– Нет… не было, – ответила она. – Хотя… К Намцевичу часто приезжали всякие гости. И тогда тоже. А как они уезжают, все ли или кто остается, мы не знаем.
– Ну понятно, – произнес я. – Кто-то мог и нырнуть на дно и не вынырнуть. А перстень… У деда был перстень, его так и похоронили с ним?
– А как же? Он же был фамильной реликвией. Массивный такой, печатка. Да его ведь и снять было невозможно. Врос в палец.
Нет, не сходились у меня концы с концами. Эх, Маркова бы сейчас сюда! И все-таки мне казалось, что я иду по верному следу… Если кто-то хотел, чтобы утопленника приняли за деда, то могли и палец отрубить, а перстень потом надеть на палец трупа. Но как проверить это, как узнать, кто лежит в могиле? Дед или… Меня даже бросило в дрожь… А ведь это можно сделать… Если… Раскопать могилу и открыть гроб. Жуткая идея, но… осуществимая.
У меня было одно преимущество перед теми, кто опознавал утопленника. То, что я знал с детства. У деда был один физический недостаток, отличавший его от других людей. Дед был шестипалый, на левой ступне у него были два сросшихся мизинца… Вот тот признак, по которому можно идентифицировать личность покойника. И если бы я тогда был здесь, то все встало бы на свои места. Но и сейчас не поздно. Конечно, за эти месяцы мягкие ткани уже подверглись распаду, но кости-то сохраняются!
Значит, если в могиле лежит человек с шестью фалангами на ступне, то это дед. Если же нет, то… труп деда надо искать в другом месте. Боюсь только, что найти будет уже невозможно. Но все равно проверить мою идею необходимо. Вот только как и когда это сделать? Идти одному ночью на кладбище с лопатой? От этой мысли меня всего передернуло. А тут еще и тетушка Краб вдруг запричитала:
– Ой, смотри, смотри, Вадим… вот он… возле стены… за спиной твоей!
Я быстро обернулся, но, кроме выцветших обоев и коврика, ничего не увидел. Должно быть, у бедной тетушки совсем крыша поехала. Впрочем, иллюзию человека могла дать тень от ракиты, маячившей в окне. От порыва ветра ветки задвигались, и тень тоже шевельнулась на стенке.
– Хлебните наливочки и успокойтесь, – посоветовал я.
– Какое уж тут спокойствие! – испуганно ответила она. – Мне так и чудится, что он где-то рядом.
– Скоро я все выясню. И поверьте, за всякой чертовщиной всегда скрываются живые люди. – И хотя я произнес это уверенным тоном, но на душе у меня было как-то неспокойно. Нет, я не верил в загробную жизнь, в мистику, в привидения, но… в этом поселке все же происходили странные вещи. Это надо было признать. А для себя я уже твердо решил, что, несмотря ни на что, выясню, кто же покоится в могиле, над которой установлен столь необычный памятник. А пока, попрощавшись с тетушкой и немного успокоив ее, я отправился к своему дому.
За разговором с ней и моими догадками у меня совсем вылетело из головы другое, которое казалось с утра самым главным: измена жены. А теперь, возвращаясь домой, я лишь грустно усмехался, вспоминая свое недавнее отчаянье. «Все проходит, – думал я, вдыхая запах цветущих лип. – И любовь, и горе». Так уж устроена жизнь, что нам не дано долго грустить и пребывать в печали. Где-то всегда ждет тебя новое счастье, или удача, или просто маленькая радость. И даже собственная неизбежная смерть подобна всего лишь отдаленному раскату грома, а ты сидишь в теплой комнате и наслаждаешься уютом, глядя на огоньки пламени в камине, и надеешься, что она пришла за кем-то другим, а не за тобой. Но она уже ждет рядом.
Вот прошло всего два часа, а я готов простить все и Милене и Маркову и забыть то, что видел. Я вспомнил, как шел по этой же тропинке в первый день своего прибытия в Полынью, возвращаясь от тетушки Краб. Это было ночью, я был пьян и пел какую-то дурацкую песню, сочиненную на ходу, а кто-то следил за мной, прячась за липами. Не та ли Девушка-Ночь, с которой я позже встретился наяву и провел чудесные часы у Волшебного камня? Где она сейчас, когда появится вновь? И не привиделась ли она мне вообще?
Нет, я слышал ее голос, это таинственно повторяемое: «Идем… идем…» Куда? Ведь она больше ничего не произносила. Куда же она звала меня? Только ли к Волшебному камню, к безбрежному морю любви? Или в иные, недоступные человеческому восприятию дали? Доведется ли мне снова увидеть ее, ощутить на устах вкус ее поцелуя, заглянуть в синюю пропасть глаз, обнять нежное тело и опустить лицо в золотую рожь ее волос? Да уже из-за одного этого стоило приехать сюда… чтобы сгинуть здесь навсегда.
Я подошел к дому, а навстречу мне из калитки вышли Барсуковы и Комочков. Трое неразлучников, с некоторой ехидцей подумал я.
– Слушай, Вадим, кто нас вчера доставил домой? – спросил Сеня. – Я ничего не помню.
– Я и приволок вас на своих плечах, как Атлант. Шесть ходок сделал, – ответил я. – Хотел в болото бросить, да пожалел.
– Да-а… – многозначительно протянул Комочков. – Видно, лишку хватили.
– А ты вообще загибался. Дыхание Чайн-Стокса: один вдох, два выдоха. Думал, пора свечку в руки. А куда это вы собрались?
– К пекарю, – ответила за всех Маша. – Хотим спросить его насчет этих тропок на болоте. Может быть, выведет?
– Валяйте, – напутствовал я и пошел к дому.
Возле крыльца стояли два шезлонга, а в них полулежали Милена и Ксения, в купальниках. Загорали.
– Эй, привет! – крикнула мне моя женушка. – Ты где пропал?
– В борделе, – ответил я, хотя поначалу мне вообще не хотелось с ней разговаривать. Но она-то не знала, что я застукал их ранним утром, а потому была весела и беззаботна. Как птичка. Та самая, которая долго не вьет долгожданного гнезда.
– Ну, это понятно, – сказала она. – А вот завтракать когда будем?
– Когда полевая кухня с солдатской кашей подъедет, – отозвался я и вошел в дом. Мне хотелось увидеть Маркова и переговорить с ним. Пришло время. Я обнаружил его в зале. Он сидел, насупившись, за столом и чистил свой пистолет. Взглянув на меня, Егор еще больше нахмурился и буркнул:
– А где у тебя старые валенки хранятся?
– Зачем они тебе? – опешил я.
– Да просто так спросил, чтобы тучи развеять…
– Ты все-таки скотина порядочная, – вновь повторил я.
– Да ладно, хватит… С кем не бывает? Ну, хочешь, пристрели меня. Вот пистолет. Или мне самому застрелиться? Как скажешь.
– Давно это у вас?
– Нет, – честно признался Марков, глядя мне в глаза. – Как только ты в Полынью уехал. Случайно все вышло как-то, глупо.
– Скорее, подло.
– Может, и так. Ты уж извини, дружище… Больше не повторится.
– Значит, попользовался – и хватит?
– Ну что мне теперь, на коленях ползать? – Марков вдруг поднес пистолет к виску и щелкнул курком. – Осечка. Доволен теперь?
– Да у тебя там пуль не было. Ладно. Но я тебе этого все равно не прощу.
– Что, врагами будем?
– Не врагами, но и по дружбе нашей прошла трещина.
– А мы ее замажем чем-нибудь. Давай выпьем?
Я немного подумал, и мне его идея показалась довольно здравой. Что еще делать мужикам в такой ситуации? Только водку пить. Я полез в подвал и принес из запасников бутылку «Абсолюта». Мы перешли на кухню, нарезали огурчиков, помидорчиков и налили по полному стакану.
– За то, чтобы вся мебель в квартире встала на свои места! – находчиво произнес Марков.
– И чтобы пылесос работал! – отозвался я.
… Когда через час Милена и Ксения пришли на кухню, мы уже приканчивали семисотграммовую бутылку и за что только не пили, включая вечную дружбу.
– Ты только погляди на этих соколиков, – с возмущением сказала Ксения. – Накачиваются тут и даже нас не кликнут.
– А вы вообще уходите, – икнул Марков. – Это наш колодец.
– Топайте, топайте отсюда, – поддержал его я. – Не женское это дело. У нас мужской разговор. За что я тебе хотел морду набить, Егор? Ты не помнишь?..
– Забыл… Ты вроде спер у меня что-то? Или я у тебя?..
– Мальчики, вы тут от водки совсем одурели, – сказала Милена. – Шли бы на воздух, проветрились. На вас смотреть больно.
– Слушай, Егорушка, а ведь нам сегодня маньяка ловить надо, – вспомнил вдруг я. – Стрелец обещал показать, где он прячется. Пшли?
– Пшли, – согласился Марков, продолжая икать. – Где мой черный пистолет?
– Вон, из штанов торчит. Да не там щупаешь! – съязвила Ксения.
Марков похлопал себя по карманам.
– Точно, здесь. Тогда идем.
И мы выбрались на улицу. Там мы допили нашу бутылку и, обнявшись, пошли в сторону водонапорной башни. Солнце светило изумительно ласково, а на душе стрекотали глупые кузнечики. Хотелось петь и дурачиться, а вот ловить маньяка Гришу не было никакого желания. Наверное, такое же настроение было и у Егора, но мы продолжали идти к башне. До нее оставалось метров сто, когда я увидел, как от сарайчика, где жил Мишка-Стрелец, отделилась какая-то темная фигура и торопливо пошла в сторону кузницы. Кажется, это был Ермольник. А может, и нет, поскольку солнце светило мне прямо в глаза. Но телосложением и широкими плечами этот человек напоминал кузнеца. Мы подошли к сарайчику, и Марков заорал во всю глотку:
