Эти выходные я планировал провести в Крэнстоне. Что, если предложить ей составить мне компанию? Просто так, по-дружески? Познакомить их с Филом. Может быть, что-то и получится.
И тут я наконец осознал, что Джоанна ответила на мою последнюю реплику:
– Тут не в Калифорнии дело, я еду туда с бойфрендом.
Ах ты! Бойфренд – это серьезный довод. Ну что ж, жизнь Джо продолжается без тебя, Оливер. Или ты думал, она будет тебя дожидаться вечно?
Интересно, на моем лице было написано все, что я думал в тот момент?
– Рад за тебя. Он тоже врач? – произнес я.
– Естественно, – улыбнулась она. – Кого еще я могла встретить на этой работе?
– И тоже занимается музыкой? – не отставал я.
– Еле-еле справляется с гобоем.
Зато прекрасно справляется с тобой, Джо…
Все, Оливер, хватит ревнивых расспросов. Покажи ей уже наконец, что жизнь прекрасна, и смени тему.
– Как поживает Его Величество Луис? – улыбнулся я через силу.
– Все так же помешан на всем, что связано с музыкой, – ответила Джоанна. – Кстати, все передают тебе привет. Ты бы зашел как-нибудь в воскресенье…
Вот уж нет – зачем мне сталкиваться с ее парнем.
– Здорово. Загляну как-нибудь, – соврал я.
Мы снова замолчали, и я допил кофе за это время.
– Оливер… я могу сказать тебе кое-что… личное? – таинственно прошептала Джоанна.
– Конечно, Джо, – ответил я.
– Мне очень стыдно, но… ты не мог бы взять еще кусочек пирога?.. – потупила она взгляд.
Я, как галантный кавалер, добыл ей еще порцию пирога – сказал, что беру себе. В глазах доктора Джоанны Стайн отразилась бесконечная благодарность.
Настало время расходиться.
– Удачи в Сан-Франциско, Джо, – пожелал я на прощание.
– Не пропадай, пожалуйста.
– Не пропаду, – подмигнул я.
И медленно побрел к своему офису.
Через три недели в моей жизни наступил переломный момент.
Отец давно грозился, и вот, наконец, это произошло: ему стукнуло шестьдесят пять. Празднование прошло в офисе «Барретт, Уорд и Сеймур».
Из-за сильного снегопада мой автобус угодил в жуткую пробку, и в результате я опоздал на целый час. К тому времени, когда я добрался, большинство гостей уже успело основательно приложиться к спиртному. Вокруг меня колыхалось море серого твида. Каждый рассказывал, какой мой отец замечательный человек. Видимо, скоро они дойдут до такой кондиции, что начнут об этом петь.
Я вел себя прилично: беседовал с партнерами отца и с их родственниками. Сначала мы поговорили со стариком Уордом. Это было дружелюбное ископаемое, приехавшее со своими будущими ископаемыми – детьми. Потом мы перекинулись парой словечек с четой Сеймур. Еще недавно они были вполне жизнерадостной парой, но теперь говорили лишь об одном – Эверетт, их единственный сын, служил пилотом во Вьетнаме. Тема, согласитесь, не самая веселая.
Мама стояла рядом с отцом, принимая гонцов с дальних флангов предприятия Барреттов. Я даже познакомился с представителем профсоюза текстильщиков.
Выделить его в толпе старичков-миллионеров оказалось проще простого: этот мужчина по имени Джейми Фрэнсис был единственным, чей костюм явно не претендовал на лавры вещи от «Brooks» или «J. Press».
– Жаль, что ты так задержался, – сказал Джейми, – я так хотел, чтобы ты послушал мою речь. Смотри – все члены правления уже собрались.
Он показал на стол. Стоящие на нем золотые часы фирмы «Eternamatic» показывали 6.15.
– Твой отец – прекрасный человек. Ты должен гордиться им, – продолжал он. – Я сижу с ним за одним столом уже почти тридцать лет и могу сказать тебе, что он лучший в своем деле.
Я кивнул. Похоже, Джейми собирался прокрутить для меня повтор своего выступления.
– Ты не представляешь, что творилось в пятидесятые: собственники разбегались, как крысы, а предприятия переводили в южные штаты. На то, что будет с рабочими, им было начхать.
Это не преувеличение. Бывшие промышленные центры Новой Англии теперь превратились практически в города-призраки.
– А твой отец собрал нас на совещание и объявил: «Мы остаемся. Теперь помогите нам выдержать конкуренцию».
– И что было дальше? – сказал я, как будто Джейми ждал моего сигнала, чтобы продолжить.
– Нам нужно было новое оборудование, но ни один чертов банк не решился дать нам ссуду! – Выпалив это, он перевел дыхание. – Тогда мистер Барретт рискнул собственными деньгами. Он вложил свои триста миллионов долларов, чтобы спасти наши рабочие места.
Надо же – папа никогда об этом не рассказывал. То есть я никогда и не спрашивал.
– Конечно, ему сейчас нелегко приходится, – сказал Джейми.
– Почему?
Он посмотрел на меня и произнес всего два слога:
– Гонконг.
Я кивнул.
Джейми продолжил:
– И Тайвань. А теперь к ним присоединилась и Южная Корея. Вот же дьявол!
– Да, мистер Фрэнсис. Мало кто сейчас играет по правилам.
И я знал, что говорю.
– В более непринужденной обстановке я бы это назвал совсем другими словами! – воскликнул Джейми. – Он правда прекрасный человек, Оливер. Уж точно не такая сволочь – прости, – как другие Барретты.
– Да, – сказал я.
– Честно говоря, – добавил Джейми, – мне кажется, именно поэтому он так старается быть справедливым с нами.
В тот день я разглядел в собственном отце совершенно другого человека – он оказался единственным, кто разделял со мною то чувство, которое я раньше никогда в нем не замечал.
Но, в отличие от меня, папа гораздо больше делал, чем говорил.
Справедливость восторжествовала в ноябре.
После нескольких неудачных сезонов сборная Гарварда разгромила команду Йеля: четырнадцать – двенадцать. Решающую роль сыграла наша превосходная линия защиты, которая не дала Эли пробиться к воротам, и, наверное, какие-то высшие силы, которые наслали могучие ветра, дабы воспрепятствовать игре Масси. Все сидящие на трибуне фанаты Гарвардской сборной не скрывали счастливых улыбок.
– Игра была прекрасная, – радовался отец по дороге в Бостон.
– Не просто прекрасная – потрясающая! – ответил я.
Я точно повзрослел – теперь я переживал за Гарвард всерьез.
Впрочем, это не имело значения. Главное, что Гарвард победил.
Отец припарковал машину у офиса на Стейт-Стрит.
Мы направились к ресторану, чтобы, как обычно, заказать лобстера и обменяться дежурными фразами светской беседы.
Папа шагал бодро, как, впрочем, и всегда. Несмотря на возраст, пять дней в неделю он занимался греблей на Чарльзе и был в прекрасной форме.
За столом мы говорили только о футболе. Отец никогда не спрашивал (думаю, и не собирался), чем кончилась история с Марси. И вряд ли он стал бы затрагивать наши прочие «запретные темы».
Так что пришлось взять огонь на себя.
Когда мы проходили мимо «Барретт, Уорд и Сеймур», я начал:
– Отец?
– Да?
– Я хотел бы поговорить с тобой о… компании.
Отцу стоило огромных усилий не улыбнуться: спортсмены вроде него не расслабляются, пока не пересекут финишную черту.
Нет, это не было моим очередным внезапным порывом. Несмотря на это, я никогда не рассказывал отцу, какими сложными путями пришел к решению влиться в компанию. И не говорил, сколько времени мне потребовалось на это.
В отличие от всех моих остальных решений, это я обдумывал каждый день (и каждую ночь) с того судьбоносного папиного юбилея, который состоялся больше полугода назад.
Во-первых, я решил так потому, что что-то сломалось в моей любви к Нью-Йорку.
Это не тот город, который может вылечить от одиночества. А больше всего мне нужна была именно компания. Место значения не имело.
Наверное, дело даже не в том, что я посмотрел на свою семью другими глазами. Скорее, мне просто хотелось домой.
Я перепробовал так много разного, лишь бы не быть тем, кто я есть.
А я Оливер Барретт. Четвертый. И это никуда не денешь.
37
1976 год, декабрьЯ уже пять лет живу в Бостоне. Мы работали вместе с отцом, пока тот не ушел в отставку. Первое время, признаюсь, я и правда скучал по адвокатской практике. Но чем больше я работал в «Барретт, Уорд и Сеймур», тем больше осознавал, что то, чем мы с ними занимаемся, тоже имеет колоссальное значение: мы ведь поддерживаем компании на плаву, а значит, обеспечиваем рабочие места. И я очень этим горжусь.
Кстати, об условиях работы: на всех наших предприятиях в Фол Ривер они практически идеальны. Единственное, в чем рабочих преследуют неудачи, – футбол.
Дело в том, что каждое лето на нашем традиционном пикнике рядовые работники играют с командой правления в софтбол[79]. Так вот, с момента моего вступления в должность победам рабочего класса на этом фронте пришел конец. Думаю, они всей душой ждут, когда я уйду на покой.
Газета «Wall Street Journal» не упоминает всех финансируемых нами предприятий. Ничего не пишут, например, о «Булочной Фила»… в Форт-Лодердейл. В какой-то момент холодные и унылые зимы в Крэнстоне осточертели Филу, и он с радостью изменил им с вечным летом во Флориде.
