шага я и так уже начал сопеть, как паровоз. Попытался дышать в такт шагам, как когда-то учил дядька — на два шага вдох, на три выдох, и постепенно втянулся в марш.
Примерно через полчаса ходьбы запыхтели уже все, но темпа не сбавили. Еще немного такого марш-броска по вечернему, или уже ночному лесу, и спасители из нас будут, мягко выражаясь, сомнительные.
Однако прошло уже около часа, а мои спутники как пыхтели, так и пыхтели, даже не думая сбавлять шаг.
Но вот потянуло дымком. Вскоре вышли на опушку, и остановились в густом подлеске. Перед нами открылось пространство, поросшее редкими молодыми деревцами. На небольшом взгорке высокий частокол, за которым на фоне звездного неба темнела крыша дома.
Прислушались — никаких звуков не доносилось. Но в этом не было ничего странного — мороз заметно усилился, и это обстоятельство не располагало к ночным прогулкам. А может, бандиты затаились и ждали боярина? Я высказал эту мысль вслух.
— Митрофан Игнатич давно уже приехать должен, — не согласился Федор. — Ну, насколько могли холопы с нянькой его опередить? Ну, на час, не более. А сколько прошло, пока этот Гринька до пасеки добежал, да пока мы сюда добрались? Нет, ежели чего в пути не случилось, то здесь уже боярин.
— Жив ли? — непонятно кого спросил князь.
Стимулируемый Алексашкиными оплеухами, Гринька рассказал о расположении построек внутри усадьбы. Оказывается, заброшенная в последнее время дорога подходила с противоположной стороны. Соответственно с той же стороны были расположены ворота. Но и с этой стороны присутствовала небольшая калитка. К ней и вела протоптанная в снегу тропка, по которой привел нас незадачливый проводник. С той стороны калитка открывалась в длинный сарай, возможно использовавшийся ранее как хлев. На вопрос, есть ли караульный у входа, Гринька пожал плечами и сообщил, что когда он уходил, то стояли двое хлопцев. Но по такому морозу вряд ли кто будет мерзнуть в холодном сарае.
Все же идти к усадьбе в открытую было рискованно. Посовещавшись, решили, что сперва отправятся Алексашка с Гринькой и гвардейцы. Если кто окликнет, то отзовется Гринька. А чтобы у хлопца неожиданно не прорезался героизм, Меньшиков продемонстрировал невесть откуда вытащенный кинжал в локоть длины, коим упер в спину бандита, когда они пошли к усадьбе.
Мы молча наблюдали, как товарищи шли к частоколу. Хорошо, что в темноте все краски превращались в оттенки серого, и кафтаны гвардейцев не отличались от одеяния Гриньки.
Подойдя к деревянной стене, где вероятно находилась неразличимая отсюда калитка, мужики остановились, и некоторое время ничего не происходило. Вот до нас донеслись глухие удары. Я напряг зрение и, кажется, разглядел, как узнаваемый по мохнатой шапке Алексашка стучал кулаком в запертую дверь. Прошло еще немного времени, и к нам бегом направился один из гвардейцев.
— Заперто, — сообщил он запыхавшись. — На стук никто не откликается. Будто вымерли все.
— Странно, — произнес князь и, отодвинув заслоняющую путь ветку, направился к усадьбе. Все последовали за ним. В мыслях я надеялся на то, что бандиты по какой либо причине покинули усадьбу.
Когда подошли, увидели, что второй гвардеец пытается выбить дощатую дверь плечом.
— А ну, Савелий, дай-ка я, — отстранил его Меньшиков, но и его старания ни к чему не привели.
Имя Савелий вызвало у меня какие-то невнятные ассоциации. Я всмотрелся в лицо гвардейца — это тот, что подал мне оружие. Но что мне напомнило его имя? Однако бьющийся в крепкую дверь княжеский денщик сбил с мысли.
— Как запирается дверь? — спросил я у притихшего Гриньки.
— На жердину, мабуть, — пожал тот плечами.
Не поняв, что он сказал, я обнажил саблю и, молча отстранив Алексашку, попытался просунуть клинок в щель между дверью и крайним бревном. Скрывшись сантиметров на пять, кончик сабли во что-то уперся. Ясно — в бревне вырублено что-то типа четверти. Интересно, Гринька не помнил, что дверь открывается наружу, или втихаря ухохатывался над потугами вбить калитку вовнутрь? Просунув клинок между первой и второй досками двери на уровне пояса, я протянул его вверх, но он почти сразу во что-то уперся. Скорее всего это скрепляющая доски калитки перекладина. Но на всякий случай я опустил саблю и с силой ударил вверх. Показалось, будто препятствие подалось, и послышался скрежет по краям дверного проема. Я снова опустил саблю и ударил уже со всей силы. Препятствие теперь уже точно подалось вверх и исчезло. Послышался звук упавшей на землю сухой палки.
Только я извлек из щели клинок, как в дверь врезался неугомонный Алексашка. Отойдя в сторону и не спеша вставляя саблю в ножны, я наблюдал за его потугами, с трудом удерживаясь от того, чтобы посоветовать попробовать ударить головой.
— Погоди-ка, Алексашка, — не выдержал издевательства над собственным денщиком Светлейший и, ухватившись пальцами за выступающую доску, легко открыл калитку на себя.
— Двери в пожароопасных помещениях всегда открываются наружу, — назидательно выдал я в сторону Меньшикова невесть откуда всплывшую фразу.
— Ничего не видно, — сообщил вошедший в калитку гвардеец и добавил: — Лошади, кажись.
Я вошел вместе со всеми и оказался в абсолютно темном помещении. Откуда-то справа действительно слышалось похожее на лошадиное фырканье. Машинально потянулся к заднему карману джинсов, в котором обычно лежала зажигалка с встроенным светодиодным фонариком, но вспомнил, что обнаружил ее отсутствие еще в первую ночь своего попадалова.
Проникающий сквозь открытый проем лунный свет освещал только усыпанный соломой прямоугольник под ногами. В этом свете разглядел валяющуюся полутораметровую жердину. Это и был тот запор, который я выбил. Подобрал палку и прокрутил ее вокруг ладони. Малость толстовата, но все же с таким оружием почувствовал себя более уверенным, чем с саблей или с тяжелым ружьем. Судя по весу, дерево было достаточно крепкое, что-то вроде клена, и высушено хорошо. Так что запросто может противостоять сабельному удару.
Пока оценивал жердину, спутники скрылись в темноте.
Поспешил за ними на звук, шаря палкой по полу перед собой.
Заскрипела открываемая дверь, и впереди прорисовался противоположный дверной проем, частично заслоняемый фигурами моих товарищей. Стало виднее, и я более прытко догнал их.
Федор вновь расспрашивал о чем-то Гриньку. Тот показывал в сторону большого дома, в котором светились несколько окошек, и назвал какие-то имена.
— Ясно, — почему-то вздохнул боярин и кивнул на пленника гвардейцу. Тот схватил бандита за ворот и оттащил в темноту. Послышалась возня, затем хрип и противное бульканье. Беспокойно зафыркали лошади, зацокали, переступая копытами. Раздалось негромкое ржание. В лунном свете вновь появился гвардеец, вытирающий саблю серой суконной шапкой, наверняка снятой с Гринькиной головы. М-да… Как
