в черном костюме, при галстуке – встает из-за стола и говорит о каком-то медиуме. По обе стороны от него сидят солидные мужчины. На столе листы с иероглифами. Напоминает научную конференцию.
Берроуз читает свою свободную мантру. Под неподвижной маской Гаутамы Будды ходят из стороны в сторону чьи-то глаза. Мужчина лежит на кровати вверх лицом и неторопливо мастурбирует – его дыхание учащается, он открывает рот, затем замирает.
Помехи. Руки колдуют над бобинами с кинопленкой.
Помехи. Нарезка: лист разрезают по вертикали, затем одну часть заменяют другой.
Берроуз под сумбурный нарезанный монолог ходит взад-вперед по городу. На нем пальто и шляпа, в руке сигарета. «Бессвязные фрагменты разговора», – комментируют в русской озвучке.
Нарезка ускоряется, как в старых комедиях.
Все прерывается. Текст: «Катастрофа на Уолл-стрит. Толпы любопытствующих в шоке». В кадре действительно толпы, бродящие взад-вперед, как недавно бродил сам Берроуз. «Обвал цен на бирже. Нужно позвонить. Нужно купить новые акции».
Радиопомехи. Берроуз у окна. Толпы – туда-сюда.
Газета: «Торги на фондовой бирже приостановлены».
Толпы. Берроуз. Толпы. Берроуз.
Кадр заливает свет. Берроуз стоит у искрящегося помехами телевизора, в руке телефонная трубка, в которую он наговаривает свой текст.
Снова нарезки берроузовской прогулки, фоном – пищащие, пиликающие помехи. Глядя в камеру, Берроуз говорит: «Большой наплыв беспокойства и облегчения».
В кадре машина снов Брайона Гайсина и Йена Соммервиля: цилиндр с вырезанным орнаментом, быстро крутящийся вокруг источника яркого света. Берроуз на набережной – снятый сверху: «Симптомы появляются через каждые пять минут».
Машина снов.
Берроуз в комнате, он без пальто и без шляпы: «Применение опиума и его производных». Камера отъезжает на стену, та густо расписана каллиграфией.
Деревья. Берроуз разглядывает вольеры с собаками. Берроуз в зарослях.
Машина снов.
Голос за кадром: «Это как конвейер. Свет проходит через отверстия, которые находятся на небольшом расстоянии друг от друга, создавая непрерывную световую палитру. Таким образом этот феномен расширяет сознание».
Камера наезжает на машину снов. Звучит флейта.
Человек перед машиной снов, его глаза закрыты, лицо безмятежно. «Все, что достигается химическим путем, может быть получено другими средствами». К флейте присоединяется перкуссия.
Крупный план Берроуза без очков, рот закрыт. «Я написал сценарий твоего фильма, используя каждое слово как символ сопротивления. Я смонтировал этот фильм, в нем мои мысли. Они происходят из моей честности».
Машина снов.
«Бороться со временем для меня главное. В этом и состоит роль искусства: кино, театра, всех видов искусства».
Берроуз за столом, он закидывает ногу на ногу, подпирая ею руку с закатанным рукавом, и делает укол в плечо.
«Они – это грязь, которую ты используешь, глупая свинья. Эти технические наркотики доведут тебя до неба».
Машина снов.
«Какой старый друг в итальянском воздухе. Это последний акт твоей пьесы, самый сильный, самый жесткий. Ты, мистер Ди, ты уже не можешь занимать это пространство, ты должен уйти, выйти из него, махая своим флагом, пытаясь чувствовать себя хозяином всего сущего. Ты, мистер Ди, под именем Хасан Саббах, ты сам питаешь ту систему на своем подсознательном уровне, провоцируя свое собственное разрушение. Мы кормим их своим дерьмом».
Машина снов, лицо, по которому несутся быстрые тени, флейта с перкуссией, второе лицо рядом с первым.
Медитативный и затяжной кадр с работой машины снов.
Берроуз за столом в военной форме, он надевает наушники. В дом забегает некто в противогазе с оружием. Перед ним стена со старыми фотографиями. Он расстреливает фотографии белыми шариками.
На улице люди вдруг исчезают, их пустая одежда падает на землю. Берроуз по радиосвязи отдает приказ: «Башням открыть огонь!» Ускоренная нарезка под радиопомехи.
Кадр с научной конференции. Берроуз стоит в центре. Берроуз исчезает. Ученые переглядываются. И тоже исчезают. Иероглифы со стола сдувает сквозняк. Листы разлетаются по улице и падают в грязь.
Белый экран.
Играет джаз.
Молодой человек на улице пускается в пляс. Затем останавливается, закуривает и садится на тротуар. Смотрит на небо. Там синие кляксы. Молодой человек в недоумении. Красные кляксы, зеленые кляксы, танцующие, как помехи.
Некто в противогазе с оружием раздваивается.
Надпись на экране: «The End».
Экспериментатор!
Из Танжера, где он помогал Берроузу с рукописями «Голого завтрака», Гинзберг с Орловски отправились в Париж, куда уже отбыл Грегори Корсо. Трое битников поселились в одном отеле Латинского квартала по адресу 9 Rue Gît-le-Cœur – вскоре это место будут называть Бит отелем. Управляющей была эксцентричная мадам Рашу, удобств – по минимуму, плата – самая низкая, как раз для богемы.
5 октября 1957 года новые постояльцы заняли свои комнаты. Берроуз присоединился к Гинзбергу и компании чуть позже, в январе 1958-го. По счастью, они разминулись с Орловски: как пишет Майлз, Билл презирал и все время пытался унизить Питера{324}. Орловски в ответ называл его Сатаническим Биллом{325}.
Битники, хотя и держались особняком в Париже, все же свели знакомство с некоторыми крупными французскими современниками. Тон задал Корсо, который, приехав в Париж раньше остальных, быстро сошелся с Жаном Жене: между ними обнаружилось много общего – не в последнюю очередь благодаря богатому тюремному опыту.
Итальянец из Гринвич-Виллидж, Корсо сел за воровство еще подростком, в 1942-м, затем сел повторно в 1947-м; его жизнь изменилась, когда в 1950-х он встретился с Гинзбергом и стал развивать свой поэтический талант. Поэзия Корсо – во всяком случае, содержательно – не многим обязана тюрьме, в отличие от прозы Жене, насыщенной образами социальных низов. В Жене было что-то от битника: с заокеанскими коллегами его сближал интерес к экстремальным и ненормальным, зачастую радикальным и трансгрессивным феноменам. Берроузу это было близко, он называл Жана Жене одним из своих любимых писателей, а Гинзбергу писал: «Говорю тебе, Жене – величайший из ныне живущих прозаиков»{326}.
Любил Берроуз и Луи-Фердинанда Селина – не зря Барри Майлз охарактеризовал берроузовскую прозу как «по-селиновски сюрреальную панораму»{327}. И летом 1958-го Селин и Гинзберг познакомились. Сидя за вином, они разговаривали о ненависти, которую Селин внушал людям из-за своего коллаборационизма, и постоянных угрозах, которые ему по-прежнему поступали. Битники подарили ему свои книги; вряд ли Селин их прочитал, хотя английский знал хорошо. Этот визит был чем-то вроде паломничества – битники восхищались французским писателем с конца 1940-х. Именно Берроуз открыл Селина для Гинзберга и Керуака и сам никогда не отрицал его существенного влияния. Он возводил Селина к той же традиции плутовского романа, к которой причислял и себя самого{328}. Селин умрет через три года после этой встречи, в июле 1961 года.
Некоторое время жизнь в Бит-отеле напоминала писательскую идиллию. Майлз описывает ее так: «Как
