— И чем это отличается от отношения Британии? — спросила Софья.
— Очень правильный вопрос. С моей точки зрения, ничем. Обе страны хотели получить торговые льготы, не связывая себя политическими обязательствами, и использовать русские войска, покупая кровь за золото. На западном направлении Россия удачно поглотила земли, населенные в основном говорившими на русских диалектах и исповедовавшими православие. Тамошние жители симпатизировали империи, притом хватало сложностей. Идти дальше воевать за чужие интересы… — Я пожал плечами. — Другое дело, если бы на юге у нас были развязаны руки. Крымское ханство, даже приведенное к смирению и лишившееся части территории, разрывало наши границы и опасно вклинивалось в русские земли. Сохранять устья Дона, Днепра, Буга и Керченский пролив в руках кочевников-татар было дико. Как и, если мы хотели нормальных коммерческих связей, нельзя было существовать при запретах хождения русских судов по Черному морю и невозможности защищать свою торговлю без военного флота. Вот это было действительно важно, однако Людовик отказывался идти на сближение в обмен на помощь его целям войсками.
А ветерок становится неприятным. Да и спать пора. Но меня самого увлекли воспоминания.
— С самого начала Анна, чтобы иметь возможность влиять на готовившееся заключение мира и заслужить репутацию европейского арбитра, пыталась взять на себя роль посредницы в переговорах. Идея провалилась. Никто не был заинтересован в росте авторитета России. Невзирая на разочарование, императрица распорядилась создать при министерстве иностранных дел германский отдел. Замечу, я не имею ни к идее, ни к воплощению ни малейшего отношения. Практически во всех германских государствах, от Баварии до вольных городов, появилась куча консулов, для лучшего контроля обстановки. Она принялась подчеркнуто проводить политику сохранения мира на основе территориального статус-кво, вмешиваясь при каждом удобном случае в происходящее в Священной империи. Фактически постепенно отнимала у Франции ее функции по сдерживанию и контролю за притязаниями Австрии и Пруссии на гегемонию. Не без просчетов, конечно, однако в целом заставила считаться с Россией и получила дополнительное поле для маневра.
— Вышло настолько удачно, — с оттенком восхищения заявила Софья, — что в попытках избавиться от вмешательства Петербурга в дела Европы Англия и Франция открыли нам дорогу на юг. Занять нас войной с Турцией, пока сами примутся выяснять отношения.
— Не так сразу и не так быстро. Маневров и переговоров было много. Именно тогда приехала в Россию Каролина Матильда, будущая Екатерина в православном крещении. Англичане готовы были на многое, чтобы переманить ее на свою сторону.
На девочку смотрели как на политическую силу, а ее замужество расценивалось не просто как брачный союз, а союз Англии с Россией, где Лондон в очередной раз играл роль направляющей силы, а обязательств на себя не брал. В Англии уже заполучили шпагу в виде Пруссии и нуждались скорее в устранении Петербурга или использовании на вторых ролях, чем в качестве равноправного партнера. Будущая русская царица, происходящая из Великобритании, виделась из Альбиона скорее в роли марионетки и шпиона, чем скрепляющей связи. Только говорить сейчас это несколько неуместно. И пахнет нехорошо. Захочет Софья — сама догадается о неких тонкостях.
— Впервые мы могли диктовать свои условия, — сказал я, — а не смиренно выслушивать их. Несмотря на все усердие Австрии и Франции, усиленно старавшихся вновь вовлечь Россию в военную коалицию, императрица не пошла на этот шаг. Париж не желал отказываться от поддержки османов, да и торговый оборот в тот момент только набирал силу. А если смотреть на происходящее без иллюзий, то Людовик и не мог сдержать ответные турецкие действия.
— То есть как ответные? — изумилась Софья. — Они же имели планы восстановить независимость Польши, захвата Волыни и Подолии, утраченной Турцией по Карловицкому миру 1699 года!
Великое все-таки дело средства массовой информации. Столько лет сам и при помощи прирученных журналистов вливал в уши российского общества определенные тезисы, используя малейшие предлоги для гневных статей, что скоро и сам поверю. Конечно, одной из важнейших причин Русско-турецкой войны 1760–1765 годов было то, что султан Мустафа III, как и его ближайшие предшественники, стремился играть значительную роль в Центральной и Юго-Восточной Европе. Они всерьез и очень правильно опасались дальнейшего усиления Российской империи в целом, видя в этом угрозу своим позициям в Северном Причерноморье и в Крыму. В основном удерживало нежелание Франции финансировать войну. Этот пробел очень удачно исправила Великобритания, решившая устранить Россию из европейских раскладов.
— По условиям мира между Россией и Турцией оставалось несколько буферных формирований — это Крымское ханство, Грузия и Кабарда, Валахия и Молдавия. Мы прямо и косвенно постоянно вмешивались во внутренние дела тамошних правительств, поддерживая своих ставленников. В Кабарде фактически правили русские вассалы, казаки регулярно вторгались на побережье. Они тоже старались не оставлять якобы нейтральные территории без присмотра. Меняли ханов в Крыму, нервно реагировали на строительство на полученных Россией землях. Османская империя присоединила к своей территории земли, принадлежавшие раньше Крымскому ханству: был создан новый пашалык[1] в Бессарабии с включением в него Каушан, Балты, Дубоссар и прочих земель до реки Буг. Очень сложно разобраться, что происходило само по себе, что по наущению или в качестве ответной меры.
— Ты хочешь сказать…
— Именно это и хочу. В любом конфликте всегда две стороны. И мы приложили не меньше усилий, чтобы подтолкнуть к войне.
— Но ты вечно говорил про мир, который важен для державы! Что ее нужно обустраивать, а война приводит к огромным материальным и финансовым потерям!
— Я и не отказываюсь. Только мир позволяет сводить бюджет государства без дефицита. Глубоко убежден: налоги не должны превышать двадцать процентов дохода. Таможенные пошлины на импортируемые товары не свыше двадцати пяти процентов на продукцию, производимую в России, десяти процентов на экспортную. Иначе люди принимаются скрывать прибыль и переходят к контрабанде. Единственный путь, по которому следовало идти, — это развивать деловую активность. И я был прав! Таможенные доходы увеличились на треть.
А как меня в очередной раз возненавидели те, кто наживался на поставках из-за границы! Хорошо еще Анна сделала красивый жест, объявив, что двор будет довольствоваться «отечественными произведениями». Она поддержала облегченный таможенный тариф для отечественных текстильных фабрик и одновременно запретила импорт иностранных мануфактурных изделий, за исключением сырья, необходимого для ремесел и фабрик.
Армия требовала крупных поставок сукна. Потребность в сукне составляла в 1742 году миллион триста десять тысяч аршин. И задачу решили. Не сразу, однако полностью. Теперь не мы закупаем ткани, а европейцы носят наши. Нельзя сказать, что сегодня русские мануфактуры завалили весь мир, однако если не так давно треть ввоза из Англии составляли хлопчатобумажные ткани, пятая часть приходилась на шерстяные изделия, то сейчас импорт почти не закупается. Достаточно своего качественного производства.
Это было непросто. Целая серия мероприятий и указов: «О пропуске без взимания пошлины с машин, служащих к сокращению труда на мануфактурах», «О беспошлинном пропуске привозимых из-за границы новых изобретений, служащих в пользу», «О пропуске по одному образцу выписываемых из чужих краев для горных заводов инструментов, орудий и других вещей, особливо из Англии, патентованных», «О невзимании пошлины с книг в переплете, выписываемых для Академии наук, для университетов, кадетских корпусов и гимназий». Кроме того, приходилось сманивать умелых мастеров и красть чертежи станков.
— Деньги, деньги, — с досадой проворчал я. — Ты хоть слышала про революцию цен в Европе после открытия Америки?
— Золото и серебро поступали в Испанию из колоний в огромном количестве, — бодро отрапортовала она. — Цены на Западе выросли очень заметно.
— Молодец, хорошо училась. Только заметно — это раз в десять и до наших краев докатилось не в шестнадцатом веке, а доброе столетие спустя. Потому и выгодно купцам покупать товары в России и Польше. Здесь взяли, там сбросили, и навар процентов в триста. А при такой прибыли нет такого преступления, на которое купец не рискнул бы пойти, хотя бы и под страхом виселицы.
— Как? — переспросила она, открыв рот.
— Нормальный доход десять процентов, при двадцати появляется группа, готовая вложить деньги в новое дело. При пятидесяти уже огромная толпа. Сто процентов заставляют нарушать мораль и приличия, продавая в рабство ближайших родственников.
