свет, называемый разными религиями по-разному, он пробивается из будущего в настоящее, как сквозь дырку в заборе, поставленном самим же человеком для охранения своей тьмы, поэтому, если довести до абсолюта, нет никаких мусульман, христиан, иудеев и буддистов, нет европейцев, азиатов и африканцев – есть разлитый по миру свет и разлитая по миру тьма, и там начинается путаница, где тьму называют светом, а свет тьмой!
Но есть способ все поставить на свои места, обнадежил Евгений вконец заплутавших в его словах грежинцев, надо просто посмотреть на детей, в которых есть свет от рождения!
– Посмотрите на этого человека, а потом на него и на него! – указал Евгений на Стиркина, на Каху и на лейтенанта. – Посмотрите и представьте, что им по десять лет. Стали бы они убивать друг друга настоящими пулями из настоящих автоматов? В самом худшем случае просто и честно подрались бы, вот и все, а потом сцепили бы пальцы и сказали: мирись, мирись и больше не дерись! Потому что дети понимают, что им еще жить и жить, их еще манит эта дырка в заборе, она всем им светит, а вы, получается, глупее детей, если заткнули эти дырки или пробили в других местах совсем другие, откуда на самом деле светит тьма! И в свете этой тьмы вы считаете себя, идиоты, взрослыми и умными людьми! Да дураки вы последние после этого!
Все это выглядело нелепо. Нелепой была фигура человека в допотопной военной форме, нелепы были многие его слова, нелепо было то, что все почему-то его слушают, но больше всего нелепыми в результате выглядели застывшие в боевой готовности фигуры бойцов, особенно когда Евгений сравнил их с детьми. Многие при этом, кстати, переглянулись и невольно усмехнулись, вспомнили свое детство, для большинства не такое уж далекое, и подумали: а ведь и правда, вряд ли они схватились бы за настоящие автоматы, да и кто бы им их дал.
– Наплел тут! – дружески укорила Марина Макаровна Евгения. – Лучше бы сказал, что конкретно делать.
Тут вперед выступил Веня Вяхирев. Всегда мучавшийся загадкой, как в обычной жизни, на ровном месте рождаются преступления, он вдруг понял, что и законность может возникнуть на ровном месте, как бы неожиданно. Но лучше, когда есть повод. И сейчас повод имелся.
– Так, – сказал он, застегивая пуговицы кителя и этим обращая внимание всех на то, что он в форме представителя охраны правопорядка, – прошу всех посторонних очистить территорию. Отказавшихся имею право преследовать в административном и уголовном порядке, так как присутствие военных и вооруженных лиц может быть оправдано только чрезвычайным положением, а оно официально не объявлено.
