Позднее, когда мама разлила по чашкам чай и мы принялись за сандвичи с консервированной говядиной, она спросила о моей поездке в Лондон на прошлой неделе.
Она отмахнулась, когда я начала повествование о походах по магазинам и званом ужине, устроенном тетей Бертой.
– О хождении по магазинам и меню Берта мне рассказала. В последний день ты пошла на экскурсию по Скотленд-Ярду. Расскажи мне об этом и о твоих отношениях с Маркусом Чарлзом. Если он едет сюда и, вероятно, навестит нас, мне нужно знать, как обстоят или не обстоят дела.
Я не спеша трудилась над сандвичем.
– Это было немыслимо здорово и полная катастрофа, если хочешь знать.
– Звучит интересно. Что к чему относится?
– Мы очень хорошо поладили. Он взял выходной, который мы провели вместе.
Я не упомянула, что мы провели вместе и ночь и она тоже была великолепной.
Мама очень хорошо умеет слышать не произнесенное «но».
– Но?
– Мама, он такой старомодный!
Она бросила на меня удивленный взгляд, заставив подумать, что тетя Берта проболталась о моих поздних возвращениях.
– Он не показался мне старомодным, когда мы встречались с ним в Харрогейте.
– Вы видели его пять минут. Когда он водил меня по Скотленд-Ярду, он рассказывал мне о том, как они набирали женщин-полицейских в восемнадцатом году, а потом распустили их из-за сокращения финансирования. Он сказал, что, когда женщины только начинали служить, они ходили по двое…
– Ну, да, они…
– А за ними, на расстоянии шести-десяти ярдов, шли двое крепких, проверенных полисменов. Он сожалел, что это прекратили. Сожалел, что женщинам в итоге дали власть производить аресты. Он считает ошибкой, что сейчас в Управлении уголовных расследований есть женщина.
– В самом деле?
– Да. Одна. На три тысячи мужчин. Я с ней познакомилась. Она очень решительная и здраво мыслит. Но я не понимаю, как она с этим мирится. Мы с Маркусом очень хорошо ладим, пока не доходит до любого важного дела, и тогда мы категорически расходимся во мнениях.
– Но противоположности притягиваются, посмотри на нас с твоим отцом.
– Не настолько противоположные. Мне уже слишком поздно менять свои убеждения. И теперь он едет сюда, чтобы расследовать то, чем я уже немного занималась, и с папой говорила, я уверена, что… ой, ладно.
– Возьми скон.
Я взяла скон. Сконы были немного вязкими. Я их вообще-то не люблю, но никогда раньше мне не приходило в голову, что можно отказаться, равно как остаться сидеть в церкви, когда все остальные встали или опустились на колени.
– Я не люблю сконы.
Мама налила еще чаю.
– Успокойся, дорогая. Нет ничего настолько важного, чтобы тебе расстраиваться. Я читаю книгу Елены Блаватской. Едва улавливаю смысл, но она действительно открывает необыкновенные перспективы. Есть столько других философий. Не хочешь узнать, какой я делаю из этого вывод?
– Не сейчас.
– Значит, главный вопрос заключается в следующем, – сказала мама. – Ты хочешь продолжать это дело, а твой отец и Маркус отстраняют тебя.
Я поразилась, как быстро она уловила то, о чем я промолчала.
– Да.
– Что ж, по моему скромному мнению – а я, разумеется, ничего не знаю, – мне кажется, было бы очень глупо со стороны отдела по расследованию убийств, полиции Уэст-Райдинга и…
– Специального отдела…
– …и специального отдела исключать тебя. И в конце концов, эта Мэри Джейн – твоя сестра, Кейт. Закон пока что не запрещает навещать родственников, не так ли?
– Не запрещает.
Революционная позиция моей матери по отношению к британскому истеблишменту не слишком меня удивила. Я считаю, что свою прямоту я взяла от нее, а склонность к сомнениям – от отца.
– Спасибо, мама. Именно это я и хотела услышать. И, мама, если сюда доставят письмо для П. Л. Райта, эсквайра, прочти его, пожалуйста, и немедленно мне сообщи, хорошо?
Прежде чем я успела что-то объяснить, зазвонил телефон.
– Ой, не бери, Кейт. Это Марта Грэм. Она помешана на бридже. Я говорила ей, что не играю сегодня.
– Лучше ей отвечу я. Если она услышит меня, то поймет, что ты занята. – Я сняла трубку. – Дом Худов.
– Здравствуй, Кейт. – Это был Маркус. – Я в Грейт-Эпплвике. Мы кое-что нашли. Мне интересно, захочешь ли ты сюда приехать?
Захочу ли я приехать? Попробуйте меня удержать.
– Возможно, – ответила я. Лучше не проявлять явного стремления.
– Послать за тобой машину?
Если они кое-что нашли, это кое-что может быть только телом. Телом Этана Армстронга.
Глава 3
По прибытии в Грейт-Эпплвик я не смогла бы ответить ни на один вопрос о своей поездке из Уэйкфилда – о достопримечательностях, уличных регулировщиках, других машинах, велосипедах или моем душевном состоянии. Только когда я ехала по Нижнему концу, минуя сначала один коттедж, потом другой, вписываясь в поворот, я пришла в себя, словно выведенный из транса человек. От страха у меня онемели губы, и волна тревоги разошлась по всему телу, терзая каждый нерв.
Как только показался коттедж Мэри Джейн, я заметила констебля у двери. Автомобиль я поставила на обычное теперь мое место, рядом со сложенной всухую каменной стеной напротив коттеджа сестры. Констебль наблюдал, как я вылезаю из машины. Подождал, пока я окажусь перед ним.
– Внутрь входить нельзя, мадам.
– Мне нужно поговорить с миссис Армстронг.
Он покачал головой:
– Никто не должен переступать порог.
Я глянула мимо него в окно. За столом сидела незнакомая мне женщина, спиной ко мне.
– Старший инспектор Чарлз попросил меня приехать, констебль.
– Вы не можете войти, – повторил он.
– Где старший инспектор Чарлз?
– В каменоломне. Туда вы тоже не сможете войти.
– Кто это в коттедже? И где миссис Армстронг?
– С дамой сидит миссис Шарп. – Он заглянул в окно, словно для подтверждения своих слов. – Она жена местного сержанта полиции.
Мэри Джейн с ней не было.
– Куда вы идете? – закричал констебль, когда я исчезла за коттеджем.
– В туалет.
– Вы не можете…
Больше я ничего не услышала, так как вбежала в туалет и захлопнула за собой дверь. Безупречно побеленные стены, чистое сиденье. На гвозде висели аккуратно нанизанные на веревочку квадраты «Дэйли геральд». Интересно, доложил ли сержант Шарп или миссис Шарп об этом факте Маркусу. Что Армстронги подтирают зады радикальной газетой.
Выйдя из туалета, я увидела в окне Мэри Джейн.
– Что происходит? – одними губами спросила я.
Она подняла раму и высунулась.
– О, все нормально. Они захотели, чтобы я осталась дома, чтобы не расстраиваться из-за их поисков. – Она состроила рожицу и понизила голос: – Миссис Шарп любезно согласилась посидеть со мной. Не могу же я ее прогнать, правда? Тот инспектор вел себя очень мило. Я пойду лягу. У меня так болит голова, Кейт. Я не могу вести светскую беседу.
Бедная дурочка. Ты же фактически под арестом и, вероятно, к концу дня действительно попадешь за решетку.
– Где Гарриет и Остин?
– Остались в школе, пока не закончится переполох в каменоломне.
– А что с их бабушкой?
На лице Мэри Джейн отразилось раздражение.
– Слышала бы ты, как она храпит! Мы поругались, и она уехала домой. Я пообещала детям навестить ее в воскресенье.
– Тогда ложись и отдыхай, – сказала я. – А я посмотрю, что там происходит.
Она отошла от окна. Я зачерпнула ковшом воды из ведра у колодца, попила и вымыла руки.
Констебль услышал, должно быть, наши голоса. Появился с подозрительным видом.
Я медленно побрела к своей машине.
При входе в каменоломню была натянута длинная красная лента, привязанная к двум переносным опорам. Я уже пролезла под ней, когда ко мне поспешил полицейский в форме, чтобы меня остановить. Я успела заговорить первой:
– Пожалуйста, сообщите старшему инспектору Чарлзу, что здесь миссис Шеклтон.
Он с удовольствием приказал бы мне вернуться по ту сторону ленты, но ограничился официальным:
– Пожалуйста, подождите здесь, мадам.
Над каменоломней висела зловещая тишина. Навес каменщика огородили – поздновато, на мой взгляд. Я напрягала зрение, желая разглядеть, лежат ли все еще кучей обломки солнечных часов, но ничего не увидела из-за рельефа почвы.
За хибаркой бригадира констебль подошел к двум мужчинам, стоявшим ко мне спиной. Я узнала непринужденную осанку Маркуса и его широкие плечи. Он повернулся ко мне и приветственно поднял руку. Когда он направился ко мне, я заметила, что другой мужчина держит на поводке бладхаунда.
Маркус подошел ближе, ища глазами мой взгляд, пытаясь говорить без слов. Хотел ли он выразить сочувствие?
Он взял меня за руку и держал ее с потрясающей нежностью.
