Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К наследной особе из России пастор проявил несравненно больший интерес, чем к начинающему литератору. Долгожданная встреча разочаровала: «Между тем признаюсь вам, друзья мои, что сделанный мне прием оставил во мне не совсем приятное впечатление. Ужели я надеялся, что со мною обойдутся дружелюбнее и, услышав мое имя, окажут более ласкового удивления?»
Тем не менее Лафатер вводит Карамзина в круг своих знакомых. Но для непосредственного общения, к которому стремится Карамзин, возникают языковые преграды. «Я был слушателем в беседе цирихских ученых и, к великому моему сожалению, не понимал всего, что говорено было, потому что здесь говорят самым нечистым немецким языком». Швицер тютч, швейцарский диалект немецкого, станет своеобразной помехой, препятствующей поколениям русских путешественников сблизиться с немецкой Швейцарией, и предпочтение будет отдаваться более «понятной» французской части страны.
«Я не мог свободно говорить с ним, – пишет Карамзин о своих беседах с Лафатером, – первое, потому что он, казалось, взором своим заставлял меня говорить как можно скорее, а второе, потому что я беспрестанно боялся не понять его, не привыкнув к цирихскому выговору».
Без труда найдя общий язык для беседы с Павлом, Лафатер не утруждает себя изложением своих мыслей на языке, понятном молодому москвичу. Впрочем, скоро находится взаимоприемлемый способ общения занятого пастора с досужим путешественником. Карамзин утром приносит ему вопрос и к вечеру получает письменный ответ. Например: «Какая есть всеобщая цель бытия нашего, равно достижимая для мудрых и слабоумных?» Ответ: «Бытие есть цель бытия. Чувство и радость бытия есть цель всего, чего мы искать можем». Лафатер оставляет себе копию каждого ответа – у рачительного швейцарца ничего не пропадает – и издаст потом книгу под названием «Ответы на вопросы моих приятелей».
Гостиница «Рабен», где останавливался КарамзинЗнаменитость разочаровала. Юноша не знал еще истины, что нельзя подходить близко к кумирам. Посещает Карамзин проповедника и в церкви Святого Петра. «Правда, если он говорит все такие проповеди, какую я ныне слышал, то их сочинять не трудно… Признаюсь, что я ожидал чего-нибудь лучшего».
Через много лет Карамзин напишет: «Всякой из нас в некотором смысле физиогномист. Все мы говорим: “умное, глупое, доброе лицо”! Но физиогномика никогда не будет верною наукою, основанною на правилах. Лафатер тысячу раз сам обманывался. При мне были в Цирихе два человека, которых он хвалил чрезмерно: после открылось, что они лицемеры и шалуны. Останемся при темном чувстве! Будем физиогномистами для себя, но всегда готовыми признавать ошибки свои».
Не обходится и без курьезов. За время пребывания в Цюрихе Карамзин совершает пешеходную прогулку до Шафхаузена, чтобы насладиться зрелищем Рейнского водопада. После возвращения он записывает: «Вместе с господином Т* ходили мы смотреть ученья цирихской милиции. Почти все жители были зрителями сего спектакля, для них редкого. Тут случилось со мною нечто смешное и – неприятное. Господин профессор Брейтингер, с которым я еще не видался по возвращении своем из Шафгаузена, встретился мне в толпе народа, когда уже кончилось ученье, и после первого приветствия спросил, каково показалось мне виденное мною? Я думал, что он говорит о падении Рейна; воображение мое тотчас представило мне эту величественную сцену – земля затряслась подо мною – всё вокруг меня зашумело – и я с жаром сказал ему: “Ах! Кто может описать великолепие такого явления? Надобно только видеть и удивляться”. – “Это были наши волонтеры”, – отвечал мне господин профессор и с поклоном ушел от меня. Тут я понял, что он спрашивал меня не о падении Рейна, а об учении цирихских солдат: каковым же показался ему ответ мой? Признаться, я досадовал и на себя, и на него и хотел было бежать за ним, чтобы вывести его из заблуждения, столь оскорбительного для моего самолюбия, но между тем он уже скрылся».
Перед отъездом из Цюриха Карамзин с томиком Геснера в кармане идет почтить память поэта. «В последний раз ходил по берегу Лимматы – и шумное течение сей реки никогда не приводило меня в такую меланхолию, как ныне. Я сел на лавке под высокою липою, против самого того места, где скоро поставлен будет монумент Геснеру». Здесь приходят к нему мысли о бренности рукотворного и вечности словесного. «Рука времени, всё разрушающая, разрушит некогда и город, в котором жил песнопевец, и в течение столетий загладит развалины Цириха; но цветы Геснеровых творений не увянут до вечности, и благовоние их будет из века в век переливаться, услаждая всякое сердце». Забавно, что уже Греч, приехавший в Швейцарию по следам Карамзина, отметит, что Геснера никто не читает – потомство его «чтет, но не чтит».Посещение Цюриха литератором из Москвы пройдет незамеченным. Зато русское нашествие, последовавшее через десять лет, в 1799-м, надолго останется в памяти местных жителей. И сейчас на карте города можно найти Russenweg и Kosakenweg, названия этих улиц напоминают о том времени, когда на этих холмах, застроенных теперь городскими кварталами, стояли палатки русской армии.
К марту 1799-го почти вся Швейцария находится в руках французов, которыми командует генерал Массена. Россия, Австрия и Англия заключают договор о совместных действиях. Война в Швейцарии начинается с успехов союзников – австрийские войска наносят поражение французам в первой битве под Цюрихом в июне 1799 года. Французы отходят, и фронт между армиями делит на несколько месяцев Швейцарию пополам. Императоры решают начать генеральное наступление на Францию и распределяют направления: Россия должна вторгнуться на территорию революционной республики из Швейцарии, поэтому австрийские войска передислоцируются на север, в Германию, а их позиции в Швейцарии занимает русская армия генерала Римского-Корсакова. С юга, из Италии идет Суворов, с тем чтобы, объединившись, начать поход на Париж.
Отправляя войска в полюбившуюся ему Швейцарию, Павел подчеркивает «освободительный» характер похода. В письме Лафатеру царь пишет: «Мои войска идут в Швейцарию, чтобы защитить благополучие ее обитателей и вернуть им их прежнее правление». Павел благодарит еще раз за свидание, состоявшееся семнадцать лет назад, и высылает пастору особую «охранную грамоту», которая должна освободить его от каких-либо возможных неприятностей во время военных действий. Увы, царская грамота не спасет. Лафатер будет ранен пулей французского гренадера и скончается после месячных мучений.
Армия Корсакова входит в Цюрих в августе 1799 года. Двадцать пять тысяч солдат и казаков занимают позиции в окрестностях и в самом городе. Для небольшого городка, меньше Берна и Базеля, с населением около двадцати тысяч жителей, подобное событие – явление эпохальное.
Пришедшие из России войска производят на обывателей сильное, если не сказать шокирующее, впечатление. Один очевидец записывает в своем дневнике: «Понедельник, 19 августа. Посещение русского лагеря около Зеебаха. Сперва наталкиваешься на лагерь казаков, который оставляет впечатление, будто ты заблудился в татарской степи… На лугу пасутся лошади, несколько казаков с длинными пиками охраняют их… Бородачи в коричневых и синих рубахах и шароварах выглядят довольно странно.
Русский лагерь под ЦюрихомОни грязны сверх всякой меры. Офицеры одеты несколько лучше. Низкие, наспех сплетенные шалаши из прутьев и веток, в которых казаки ночуют, выглядят как собачьи конуры. У входа прикреплены жестяные иконки с ликами святых, которые внушают казакам глубокое благоговение и до которых нельзя дотрагиваться. Пехота выглядит по-прусски, но истощена, голодна и вызывает чувство сострадания… Они получают убогое жалованье по 2 крейцера в день и заплесневелый хлеб, который выглядит как торф. Поскольку этим прокормиться невозможно, они воруют среди белого дня всё, что растет в поле и на деревьях, и едят это сырым и неспелым. Казаки сбивают своими пиками ветки с плодами на землю, выкапывают картофель из земли и заглатывают неспелые орехи вместе со скорлупой, а также мыло, свечи, короче, всё, что можно разжевать. Где они проходят, там всё выглядит так, будто прошла саранча». Высшие русские офицеры размещаются в самом городе, в лучших домах, и, напротив, приятно удивляют цюрихское общество – своим знанием языков, манерами и тем, что используют время для собирания библиотек, в основном на языке своих врагов.
Схватка между русскими и французами у ЦюрихбергаСам Римский-Корсаков располагается со штабом в доме Рехберг (Rechberg) на Хиршенграбен (Hirschengraben, 40), в том самом импозантном особняке, где была до этого штаб-квартира Массены.
Массена, не дожидаясь подхода Суворова, решает разбить русские армии по частям и внезапным ударом атакует русские позиции под Цюрихом. 25 сентября французы переходят Лиммат около Дитикона (Dietikon) и нападают на город со стороны Хёнга (Höengg). Начинается Вторая битва под Цюрихом. Невысокие полководческие способности Корсакова спасают Цюрих от разрушения – русские войска бегут, почти не оказывая сопротивления.
- Приишимье - Борис Кузьменко - Прочая документальная литература