Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не меньший переворот произвел Цюрих с его русской библиотекой и в жизни Кропоткина, приехавшего в Швейцарию в 1872 году князем и чиновником и уехавшего социалистом и радикальным революционером: «По приезде в Цюрих я… спросил своих русских приятелей, по каким источникам можно познакомиться с великим движением, начавшимся в других странах. “Читайте”, – сказали мне, и одна моя родственница (Софья Николаевна Лаврова, учившаяся тогда в Цюрихе) принесла мне целую кипу книг, брошюр и газет за последние два года. Я читал целые дни и ночи напролет, и вынесенное мною впечатление было так глубоко, что никогда ничем не изгладится. Поток новых мыслей, зародившихся во мне, связывается в моей памяти с маленькой, чистенькой комнаткой на Оберштрассе, из окна которой видно было голубое озеро, высокие шпили старого города, свидетеля стольких ожесточенных религиозных споров, и горы на другом берегу, где швейцарцы боролись за свою независимость». И дальше: «Чтение социалистических и анархических газет было для меня настоящим откровением. Из чтения их я вынес убеждение, что примирения между будущим социалистическим строем, который уже рисуется в глазах рабочих, и нынешним – буржуазным быть не может. Первый должен уничтожить второй». В результате глубокого внутреннего переворота Кропоткин решает углубить свое знакомство с миром социализма: «После нескольких дней, проведенных в Цюрихе, я отправился в Женеву, которая была тогда крупным центром Интернационала».
Упоминаемая Софья Лаврова – из семьи польского повстанца 1830 года Чайковского, приемная дочь Николая Николаевича Муравьева-Амурского, знаменитого исследователя и одновременно генерал-губернатора Восточной Сибири. Она выделялась среди группы девушек-студенток, активно включившихся в Цюрихе в революционную работу. Позже Софья примет участие в побеге Кропоткина из Петропавловской крепости, будет арестована, сама заключена в Петропавловку, потом выслана в Вятскую губернию.
Механизм затягивания непосвященных читателей в «дело» показывает в своих воспоминаниях Вера Фигнер: в русской библиотеке «происходили постоянно разные сборы: на стачки рабочих, на коммунаров, на русских эмигрантов, на революцию в Испании и т. п. Большинство новичков давало деньги, не понимая хорошенько для чего, но постоянно повторяющиеся обращения вызывали наконец вопросы, на которые следовали объяснения. На стенах читальни часто виднелись объявления о сходках рабочих, о лекциях для рабочих и т. п. Надо было быть совсем слепым и глухим, чтобы не заинтересоваться; начались посещения рабочих совещаний, банкетов в честь Коммуны, собраний швейцарских союзов и секций Интернационала. Интерес к изучению социализма, как теоретического, так и практического, как он выражался в организации рабочих, достиг сильной степени».
Жизнь русской колонии напоминает непрекращающийся диспут. Дебатируется все на свете. Вот, например, Роза Идельсон, подруга библиотекаря Смирнова, предлагает создать чисто женский ферейн. «Против такого предложения – исключить мужчин – студентки более старших курсов восстали, – вспоминает Вера Фигнер. – Они находили это исключение смешным и указывали, что при одностороннем составе будущие собрания проиграют в интересе. Но студентки помоложе стояли за чисто женский состав общества, и так как нас было большинство, то предложение Идельсон было принято – “женский ферейн” основан, и краткий устав его утвержден». Первая русская феминистская организация просуществует, однако, недолго. Поводом для самороспуска послужит поставленный перед следующим собранием на обсуждение вопрос: «Как при социальной революции быть с современной цивилизацией и культурой?.. Надо ли сохранить или разрушить эту цивилизацию и культуру?» «Под влиянием идей Жан-Жака Руссо и в особенности Бакунина, – продолжает Фигнер, – одни со всей решительностью объявили, что цивилизация должна быть разрушена, так как в течение всех веков она служила на пользу только привилегированному меньшинству и являлась орудием порабощения народных масс. Пусть при разрушении существующего строя погибнет и она бесследно – человечество от этого не проиграет. На развалинах уничтоженного разовьется новая культура, расцветет новая цивилизация; но они будут уже достоянием не кучки паразитов, а всех трудящихся, на костях и крови которых создавались существующие теперь культурные, научные и художественные ценности». Страсти разгорелись. «Шум и крик достигли невероятной степени. Напрасно звонила Эмме (председательница собрания. – М.Ш. ) – никто не обращал внимания на колокольчик; все хотели сказать свое слово и не давали сказать его другим. От волнения у одной из спорщиц пошла кровь носом, но и это нас не остановило». Проспорив таким образом до ночи, студентки стали расходиться после первого и последнего заседания женского ферейна. «И долго еще кварталы спящего Цюриха оглашались звонкими возгласами: “Разрушить!”, “Сохранить!”». Кстати, собрания женского русского ферейна проходили в пансионе «Пальмхоф», теперь дом № 25 по Университетштрассе (Universitätstrasse).
Бесконечные политические баталии приводят к разделению колонии на враждующие партии. Интернационал в ту пору расколот на государственников – немецкие социал-демократы во главе с Марксом – и на антигосударственников – Бакунин. «Когда эти две враждебные между собою программы были поставлены на выбор русской молодежи, – вспоминает Дебогорий-Мокриевич, – она в громадном большинстве высказалась за анархию». Русская молодежь разбилась на бакунистов, проповедующих немедленный бунт, и на лавристов, стоящих за пропаганду сначала и только потом – бунт.
В русской студенческой колонии сложилась ситуация, при которой оставаться вне политической борьбы было практически невозможно. «Когда в Цюрихе появлялась какая-нибудь новая приезжая студентка, – напишет в своих воспоминаниях “Из времен моего студенчества” Елизавета Литвинова, писательница, подруга Софьи Ковалевской, учительница дочери Герцена Лизы и жены Ленина Надежды Крупской, – то возникал вопрос, к какой она будет принадлежать партии».
Лидеры революционной мысли – частые гости цюрихской молодежи. Вербовка в Цюрихе, ставшем в связи с наплывом студенчества из России центром эмигрантской жизни, ведется неустанно. Из Парижа приезжает Петр Лаврович Лавров, бывший царский полковник и будущий вдохновитель «хождения в народ». Через Росса-Сажина он предлагает Бакунину сотрудничество: издавать совместный орган. С программой издания Сажин едет в Локарно, но Бакунин отвергает предложение. Патриарх анархизма не может поступиться принципами и принять государство: «По его (Лаврова. – М.Ш. ) мнению, государственность вообще начало прогрессивное, и всё зависит от того, в какие руки попадет. Даже Третье отделение если и худо, то только потому, что находится в плохих руках».
Предпочтение в Цюрихе молодежь отдает Бакунину: «К личности Лаврова относились с почтительностью, – читаем у Веры Фигнер, – но при этом не было ни теплоты, ни горячности. Другое дело – Бакунин. Его, как неукротимого борца-революционера, а не мыслителя, лелеяли мы в своей душе. Он, а никто другой, возбуждал энтузиазм, и в общем можно сказать, что все мы <…> были антигосударственниками в смысле бакунистском и увлекались поэзией разрушения в его листках и брошюрах».
Бакунин приезжает в Цюрих летом 1872 года и селится на квартире, где проживает Эльсниц с женой, – в одноэтажном домике на Платте напротив анатомического кабинета университета (не сохранился). Ему предоставляют лучшую комнату с пианино – по вечерам Бакунин любит играть любимую им Патетическую Бетховена или увертюру из «Тангейзера». Бакунин окружен бакунистками. Они «готовят своему старику яичницу на спиртовой машинке, его обшивают и занимают для него деньги направо и налево» (воспоминания Елизаветы Литвиновой «Бакунин в Швейцарии»). Юные революционерки – приятное открытие для старого бунтаря. «Он не придавал им такого значения, как я, – напишет Сажин об отношении Бакунина к студенткам в своем очерке “Русские в Цюрихе”. – Он не видел и не знал женщин-революционерок. До Цюриха-то их было одна-две и обчелся… А когда он в 1872 году пожил в Цюрихе, познакомился со всеми студентками и сумел встать с ними почти в товарищеские отношения, то тогда он стал говорить о них совсем другим языком; он говорил, что это большая молодая нарастающая революционная сила, что нигде в мире нет ничего подобного; в веселом настроении он не раз говорил о цюрихчанках: “Это Россов полк, и с ним надо считаться”».
Хотя Бакунин как страстный трибун и вождь студенток остается вне конкуренции, личность его цюрихского наместника Сажина вызывает всё больше нареканий и антипатий читательниц библиотеки. Зреет оппозиция лавристов. Причем «предательство» открывается в самом штабе бакунистов. К «врагам» переметнулся библиотекарь и секретарь Валериан Смирнов. Камнем преткновения становится вопрос об уставе. Деление на полноправных членов-учредителей библиотеки – бакунистов – и безгласных читателей, среди которых растет число сторонников Лаврова, больше не удовлетворяет студенчество. Происходит раскол. Остановимся на этой «библиотечной» истории подробнее, с тем чтобы читатель мог ощутить атмосферу, в которой жила русская колония в Цюрихе.
- Приишимье - Борис Кузьменко - Прочая документальная литература