Каноник не слушал ее. Он стоял, комкая в руке газету и строго глядя на свою кузину. Она невольно попятилась назад — ей казалось, что душа ее обнажена перед ним.
— Вы умышленно старались выудить все это, потому что ненавидите Ивонну. Не знаю, правда или нет, тот ужас, который вы мне подсказываете, но простить вам мне будет трудно.
М-с Уинстэнлей пожала плечами.
— Правда или нет, надеюсь, со временем вы образумитесь. А пока, принимая в расчет наши теперешние отношения, нам, пожалуй, лучше сегодня не обедать вместе.
— К сожалению, я не могу не согласиться с вами, Эммелина.
Она церемонно поклонилась ему и направилась к двери, но он позвал ее.
— Вы, очевидно, не так уж встревожены, иначе подождали бы, чтобы узнать, основательны ли ваши подозрения.
Она ждала, в позе, полной достоинства, держась рукой за стул, пока он, поправив золотое пенсне на носу, пробегал список приезжих.
— Относительно этого вы правы. — Имя — то же, — холодно сказал он.
У дверей они расстались. Каноник вернулся в отель, сердитый и взволнованный. Несмотря на убедительные, казалось бы, доказательства, инсинуация его кузины была явной нелепостью. Однако все же не мешает произвести расследование. Но преобладающим чувством в его душе было негодование против м-с Уинстэнлей. Он был слишком наблюдательным человеком, чтобы не заметить давно уже, что она ревнует его к Ивонне, но до сих пор следил только за тем, чтобы она не обидела как-нибудь его жены, а помимо этого не удостаивал серьезно с этим считаться. Теперь же он ясно угадывал в ней желание серьезно повредить Ивонне. Только по злобе можно было прийти к такому выводу и начать искать доказательства в списке приезжих. Этого он никогда ей не простит.
Однако все же надо это разъяснить, и безотлагательно. Вернувшись в свой отель, он отправился прямо в комнату Ивонны и вошел, предварительно постучавшись. Она стояла на свету, перед туалетом у окна, и причесывалась. Остальная комната была в тени, так как уже надвигались сумерки.
— Ну что? — спросила она, не оборачиваясь. — Придут они?
Грациозность ее позы, интимность этой маленькой сценки, приветливость Ивонны, делали его задачу особенно неприятной.
— Нет, — выговорил он с резкостью, направленной по адресу м-с Уинстэнлей. — Нет, сегодня мы обедаем одни.
От его тона у Ивонны екнуло сердце, и она быстро обернулась.
— Что-нибудь случилось? — Очень многое.
Каноник стоял у самой двери, в тени, которая сгущалась возле строгих черт его лица, придавая еще больше мрачности его суровому взгляду. Он стоял, нахмурившись, сдвинув брови. Предстоящее объяснение тяготило его невыразимо. Но перепуганной Ивонне казалось, что он стоит в позе грозного судьи. В течение нескольких секунд они смотрели друг на друга: каноник — строго, Ивонна — в мучительном ожидании.
— Что же именно? — спросила она наконец.
Прежде чем ответить, он швырнул на стол свою шляпу и скомканную газету со списком приезжих. Ивонна заметила газету, и сердце ее сжалось грозным предчувствием.
— Эммелина узнала, что твоего знакомого, Ивонна…
Он не мог докончить. Ивонна со страдальческим криком кинулась к нему, уцепилась за его руки и заговорила, быстро, сбивчиво:
— Не говори! Не говори… не надо… Пощади меня, ради Господа. Я не хотела, чтоб ты знал. Пыталась скрыть от тебя, Эверард. Не смотри на меня так!
Ее голос оборвался, испуганным вскриком, ибо лицо каноника стало вдруг серое и выражало ужас несказанный. Он оттолкнул ее от себя.
— Ты хочешь сказать, что это правда? Что ты сегодня утром встретила своего первого мужа?
— Да, — прошептали ее дрожащие губы. Вопрос и ответ были слишком категоричны, для того чтоб оставить возможность сомнения. Но он еще боролся против подавляющего сознания очевидности.
— В уме ли ты, Ивонна? Поняла ли ты, о чем я тебя спрашивал? Твой первый муж жив, и ты сегодня встретилась с ним?
— Да, — снова прошептала Ивонна. — Разве ты не знал этого, когда входил сюда?
— Не знал, — почти машинально повторил он.
В первый момент он был огорошен этим ударом. Словно прикованный к месту, он тяжело и часто дышал, не сводя с нее пристального взгляда. А она, как была, так и осталась сидеть на краю кровати немея от смутного предчувствия катастрофы, смутно угадывая и не постигая, какая это катастрофа — для него, как все рушилось в его душе. Молчание становилось страшным. Она едва слышно шепнула:
— Простишь ли ты меня?
Эти бедные, простые слова, такие будничные, были так трогательно не у места в этот момент опустошения его души.
— Ты знала, что человек этот жив, когда выходила за меня? — сурово спросил он.
— Нет! — вскрикнула Ивонна. — Конечно, нет! Как же я могла бы выйти за тебя? Я думала, что его же три года как нет в живых.
— Какие же у тебя были доказательства его смерти?
— Номер «Фигаро» с извещением о его смерти, присланный мне одной приятельницей.
— И только?
— Да.
— Так, значит, ты вышла замуж вторично, не имея иных доказательств смерти своего первого мужа, кроме простой заметки в газетах.
— Мне в голову не пришло усомниться в правдивости этой заметки, — возразила она, глядя на него невинными, жалобными глазами.
Эта ребяческая безответственность за свои поступки была выше его понимания. Ее кажущееся равнодушие к самым насущным интересам жизни было новым ударом для него. Оно казалось ему преступным.
— Прости тебя, Боже, — говорил он, — за то зло, которое ты мне причинила.
— Но ведь это же было по неведению, Эверард. Если нужны были более убедительные доказательства, почему же ты сам не требовал их от меня?
Каноник отвернулся и, не ответив, медленно зашагал по комнате. И, наконец, остановился перед нею.
— Среди обыкновенных порядочных людей в таких делах принято верить на слово.
— Прости меня! — снова смиренно повторила она.
Но он не мог найти в своем сердце сострадания к ней, такой обиды он не мог простить.
— Каким же образом могла появиться эта заметка в газете? — холодно спросил он.
Она торопливо передала ему рассказ Базужа о том, как он лежал в госпитале, о первом и втором ударе.
— Так, значит, этот человек сознательно убивает себя абсентом?
— По-видимому так, — вздрогнув, ответила Ивонна.
— Можешь ты сказать мне, что произошло между вами — в общих словах? — спросил он, помолчав. — Ты объяснила ему свое положение? Или оставила его в неведении, как хотела оставить меня?
— Я сказала ему, конечно. Это было необходимо. Он так смеялся — мне так жаль было тебя, Эверард. Я хотела пощадить тебя.
