и на Лазурный Берег. Напряженные охотничьи дни в то время часто заканчивались музыкальным концертом или закрытой вечеринкой в одном из близлежащих замков. С годами она стала чувствовать себя одинаково уверенно как на поле для гольфа или на выставке собак, так и на благотворительных приемах по сбору средств для обездоленных детей. Разнообразие ее светской жизни обескураживало дворецких. И вот уже почти два года, как все это было в прошлом. Дичь из леса Алатт вновь без опаски принялась гулять по пролескам и проселочным дорогам. Маркиза де Шасслу-Лоба больше не держала свою охотничью команду в железном кулаке.
Этот навязанный ей отдых в собственном замке превратился в источник постоянной тревоги. Надев резиновые сапоги и вооружившись секатором, Мария-Луиза занялась обрезкой мимозы и вереска, затем приступила к обновлению прогулочных дорожек. Кроме того, почти каждый день она посещала расположенные неподалеку конюшни, где содержались ее лошади. Иногда она позволяла себе верховую прогулку, стараясь при этом не слишком отдаляться от дома. Однако, как она ни старалась, ничто не могло ее успокоить. Ее тревога продолжала расти. По вечерам, после легкого ужина, маркиз и маркиза молча сидели перед большим камином, погрузившись в чтение. Тишину нарушали лишь шелест ветра в деревьях и дикие крики птиц. По просьбе Марии-Луизы сторож до поздней ночи обходил территорию парка. Она лично следила за тем, чтобы все входные двери были заперты. Риск подвергнуться нападению грабителей существовал всегда, но этот ее страх имел другую причину. Двумя месяцами ранее в Париже французские евреи из высших слоев общества были задержаны прямо в своих домах. Затем их отвезли в лагерь Руалье, расположенный недалеко от Компьеня, примерно в сорока километрах от дома Марии-Луизы. До этого арестовывали только иностранцев. Теперь же в лагере оказались члены известных семей, представители либеральных профессий и директора компаний — все из привилегированного сословия. Среди них были ветераны Первой мировой войны и герои, награжденные орденом Почетного легиона. Петля затягивалась все туже. Марию-Луизу возмущали аресты давно ассимилированных французских граждан, включая тех, кто имел большие заслуги перед государством. Перестав различать французских евреев и иностранцев, немцы перешли еще одну черту. До сих пор женщин щадили, но теперь уверенности больше не было ни в чем.
Мария-Луиза сидела за письменным столом в своей комнате с видом на парк и разбирала бумаги. Неожиданно тишину нарушило шуршание автомобильных колес по гравию. Громкий, настойчивый стук эхом разнесся по всему дому. Послышались крики, перекрывающие оглушительный лай собак. Резкий голос потребовал открыть дверь. У Марии-Луизы кровь застыла в жилах. Она вышла в коридор и посмотрела вниз, перегнувшись через перила главной лестницы. В прихожей Луи разговаривал с двумя мужчинами в военной форме. Но там были не только они. Немцев сопровождали два человека в штатском, чьи лица она не сразу смогла разглядеть. Когда они вышли из тени, Мария-Луиза узнала своих зятьев Ахилла и Фернана. Странно. Что они здесь делают? Она стала молча спускаться по ступеням парадной лестницы. С каждым шагом ей все яснее слышался лай собак и крики пытавшихся утихомирить их фельджандармов. Как только она ступила на плитку, которой был выложен пол прихожей, военные схватили ее за руки, в то время как Луи и мужья ее дочерей бесстрастно смотрели на происходящее. Она все поняла. На нее донесли мужчины ее семьи, и муж был их сообщником. Он равнодушно наблюдал за ее борьбой. Она закричала во весь голос.
Издав отчаянный вопль, Мария-Луиза открыла глаза. Она была вся в поту. Дотянувшись до стены, она щелкнула выключателем над прикроватной тумбочкой. Тусклый свет залил комнату. Одеяла сползли на пол. Из-под скомканных простыней виднелась ночная рубашка. Она села в постели, в висках стучало, сердце бешено колотилось. Она не успела позвать слуг — по коридору уже приближались шаги. Луи, в халате и тапочках, открыл дверь, держа в руке маленькую керосиновую лампу.
— С вами все в порядке, Мализа? Мы слышали ужасный крик, — обеспокоенно спросил он.
— Ничего страшного, думаю, мне просто приснился плохой сон, — произнесла она, все еще тяжело дыша.
— На вас это не похоже. Может, у вас жар?
— Не знаю… возможно. — Она лихорадочно потрогала лоб тыльной стороной ладони.
— Я попрошу принести вам горячего молока с сахаром, это вас успокоит, — заботливо произнес маркиз. — Если к утру вам не станет лучше, мы пригласим врача.
Мария-Луиза достала из прикроватной тумбочки маленький флакончик с нюхательной солью. Запах нашатыря придал ей немного бодрости. Как могло ее воображение предаться таким мерзостям? Муж был для нее всем. Она никак не могла отойти от этого ужасного сна. Ей было страшно оставаться одной в своей спальне. В темноте таился липкий страх, готовый вновь наброситься на нее, стоит лишь закрыть глаза. Не успела Мария-Луиза заснуть, как кошмары вернулись, становясь все более навязчивыми. Каждый раз повторялось одно и то же. Все начиналось со странных звуков. Рев двигателя приближающегося автомобиля. Хлопают дверцы. Затем она слышала топот сапог. Появлялись мужчины в черной одежде. Там были ее муж, сын, дочери. Она кричала им: «Скажите, что я не еврейка, скажите им скорее, спасите меня!»
Но они ее не слышали.
14
Париж, июнь 1942 года. Сюзанна в отчаянии скрывалась в своем особняке на улице Барбе-де-Жуи. Слухи, упорно распространявшиеся в течение нескольких недель, оказались правдой. Накануне газеты заполонили сообщения о предписаниях, содержащихся в восьмом декрете военного командующего Франции. В Париже, как и во всей оккупированной зоне, французским и иностранным евреям старше шести лет отныне запрещалось появляться на людях без желтой шестиконечной звезды. Через неделю они будут обязаны носить на левой стороне груди этот знак размером с ладонь с надписью «Еврей», прочно пришитый к одежде. Уточнялось, что каждому из них будут выданы три таких звезды согласно спискам в обмен на текстильный балл в продовольственной карточке. Сюзанна была в ужасе. Она не представляла, как выйдет из дома в таком виде. Да и куда она может пойти, заклейменная этим раскаленным железом унижения? Большего позора нельзя и вообразить. Она просто сгорит от стыда. Как на нее будут смотреть окружающие? Ей даже не хватит смелости попросить служанку нашить эту звезду на ее одежду. Лучше исчезнуть, чем выставить себя уродкой на всеобщее обозрение. Что ж, решено: она притворится больной. Закроется у себя в комнате. Это даст ей время разработать план. Она направит все свои силы на то, чтобы избежать публичного унижения. Сюзанна уже несколько недель думала о том, чтобы перебраться в свободную зону, и теперь была намерена во что бы то ни стало это осуществить. Идеальным вариантом ей казался Лазурный Берег. В Ницце,
