Борман предложил шефу люфтваффе несложную операцию с целью устранения опального руководителя службы по связям с иностранной печатью. Во время беседы с фюрером Геринг намекнул, что пора направить Ханфштангля в охваченную войной Испанию «для налаживания работы журналистов». Гитлер сразу ухватился за это предложение, неопределенно [188] заметив, что полет в Испанию на самолете и прыжок с парашютом в зоне военных действий — предприятие небезопасное. Поистине они понимали друг друга с полуслова!
Однако план не сработал. Ханфштангль хорошо знал коварство фюрера и способности его приближенных. Он давно заметил, что злой рок преследует тех, кто когда-либо имел несчастье стать доверенным исполнителем «щекотливых» поручений Гитлера или слишком много знал о его прошлом. Так, тихо и бесследно исчезли все личные охранники, служившие у фюрера до прихода к власти, а также офицеры тайной политической полиции полка, в котором Гитлер служил при императоре Вильгельме.
Получив приказ о командировке в Испанию, Ханфштангль понял, что медлить нельзя, и бежал из Германии. В партии распространили слухи, будто он испугался совершенно невинной шутки. Со своей стороны, Борман предпринял попытку уговорить его вернуться, ведь Ханфштангль многое знал о партийных секретах. Мартин написал Пуцци письмо, выдержанное в добром тоне снисходительного начальника (ведомство Ханфштангля находилось в подчинении бюро Гесса), пообещав сразу по его возвращении в Германию вернуть долги прошлых лет, забыть прежние неурядицы и даже возместить затраты на вынужденное пребывание за границей. Однако попытка Бормана использовать в качестве приманки деньги потерпела неудачу. Ханфштангль вернулся в Германию только после окончания войны.
К 1936 году, когда началась наиболее бурная часть его карьеры, Мартин Борман фактически полностью утратил все связи с родственниками. Его младший брат Альберт, тоже принадлежавший к ближайшему [189] окружению Гитлера, занимал менее влиятельное положение, находясь в подчинении рейхсляйтера Филиппа Бухлера, возглавлявшего личный секретариат фюрера (впоследствии на этом посту его сменил Альберт Борман). Боссы НСДАП находили младшего брата исполнительным, способным, честным и эрудированным. Лишенный личных амбиций, он был одним из немногих приближенных фюрера, кто наивно полагал, что служит большому доброму делу, и не преследовал корыстных целей.
В 1938 году Гитлер зачислил Альберта в группу личных адъютантов, которые подчинялись только фюреру. По праву старшего брата Мартин считал себя вправе командовать младшим и воспринял обретенную Альбертом независимость как угрозу своему влиянию вообще. Постепенно Альберт стал сближаться с Гитлером и порой противодействовал стремлениям Мартина. Естественно, тот увидел в младшем брате серьезного соперника.
В Оберзальцберге, в Берлине и в прочих местах, где располагались руководящие центры, пути братьев часто пересекались, но, сталкиваясь порой несколько раз в день, они не проявляли теплых родственных чувств, ограничиваясь сухими вежливыми приветствиями. Все знали, что они разговаривали друг с другом только в случаях, когда того требовали служебные обязанности.
Когда Альберт влюбился в одну из секретарш Гитлера, Мартин, заподозрив брата в попытке таким образом усилить свое влияние на нацистском Олимпе, с помощью интриг расстроил их планы о свадьбе. Когда же Альберт в конце концов женился на вдове погибшего на войне офицера, Мартин выразил свое неудовольствие тем, что невестка не соответствует его представлениям о нордической внешности германки. И вообще презрительно называл Альберта «гардеробщиком» фюрера. [190]
* * *
В 1938 году Борман купил для Гитлера дом в Мюнхене на Принцрегентплац — точнее, фюрер жил там на правах частного арендатора. За картины, которыми Гитлер украсил стены своего жилища, из фонда были выплачены огромные суммы. Впоследствии эти средства были списаны по статье «оказание помощи музеям», и остается открытым вопрос, сколько же денег поступило в распоряжение музеев на самом деле. Впрочем, Борман не имел непосредственного отношения к выбору обстановки: хозяин выбирал, а он платил. Борману было безразлично, чьи это творения — Макарта, Шпитцвега или товарища по партии Зиглера, которого даже нацисты в насмешку называли «мастером германской лобковой волосяной растительности».
Казначею Шварцу независимость «сторожевого дракона» стала костью в горле. В конечном счете через его руки проходили все платежные документы рейхсляйтеров, и ему не составляло труда проследить расходы, осуществленные помимо партийного бюджета. Возмущению Шварца не было предела: «Понятия не имею, откуда они получают такие средства. Там моих аудиторов даже на порог не пускают».
Ничто не мешало Борману при желании расширить свой штаб, поскольку он мог платить сотрудникам из «Фонда Адольфа Гитлера». Шварц был уже не в состоянии держать Гитлера в узде, когда тому требовались колоссальные суммы на те или иные проекты, ибо Борман без колебаний отчислял фюреру необходимые средства. Заняв посредством аншлюса Австрию, Гитлер торжественно пообещал гауляйтеру Линца превратить город, в котором прошла значительная часть его молодости, в столицу, ни в чем не уступавшую Вене, и высказал намерение возвести для нужд партии великолепное здание и огромный зал для конференций [191] и митингов. Во время одной из застольных бесед Борман сам предложил оплатить строительство за счет средств фонда. Однако Шварц решил взять на себя финансирование этих проектов, и фюреру не пришлось воспользоваться предложением Бормана. Тем не менее он оценил готовность рейхсляйтера в любое время предоставить необходимые средства.
Этот эпизод еще раз показывает, что Борман по собственному усмотрению мог распоряжаться миллионами марок. Однако, вообще говоря, он предлагал деньги, которые предназначались именно для Гитлера. Из-за чего же поднялась суета? Чем вызвана высокая оценка фюрером его предложения выделить деньги? Тем, что этот проект был в ту пору любимым детищем фюрера? Или Борман просто прочитал в глазах Гитлера страстное желание видеть рядом с собой людей, мечтавших по первому слову взяться за воплощение его идей?
Во-первых, Гитлер придавал особое значение тому эпизоду, поскольку возникла ситуация, позволявшая ему вновь столкнуть лбами своих верноподданных. Хитроумный Борман, сделав опережающий ход, заставил ввязаться в дело и раскошелиться прижимистого Шварца, отстаивавшего свои позиции не только номинального, но и фактического казначея партии. Спровоцировав Шварца, Борман сэкономил для Гитлера огромную сумму партийных денег на счетах фонда (а этими деньгами фюрер мог пользоваться, не спрашивая согласия скупого казначея), в очередной раз доказав свою личную преданность, надежность и талант финансиста.
Во-вторых, Гитлер в достаточной мере полагался на Бормана и верил, что его личный банкир сумеет расшевелить Шварца и сохранить деньги хозяина. Он не утруждал себя консультациями с Борманом в тех случаях, когда хотел воспользоваться средствами фонда, — ему стоило только приказать. [192]
* * *
В марте 1938 года у Бормана и вовсе не оставалось времени на осуществление проекта «Кельштейн». Возведение чайного домика на скале с крутыми каменистыми склонами доставило ему немало хлопот. Рейхсляйтер торопился закончить строительство ко дню рождения фюрера — в самом факте строительства этого здания сюрприза не было, ибо Гитлер горел желанием поучаствовать во всех проектах Бергхофа. Приятным подарком должно было стать сказочно быстрое возведение объекта. От внимания Бормана не ускользнуло, что, кроме всего прочего, следовало обеспечить возможность безопасного подъема в плохую погоду, и в качестве дополнительного сюрприза он решил в самой скале прорубить шахту для лифта. Изучив местность вместе с архитектором Фиком и специалистом по строительству дорог Тодтом, Борман утвердил план, в соответствии с которым ответвление дороги уходило в тоннель, приводивший к вместительному подъемнику, на котором фюрер вместе с гостями мог подняться к приютившемуся на скале домику.
В первой половине судьбоносного 1938 года, когда началась экспансия третьего рейха, у Бормана почти не осталось времени на завершение строительных проектов, поскольку уже в январе Гитлер вызвал его в Берлин, где правительство приступило к подготовке ряда официальных акций. Главнокомандующего сухопутными силами генерала Вернера фон Фрича обвинили в гомосексуализме (по-видимому, это обвинение на самом деле было беспочвенным), а министр обороны Вернер фон Бломберг скомпрометировал себя женитьбой на женщине более низкого происхождения. Своих постов лишились также министр иностранных дел Константин фон Нейрат, несколько послов и около дюжины генералов. Номинальный [193] начальник Бормана Рудольф Гесс, напротив, получил повышение, прибавив к званию рейхсминистра титул «министр без портфеля» — под тем предлогом, что исполнял «важные государственные обязанности в качестве заместителя фюрера».
