– А как у нас с сюжетами, командир? – повернулся ко мне Демин. – Что снимаем в ближайшее время?
Жизнь, безусловно, менялась. Становилась такой, какой была прежде.
– Из наработок у нас только сюжет о сносе ветхого дома. – Я подумал. – Больше, кажется, ничего. Да и тот сюжет еще надо вытягивать. Там подготовительной работы полным-полно, а мы еще даже не приступали к этому.
– Надо браться, – убежденно сказал Илья.
И Дима отозвался, как эхо:
– Надо браться.
Светлана вышла из комнаты, и Дима тоже отлучился. Мы с Деминым остались за столом вдвоем. Он плеснул в рюмки водки.
– Давай выпьем за тебя. Ты такое пережил и держался молодцом…
– Погоди-ка, – сказал я. – Хотел с тобой поговорить кое о чем.
Он уже успел взять рюмку в руку, но я не торопился.
– Вот то дело, годичной давности, – сказал я. – Тебе ведь удалось тогда вывернуться, хотя тобой занимались всерьез.
Я видел, как дрогнула в его руке рюмка. Но голос у него был тверд.
– Да, – сказал Илья. – Занимались мной. Но ничего не нашли.
– Не нашли? – уточнил я. – Или ты просто стрелки перевел?
Демин поставил рюмку на стол и рассматривал ее, будто не было для него сейчас ничего интереснее. Я думал, что он размышляет, как бы половчее извернуться. Но он внезапно спросил:
– Осуждаешь?
Понял, что я что-то знаю о нем и о том, как он все свалил на покойного Самсонова. Я неопределенно пожал плечами.
– Бывают подлецы по натуре, а бывают – по обстоятельствам, – сказал Илья, глядя мне в глаза. – Я – по обстоятельствам. Очень уж садиться не хотелось.
Я его прекрасно понимал в эту минуту.
– Для меня все началось достаточно неожиданно, – продолжал он. – Конечно, когда Самсонов погиб, я понимал, что и наши финансовые дела непременно прошерстят. Но бумаги были в порядке, и ничто не предвещало осложнений. И вдруг, уже после всего – эти неприятности.
– Почему же все это началось, когда уже казалось, что все позади?
Демин помедлил, но потом решился.
– Я и сам отчасти в этом виноват, – сказал он, опять разглядывая рюмку. – Это мне наказание было. За настырность мою. За жадность.
Это было неожиданное признание. И не до конца понятное.
– Я хотел возглавить программу «Вот так история!», – сказал Илья. – После гибели Самсонова, разумеется.
Вот как раз об этом я знал.
– И даже когда этого недоумка Горяева поставили во главе, я не отступился. Наоборот, мне даже показалось, что теперь легче будет добиться цели. Все же видят, что он дурак. И я пошел к Алекперову. Предложил свои услуги. А он меня прогнал.
Демин даже покачал головой, будто до сих пор не мог понять, почему Алекперов так с ним обошелся.
– Я разозлился на него. И не придумал ничего лучшего, как ему угрожать.
– Угрожать? – изумился я. – Алекперову?
Слишком разное у них было положение.
– Да, – подтвердил Илья. – Это глупость была, конечно. И блеф чистейшей воды. Я сказал ему, что если он не переменит своего решения, то я раскрою некоторые из махинаций, в которых он якобы был замешан. У меня на него ничего не было, конечно. Да он и сам, наверное, знал, что у меня ничего быть не может. Но слишком уж я ему надоел своей настырностью, наверное. Он не испугался, только сказал мне: «Вы бы со своими махинациями сначала разобрались». И сразу после этого за меня, как ты говоришь, взялись. Так что я ни секунды не сомневался, откуда ветер подул.
Я смотрел на него и чувствовал, что не могу осуждать. Он так воспринимал жизнь. Окружающее представлялось ему джунглями, где более сильный поедает слабого. Он включился в эту игру и едва не погиб. Он уже был наказан. И бесстыдством было бы пытаться пригвоздить его к позорному столбу. Он мог бы не говорить того, что только что сказал. Потому что об этом знал он один, и никто больше. Алекперов умер, остался Демин. Но не стал носить в себе их общей с Алекперовым тайны, выплеснул. Хотя рассказанное и показывало его не в лучшем свете. Так выздоравливают. Так понемногу начинают очищаться от скверны.
Я пожал руку Илье. Чтобы показать, что я стал относиться к нему лучше, чем это было до сих пор.
Пришел Дима.
– Новый сюжет придумал, – объявил он, не замечая того, что здесь только что произошло примирение. – Сейчас вы будете стонать от зависти и называть меня гением, но попрошу – не надо таких бурных проявлений эмоций.
– Садись, гений, – предложил Илья. – Выпьем, потом расскажешь. Где Светлана, кстати?
– Не знаю.
На поиски Светланы отправился я. Она была в одной из комнат – стояла у окна и вслушивалась в мягкие шелестящие звуки дождя. Свет она не зажигала, и ей, наверное, представлялось, что во всем мире – только она и этот дождь. Я хотел уйти, но Светлана сказала, не оборачиваясь:
– Кто?
Показывала, что обнаружила присутствие человека рядом с собой.
Я подошел и встал рядом с ней. А она прижалась ко мне, как будто только и ждала, когда я приду. Обвила руками и сразу стала мягкой и податливой. Я не пытался отстраниться, но и ничего не предпринимал. Светлана стала целовать меня – сначала в разрез рубашки, потом в подбородок, и тогда я не то что подумал, а почувствовал, что женщина способна сама выбрать из двоих и не надо пытаться оспорить ее выбор.
Была ночь, шелестел невидимый дождь. И я в полной темноте, в глубине комнаты, освобождал от одежд женщину, которую когда-то любил и с которой, я верил, все у нас могло начаться заново. У Светланы уже сбилось дыхание, стало судорожно-прерывистым – первый признак высвобождения страсти. Мы даже не закрыли дверь, она была распахнута, и это нисколько нас не отвлекало. Мы так спешили, что наши вещи оставались лежать в самых неожиданных местах, там, где им довелось быть оставленными по пути нашего продвижения от окна к расстеленному в дальнем углу комнаты ковру; и если бы нам пришлось срочно одеваться, некоторые детали одежды нашлись бы не сразу. На ковер, едва почувствовав его под ногами, я опустил, приобняв, Свету, а она уже дрожала – эта ее дрожь была мне знакома. Все это время, с той самой минуты, как я сюда вошел, события происходили в полной темноте, и, может, оттого мне показалось, что мы не нынешние, а прежние, те, что были год назад. Знакомая женщина. Знакомое дыхание. И теплая бархатистая кожа, к которой так приятно прикоснуться ладонями. Я даже ничего не говорил ей все это время – слова были не нужны.
Она не ждала, пока я стану активнее, а ласкала меня с упоением и страстью женщины, знающей, как сделать мужчину по-настоящему счастливым, и эти ее таланты мне тоже были знакомы. Но слишком долго мы были порознь и слишком мне хотелось получить сразу все. И это «все» пришло. Светлана охнула в первый момент, и этот вздох тотчас перешел в стон – едва различимый, почти неслышный. Она не пыталась теперь ни ласкать меня, ни направлять мои действия – знала, что ничего от нее с этого самого мига не зависит. Я был неистов и нежен одновременно. Все было как тогда, прежде. Это было безумие. И это, наверное, и называлось любовью.
Светлана вскрикнула – в самый последний миг, после которого наступила тишина. Только мое дыхание, наверное, было слышно. Светлана на ощупь отыскала меня и осторожно погладила грудь. Сначала соски, потом ниже – живот. Такие знакомые прикосновения.
– Я люблю тебя, – прошептала она, невидимая в темноте. – Будь со мной всегда, Дима.
Я едва не вскочил. Закрыл глаза, в мгновение испытав чувство ужаса – от только что услышанного и от того, что произошло минуту назад. Это было по-настоящему страшно. Светлана льнула ко мне и целовала осторожными теплыми поцелуями, а я уже почти умер. Она, наверное, что-то почувствовала, спросила участливо: «Устал?» – и, не дождавшись ответа, ушла. Я слышал, как она в темноте надевает на себя что-то из одежды. Потом в ванной заструилась вода. Только тогда я вскочил, зажег свет и за сорок пять секунд, как в армии, оделся.
Когда Светлана вышла к столу, я уже был там, и мы с Ильей и Димой даже успели выпить по рюмке. Светлана пришла, села рядом с Димой и прижалась к нему, блаженно зажмурившись. Влюбленная женщина.
Ничего из прошлого не вернуть, понял я. Не надо иллюзий.
32
Меня спасло то, что Дима здорово напился в эту ночь. Он праздновал наше чудесное спасение, и потому его радость не знала границ. Когда он уже под утро, совершенно пьяный, упал на стол и тут же захрапел, я понял, что скандала не будет. Когда он проспится, Светлана расскажет ему, как ей с ним было хорошо прошлой ночью, а он, ничего не помня, будет лишь согласно кивать в ответ, чтобы только не признаваться, что он был настолько пьян, что ничего не помнит.
Я порывался уйти и предлагал Демину составить мне компанию. Он созрел часам к пяти утра.
– Хорошо, – сказал он. – Едем ко мне. То есть к тебе. То есть…
Он совершенно запутался, чьей считать квартиру, в которой я сейчас жил.
Светлана вызвалась отвезти нас на машине. Мы дружно протестовали, но это не произвело на нее ни малейшего впечатления.
