— Ага, — ответил Клинт. — С нею всё путём, только всё время болтает во сне. Думаем, скоро она выйдет из комы.
Томас почувствовал лёгкий озноб. Неизвестно почему, но до этого момента он никогда толком не задумывался о том, что девушка может очнуться и, чего доброго, начать говорить. И с чего это он вдруг так разнервничался?
— Надеюсь, вы записали каждое произнесённое ею слово? — спросил Ньют.
Клинт кивнул.
— Да она бормочет по большей части что-то невразумительное. Но всё, что смогли понять — да, записали.
Ньют указал на блокнот на тумбочке.
— Что, например?
— Ну, то же самое, что она сказала, когда её вынули из Ящика — про то, что всё изменится. Потом ещё какую-то ересь про Создателей и про «всему конец». Да, и ещё... — Клинт осёкся и посмотрел на Томаса, словно не хотел продолжать в его присутствии.
— Ничего, что можно сказать мне — можно и ему, — заверил Ньют.
— Ну ладно... Я не всё смог разобрать, но... — Клинт снова кинул косой взгляд на Томаса. — Она постоянно твердит его имя — снова и снова.
Услышав такое, Томас чуть не упал. Опять он! Да кончится это когда-нибудь?! Они с девушкой были-таки знакомы? В голове у него гудело, и некуда было спрятаться от этого сводящего с ума гула.
— Спасибо, Клинт, — отозвался Ньют. Его слова прозвучали как недвусмысленный приказ уйти. — Дашь нам подробный отчёт обо всём, о-кей?
— Будет сделано.
Медяк кивнул обоим и вышел.
— Возьми стул! — распорядился Ньют, присаживаясь на краешек кровати. Томас немного приободрился, видя, что тот пока не разражается обвинениями. Он подхватил стул, стоявший у письменного стола, придвинул его к изголовью кровати, на которой лежала девушка, сел и склонился над ней, чтобы взглянуть ей в лицо.
— Ну и как? — допытывался Ньют. — Можешь хоть что-нибудь сказать?
Томас не отвечал: он вглядывался, напрягая мозг, стараясь пробить брешь в барьере, окружающем его память, и добыть оттуда нужные сведения. Он воскресил в мыслях тот момент, когда новоприбывшую только что подняли из кабины лифта. Она тогда на краткий миг открыла глаза.
Они были глубоко-синие. Такого цвета он больше ни у кого никогда не видел. Он попытался наложить два образа друг на друга, воображая эти яркие глаза на её нынешнем лице. Чёрные волосы, изумительно белая кожа, полные губы... Всматриваясь в лицо спящей, он снова поразился её совершенной красоте.
И вдруг что-то всколыхнулось в самом дальнем закоулке его памяти — словно взмах крыльев, невидимых, и тем не менее чётко осязаемых. Всплеск длился всего одну секунду и тут же растворился в тёмной бездне, затерялся в глубине потерянной памяти, но юноша ухватил проблеск неясного узнавания, отзвук туманного воспоминания...
— Я действительно знаю её! — прошептал он, откидываясь на спинку стула. Каким облегчением было наконец-то сделать это признание вслух!
Ньюта подбросило.
— Что?! Кто она?
— Понятия не имею. Но что-то как щёлкнуло — я знал её раньше, вот только откуда? — Томас в ярости тёр глаза, не в силах восстановить утерянную связь.
— Так думай же, думай, чёрт побери! Не теряй нить! Сосредоточься!
— Да я же стараюсь, заткнись, чтоб тебя! — Томас закрыл глаза, пытаясь в темноте своего разума найти её лицо. Кто же она, эта знакомая незнакомка?! Какая ирония — ведь ему не было известно, кто такой он сам!
Он вновь склонился над спящей, сделал глубокий вдох, затем потряс головой и виновато взглянул на Ньюта:
— Что-то никак у меня не...
«Тереза».
Томас вскочил, опрокинув стул, и начал оглядываться по сторонам в поисках... чего? Он только что услышал...
— Что? Что такое? — всполошился Ньют. — Ты что-то вспомнил?
Томас проигнорировал его восклицания, лишь продолжал в недоумении оглядываться по сторонам. Он точно слышал голос! Откуда? Он снова уставился на девушку.
— Я... — Он вернулся на свой стул и вновь всмотрелся в лицо спящей. — Ньют, перед тем, как я вскочил... ты что-то сказал?
— Ничего.
Конечно, нет.
— Ох. Мне кажется, я что-то слышал... Не знаю... Может, это только у меня в голове?.. Или... или это она сказала?..
— Она? — переспросил Ньют, и его глаза вспыхнули. — Нет. А что? Ты что-то услышал?
Томасу было страшно признать истину.
— Я... Честное слово, кто-то произнёс имя. Тереза.
— Тереза? Нет, я ничего такого не слышал. Наверно, что-то выскочило из твоей долбаной памяти! Это её имя, Томми. Тереза. Что ещё это может быть?
Томасом владело чувство какой-то странной нереальности происходящего, словно только что случилось нечто сверхъестественное.
— Понимаешь... Могу поклясться, что слышал его! Но вроде как в голове, понимаешь? Не могу объяснить.
«Томас».
На этот раз он не только слетел со стула, но и отскочил в дальний конец комнаты, опрокинув по пути настольную лампу — та упала и разлетелась на мелкие осколки. Голос! Голос девушки! Доверчивый, нежный шёпот. Он отчётливо слышал его. Нет сомнений.
— Да что с тобой, на хрен, творится? — рявкнул Ньют.
Сердце Томаса колотилось, как бешеное, набатом отдаваясь в голове, желудок скрутило.
— Она... Чёрт, она разговаривает со мной! У меня в голове. Она только что произнесла моё имя!
— Что?!
— Да чёрт бы меня побрал! — Мир вокруг завертелся, сминая сознание, унося мысли... — Я слышу её голос у себя в голове. Или, может... ну, это не совсем голос...
— Томми, ну-ка сядь! Что за хрень ты несёшь?
— Ньют, это не хрень, и ничего я не несу! Это вроде как не совсем голос... но я его слышу!
«Томас, мы — последние. Скоро всё будет кончено. Так должно быть».
Слова эхом отозвались в его сознании, отразившись от барабанных перепонок — он действительно слышал их! Одновременно было ясно — они пришли не откуда-то извне. Они в буквальном смысле звучали у него в мозгу.
«Том, кончай валять дурака».
Он закрыл уши ладонями и крепко зажмурился. Всё это было настолько странно, что рассудок отказывался признать реальность происходящего.
«Моя память тускнеет, Том, так что когда я очнусь, от неё мало что останется. Мы можем справиться с Испытаниями. Время пришло. Меня послали, чтобы я положила начало концу».
Больше натянутые нервы Томаса не выдержали. Не обращая внимания на недоумённые расспросы Ньюта, он, спотыкаясь на ходу, кинулся к двери, распахнул её настежь, вылетел в коридор и побежал. Вниз по лестнице, вон из Берлоги. Но голос в голове не унимался, ничто не могло заставить его замолчать.
«Всё изменится», — услышал он.
Ему хотелось кричать и бежать, бежать, что есть сил, пока не свалится. Он достиг Восточной двери, пронёсся сквозь неё и покинул пределы Приюта. И дальше — коридор за коридором, проход за проходом, в самое сердце Лабиринта, и плевать на правила. Но голос по-прежнему явственно раздавался в его сознании:
«Ты и я, Том. Мы сделали это с ними. С нами».
ГЛАВА 29
Томас остановился, лишь когда голос в его голове смолк. И только теперь осознал, что бежит уже почти целый час: отбрасываемые стенами тени вытянулись к востоку, солнце скоро закатится, и Двери закроются на ночь. Пора возвращаться. Потом последовало ещё одно открытие: оказывается, он определил направление и время бессознательно. Инстинкты сработали.
Ему необходимо вернуться.
Но хватит ли у него мужества, чтобы вновь встретиться с ней лицом к лицу? Этот голос в голове... И тревожащие, непонятные слова...
Выбора, однако, не оставалось. Если продолжать страусиную политику, ни к чему толковому не придёшь. К тому же, как ни странно и неприятно было вторжение в его мозг, уж лучше оно, чем очередная встреча с гриверами.
На пути к Приюту он многое узнал о себе самом. Оказывается, не сознавая и не задумываясь, он точно следовал собственному маршруту вглубь Лабиринта. Он ни разу не запнулся и не засомневался, куда ему сворачивать и какой проход избрать, в обратной последовательности повторяя путь, который прошёл, убегая от голоса. Он понял, что это значило.
Минхо был прав. Скоро Томас станет лучшим из Бегунов.
Второе, что он узнал о себе, — как будто ночь в Лабиринте и так не доказала это со всей очевидностью! — он был в превосходной физической форме. Всего лишь накануне, казалось, его полностью оставили последние силы, всё тело ныло и отказывалось подчиняться — и как он, однако, быстро оправился! И теперь уже почти два часа бежал легко, почти без напряжения. Не надо быть гением в математике, чтобы, приняв во внимание скорость и затраченное время, вычислить, что к моменту возвращения в Приют он пробежал примерно половину марафонской дистанции.
Раньше он как-то не задумывался об истинных масштабах Лабиринта, а теперь до него дошло: да ведь это же мили и мили запутанных переходов! К тому же стены-то ведь движутся каждую ночь; неудивительно, что разгадать загадку Лабиринта оказалось не так легко, как хотелось бы. Если до нынешнего вечера он ещё дивился несообразительности Бегунов, то теперь ему стала ясна вся масштабность и сложность их задачи.
