– Заманаешься говно сосать через трубочку! – браво ответил Сенобио Реституто, высохший, как мумия обезьяны. – Maricone!
– Ну, этого я тебе никогда не прощу! – засопел Пруденсио.
Старику стало смешно: никакая сила, не говоря уже о паре вполне безобидных словечек, не заставила бы вылезти эту полицейскую стодвадцатикилограммовую тушу из крохотного “фольксвагена” и идти разбираться с говорливым водителем какого-то мусоровоза. Должно быть, этого парня утром, перед началом смены, впихивают в эту консервную банку усилиями целого подразделения, предварительно смазав жестянку мылом, а вечером, когда смена кончается, так же, всем подразделением, оттуда выковыривают, мятого и потного.
Второй агент, Давидо, молча жевал жвачку, безучастный и отстранённый.
Старик, наконец, сдал грузовик назад, и “фольксваген”, свирепо скрипнув шинами, унёсся в сторону Идальго-дель-Парраль. Смешны дела твои, Господи, подумал Сенобио. За такую пустяковую работу огрести полторы сотни… да какая же это работа? это же удовольствие одно – обложить жандарма матюками, да посидеть за рулём могучего зверя, одолженного на полдня у племянника… Сенобио Реституто уже пять лет находился на пенсии и скучал. А когда-то тоже водил грузовик, только лошадиных сил в его машине было по тем временам раза в три поменьше. И возил не мусор, а – газовые баллоны, говяжьи туши, металлолом, деревянных лошадок для карусели в парке Бальбуэно, коробки с текилой, с печеньем, с женскими прокладками… А теперь сам превратился в мусор. Казалось бы. Ан – не совсем. Не забывает о нём первичная ячейка, не забывает. Нет-нет, да и порадует партийным поручением, а заодно и бюджет пополнит, скудный, как слеза тореадора, стариковский бюджет.
Ну, а Давидо с Пруденсио тем временем два раза проехали насквозь всю Идальго-дель-Парраль, и нечего говорить, что ни малейших следов серого “опеля” там не обнаружили.
Наконец, их “фольксваген” затормозил у тротуара. Совершенно случайно в трёх метрах от правой дверцы оказался вход в полуподвальчик под названием Espontaneo – заведение не очень престижное, но вполне приличное, с ледяным пивом и богатым выбором разной выпивки и недорогой закуски.
– Диабло! – сказал Пруденсио, с трудом повернув, градусов на десять, маленькую голову на жирной багровой шее в сторону своего напарника. – Что же нам теперь делать с этим грёбаным-перегрёбаным-разгрёбаным в доску русским шпионским начальником?..
– Маньяна, – ответил Давидо и выплюнул жвачку на тротуар.
Это означало, что сегодня уже ничего с вышеупомянутым сеньором им делать не придётся, а завтра они сделают с ним всё, что нужно для государственной безопасности, и даже больше, но завтра, а сегодня – жарко, а пиво – буквально в трёх шагах, и пошли бы на хрен все, кто их за это осудит.
Серебрякову с капитаном Талалаевым тоже в этот день пока ничего путного не обрыбилось. Сперва они было хорошо повели предводителя конкурирующих команчей. На Идальго-дель-Парраль взяли его в тиски: Талалаев – спереди, Серебряков – сзади.
Возле театра “Хименес Руэда” серый “опель” Бурлака внезапно, не обозначив свой маневр никаким сигналом поворота, нырнул в подземный гараж под крупным жилым комплексом “Гарсиа Лорка”, а гараж этот имел, как прекрасно было известно обоим гэбэшникам, второй выход, вернее, выезд в маленький проулок близ площади Трёх Культур. Талалаев махнул ко второму выходу, а Серебряков, притормозив, направил свою “мазду” по пандусу вслед за “опелем”. Шлагбаум на въезде в гараж был закрыт и открываться не собирался.
Майор дал сигнал и заорал страшным голосом:
– Заснул ты там, hijo de la puta[56]?!.
Ответом ему было молчание. Серебряков выскочил из автомобиля, заглянул в окошко будочки на въезде, где должен был находиться консьерж, или вахтер, по-русски говоря, – там было пусто. Пульт с кнопками управления шлагбаумом был наглухо обесточен.
Серебряков ткнул пальцем в кнопку питания – чудо-техника никакого признака жизни не подала. Он пошарил рукой под пультом – и ничего не нашарил.
Попытка поднять шлагбаум вручную ни к чему не привела. Серебряков вскочил в автомобиль, чтобы дать задний ход, но и тут ему не повезло: какой-то навороченный “мерседес” подъехал сзади и перекрыл ему дорогу обратно, причем водитель в нём начал отчаянно сигналить Серебрякову мелодией “Кукарачи”, чтобы тот проезжал вперед и его, сидящего в “мерседесе” самодовольного маньянца с пухлой усатой физиономией задерживать не смел.
Серебряков заглушил двигатель и подошёл к “мерседесу”.
Увидев его ряху, страшную и мрачную, как ожидание шторма посреди открытого океана, маньянец поспешил закрыть окно, но не успел. Автоматические стеклоподъемники в “мерседесе” работали чересчур вальяжно. То есть, для почтенного маньянца – в самый раз, ибо почтенному маньянцу для соблюдения собственного достоинства чрезвычайно важно бывает показать окружающим, что он никуда не спешит: вот и стёкла даже в автомобиле не спешит закрывать, они сами, с какой могут скоростью, с такой и закрываются. Увы – теперь хозяину “мерседеса” было не до соблюдения собственного достоинства. Какое там достоинство, если этот громила взял в ладонь всё его пухлое усатое лицо, сжал, как сиську непотребной девки, и вынул из окна автомобиля, повернув в небу. Тело, прошу заметить, осталось внутри машины.
Стекло упёрлось в шею и дальше не поднималось. Маньянец тонко заверещал. Левый глаз его судорожно моргал и слезился между толстыми пальцами рассвирепевшего гэбэшника.
– Убью, сссука… – прошипел Серебряков и плюнул в моргающий глаз. – Козёл вонючий… Падаль… Пшёл вон отсюда! Кому пикнешь – башку оторву.
С этими словами он отшвырнул от себя помятое лицо несчастного маньянца и вернулся к своей “мазде”. Через секунду “мерседес”, оцарапав сразу оба бока об ограждения пандуса, со страшной скоростью задом вперед взлетел наверх и там, судя по звуку, во что-то вдолбался, но не остановился, а завизжал покрышками и умчался в неизвестном направлении. Серебряков пнул шлагбаум и попытался заставить себя успокоиться. Это ему удалось, но только после того, как он ещё два раза пнул ни в чем не виноватый полезный человеческий предмет.
Жалко, что на месте незадачливого маньянца был не ГРУшник Мещеряков. Он же поклялся, собака, что в обеспечении будет он один, и никого более. А здесь явно поработал кто-то ещё. И славно поработал. Так поработал, что в гараж Серебрякову заезжать уже нет никакой необходимости. Возможно, он и наткнется на одном из трёх уровней на серый “опель” Бурлака. Будет искать и к вечеру найдет. Возможно, Бурлак сам проедет ему навстречу и, нагло хихикая, покажет ему кукиш. Что толку – все свои дела грёбаный ГРУшник уже сделал.
Одна надежда – возможно, он, подлец, гараж использовал в качестве дежурного проходняка и, выезжая на свежий воздух, нарвался на капитана Талалаева, а тот, вцепившись в него, уже не упустил и сейчас где-нибудь ведёт по пыльным улицам маньянской столицы. Серебряков завёл свою “мазду”, выехал наверх, приткнулся к тротуару и позвонил по мобильнику Талалаеву.
– Ты где? – спросил его Серебряков.
– Второй выход наблюдаю.
– Не выезжал объект?
– Нет.
– А вообще кто-нибудь выезжал?
– Вообще никто не выезжал.
– А кто въезжал?
– Какая-то сладкая парочка: здоровый такой жлоб с негритянкой, правда, в “кадиллаке”.
– Если они выедут в течение получаса – дуй за ними.
– Понял. А если этот…
– Тоже – если в течение получаса – то садись на хвост. А если позже – то не надо. Жди указаний.
Серебряков отключил телефон.
Эх, пойти бы нажраться – тут неподалеку есть хорошее заведение: полуподвальчик Espontaneo, а потом пойти начистить морду сучонку из смежного ведомства – за криводушие и непрофессионализм, а потом – к Маринке…
Только он так подумал, как некто открыл дверь его “мазды” и проскользнул на заднее сиденье. Волосы на мощном загривке старого разведволка встопорщились. Он медленно стал поворачивать голову, автоматически напружинив правое плечо, чтобы молниеносным ударом выбить оружие из рук врага. Двадцать три процента вероятности успешного исхода, при достаточном навыке и быстроте, этот финт гарантировал. Если, конечно, целиться в тебя будет лопух.
– Спокойно! – раздался совсем неспокойный голос Мещерякова, и в салоне серебряковской машине явственно повеяло спиртным. – Что, упустил клиента?
– Ты ещё спрашиваешь, козёл?.. Ты же сказал, что ты один в обеспечении!..
– Ну да.
– А кто же его от меня отсёк?
– Где?
– Там, на въезде в гараж.
– Точно?
– Ещё и как точно. Въезд перекрыт, и шлагбаум не поднимается.
– Вот оно как… Ну, что могу сказать. Значит, дело ещё серьёзнее, чем я предполагал. Значит, и навар у нас с тобой будет круче.
– Какой навар, если он ушёл с концами?..
– Кто сказал, что с концами?
– Я сказал.
