Остальные воины, сидевшие вокруг, тоже стали возносить славословия персидским богам. Царь пригласил меня к трапезе, и я, как добрый гонец, совершил вместе со всеми благодарственное возлияние.
Однако царь Кир явно ожидал каких-то более важных вестей. Он чутко прислушивался ко всем отдаленным шумам и крикам. После громкого славословия воины стали вести себя очень тихо, словно боясь спугнуть какую-то затаившуюся поблизости дичь.
В этой тишине пестрая птица не побоялась усесться на один из ближайших кустов.
Увидев ее, Кир неторопливо протянул мне кувшин с вином и сказал:
— Кратон, ты погадаешь нам по-эллински. Моя охота завершится удачно, если эта птица...— Он замолк, размышляя над выбором обстоятельств.— Если эта птица улетит раньше, чем ты выпьешь весь кувшин. Начинай.
Я взял кувшин за горлышко и стал неторопливо отпивать глоток за глотком, косясь одним глазом на куст.
Птице явно понравился этот насест. Улетать она не собиралась.
Искренне желая царю удачи, я стал цедить жидкость сквозь зубы и задерживать во рту.
— Жульничаешь! — заметил Кир, и я едва не поперхнулся.
Птица как будто заснула на ветке, а донышко кувшина поднималось все выше и выше. Но в то мгновение, когда вина осталось на последний глоток, Кир вдруг громко хлопнул в ладоши. Птица встрепенулась, взмахнула крыльями и понеслась прочь.
Я проглотил остатки вина и поднял кувшин над головой, горлышком вниз. Кусты поплыли у меня в глазах.
— Видишь, эллин. Знамения благоприятны,— весело заметил Кир,— Ведь не важно было, по какой причине улетит птица.
— Рад, что смог способствовать твоей удаче, царь,— только и оставалось сказать мне.
Вино было неразбавленным и ударило в голову, поэтому главные события большой царской охоты запомнились мне подобно необыкновенному сну.
Не помню, то ли в тот же миг, то ли часом позже появился гонец от Губару.
— Царь! — воскликнул он, спрыгнув с коня.— Вепрь из Черного ущелья! Вождь Губару нашел его и гонит к мидянам, как ты велел, царь!
Все встрепенулись и стремительно оседлали коней. Кир ждал именно этой вести.
Вновь началась бешеная скачка. Кусты, собаки, конские хвосты замелькали у меня в глазах, и я с трудом догадался, что все мчатся в направлении лагеря Гарпага.
Охота продолжалась в полном согласии с замыслами Кира.
Воины Губару выгнали огромного вепря на ту сторону лагеря, где стояли парфяне.
Когда мы достигли крайних палаток, там уже сверкало множество шлемов и всадники готовились отразить шумное нападение. Однако появление вепря привело их в смятение. Кони попятились. За вепрем на открытое место со страшным лаем высыпали собаки, а уж следом за ними появились персы.
Пока на скаку я различал перед собой только всадников и отдельные купы кустов, то в беззаботном хмелю и думать не думал, каким невиданным черным чудовищем окажется на самом деле этот вепрь! Когда все выскочили на открытое место, я так и обомлел: в холке вепрь оказался бы мне по плечо, сойди я с седла на землю, а тяжестью своей перевесил бы и дюжину обыкновенных свиней!
Комья земли так и полетели в стороны, когда чудище завертелось волчком, отбиваясь от собак, теперь с особой отвагой наседавших на него. Одного грозного пса вепрь подцепил-таки своими страшными клыками и чуть было разом не освежевал. Бедное животное распласталось с разбросанными кишками.
Тут уж парфянская конница и вовсе дрогнула. Один из парфян — по-моему, от страха — первым метнул в кабана копье. Оно угодило зверю в холку и отскочило, как обыкновенная палка. Думаю, попади горе-охотник зверю в хребет или в бок, случился бы тот же итог, столь крепка и толста была кожа у этого кабаньего гиганта.
Вепрь сразу приметил своего обидчика и ринулся на него, уже невзирая на свору, почти повисшую скопом у него на ушах. Парфянин так струсил, что оцепенел в седле.
Его товарищи завопили:
— Гони! Гони!
Он поворотил было, ударил коня пятками по бокам, но, увы, опоздал. Вепрь налетел на коня лбом и одним ударом переломил ему передние ноги. Раздался хруст хрящей, и жеребец опрокинулся на землю. Парфянину как будто повезло: он сам отлетел далеко в сторону и в тот миг, когда вепрь одним мощным рывком распарывал жеребцу брюхо, уже мчался наутек. Но ему бы припустить зайцем, умело путающим следы, а он нырнул прямо в ближайшую палатку.
— Куда ты, глупец?! Беги! — кричали ему парфяне на своем наречии.
— Хватай другого коня! Скорей! — кричали ему персы.
Но бедняга с перепугу уже не слышал ничьих советов.
В два счета покончив с конем, вепрь оставил его, мотнул мордой, отпугивая псов, и шумно втянул ноздрями эфир. Запах страха выдал несчастного человека. Вепрь бросился на палатку, легко прорван крепкую, грубую материю и пропал внутри.
Из палатки донесся ужасный крик, а потом — стон, перешедший в глухой хрип. Палатка заходила ходуном, завалилась, превратившись в ком, и вспучилась с одного бока, как вздутые мехи. Материя с треском прорвалась сразу на два локтя, словно ее легко прорезали изнутри двумя острыми ножами, и зверь выскочил наружу. Черная его морда блестела кровью, пятак и клыки были багровыми.
И выскочило чудище прямо на царя Кира, вставшего на его пути всего с одним железным «клыком», крепко зажатым в руке.
Когда вепрь еще расправлялся с парфянским жеребцом, Кир уже спустился с коня. Его копьеносец протянул ему оружие, однако Кир отмахнулся и вынул из кожаных легких ножен, висевших у него на поясе, особый меч. Тот меч был длиною в полтора локтя, немного загнут, но не плавно, а четким углом, и дальняя сторона угла своею шириной — и, значит, весом — значительно превышала ближнюю сторону, соединенную с весьма длинной рукояткой.
Решительным жестом левой руки Кир запретил своим воинам следовать за ним, а сам быстро двинулся к
