— Вообще-то, вру почём зря. На самом деле чувствую себя как кусок плюка, сожранный и сблёванный гривером, причём два раза.
— Ну да, так ты выглядел вчера. — Заметив, что Алби метнул в него рассерженный взгляд, Томас понадеялся, что вожак на самом деле не гневается всерьёз, однако поспешил исправить оплошность: — Но сегодня ты — как новенький. Правда-правда!
Алби положил ключ в карман и прислонился к двери Кутузки.
— М-да, ну и разговорчик у нас с тобой вчера вышел.
У Томаса упало сердце. Кто знает, чего ожидать от Алби в его нынешнем состоянии...
— Угм-м... Да, я помню.
— Я видел то, что видел, Чайник. Оно теперь поблекло, но я всё равно никогда не забуду. Жуть жуткая. А когда начинаю об этом говорить, меня что-то как душит, что ли. Сейчас так вообще — только что-нибудь возникнет в башке, то сразу же и исчезает, как будто оно, то самое, что помню, не хочет, чтобы я его помнил.
Вчерашняя сцена мелькнула перед мысленным взором Томаса: Алби корёжит, он ворочается, пытается задушить самого себя... Томас ни за что бы не поверил, что такое возможно, если бы не видел этого собственными глазами. И как бы ни был страшен ответ, он должен спросить...
— А вот та штука... обо мне... Ты всё твердил, что видел меня. Что я делал?
Алби долго не отвечал, рассеянно глядя вдаль.
— Ты был... заодно с Создателями. Помогал им. Но это было не самое большое потрясение.
Томасу показалось, будто кто-то со всего размаху въехал ему в солнечное сплетение. «Помогал им?!» Он силился спросить, что это значит, но не нашёл подходящих слов.
А Алби продолжал:
— Я надеюсь, что Превращение не возвращает нам настоящих воспоминаний. Я думаю, оно создаёт фальшивые. Кое-кто ещё подозревает тоже самое. Мне остаётся только надеяться. Если мир действительно таков, каким я его видел... — Он затих. Воцарилась зловещая тишина.
Томас был озадачен, но продолжал гнуть свою линию:
— Ты не мог бы рассказать, что там было обо мне?
Алби помотал головой.
— Ни за что, шенк. Не собираюсь рисковать снова самоудушиться. Наверно, они ставят в мозги какой-то блок — ну, типа, как когда они стирают наши воспоминания.
— Да знаешь, если я сволочь, может, тебе не стоило выпускать меня из клетки? — Томас всё же надеялся, что его слова не будут восприняты как руководство к действию.
— Да какая ты там сволочь, Чайник... Ты, может, дубина и козёл, но не сволочь. — Алби изобразил что-то вроде улыбки — на его обычно жёстком лице обозначилась горизонтальная щель. — Ты рисковал собственной задницей ради меня и Минхо — ни одна сволочь на это не способна. Я, во всяком случае, о таком не слыхал. Не-е, думаю, что они что-то химичат с грив-сывороткой, и с Превращением какая-то ерунда. Надеюсь на это — ради тебя, да и ради себя самого тоже.
Томас так воспрял духом, узнав, что Алби не считает его шпионом и предателем, что услышал только половину сказанного лидером.
— Что, действительно так плохо? Я имею в виду — воспоминания, которые вернулись?
— Я вспомнил кое-что из своего детства, ну, там, где жил, и всё в таком роде. И если бы сам Господь сейчас сошёл с небес и сказал, что я могу отправляться обратно домой... — Алби потупил взор и снова помотал головой: — Поверь, Чайник, прежде чем уйти, я пойду и проведу ночь любви с гриверами.
Услышанное несказанно удивило Томаса. Неужели всё так страшно?! Вот если бы вожак рассказал более подробно, описал бы поточнее, что он видел... Но память о припадке, когда Алби чуть не удавил себя собственными руками, была ещё слишком свежа.
— Так может, воспоминания всё-таки ненастоящие, а, Алби? Может, грив-сыворотка — это просто какой-то психотропный наркотик, вызывающий галлюцинации? — Томас понимал, что хватается за соломинку.
Алби секунду подумал.
— Наркотик... Глюки... — И снова потряс головой. — Сомневаюсь.
Ну что ж, попытка — не пытка.
— Всё равно нам надо вырваться из этого места.
— Да что ты говоришь, Чайник! — саркастически изрёк Алби. — Спасибо! Интересно, что бы мы делали без твоих отеческих наставлений?!
Неожиданная смена настроения вожака вырвала Томаса из состояния мрачной подавленности.
— Прекрати звать меня Чайником! Теперь у нас девчонка Чайник!
— О-кей, Чайник. — Алби вздохнул, давая понять, что беседа окончена. — Иди сожри что-нибудь. Ты отмотал свой Великий Тюремный Срок длиной в Целый Один День, можно сказать, от звонка до звонка.
— Одного дня более чем достаточно!
И хотя Томасу страшно хотелось получить ответы на все свои наболевшие вопросы, ему ещё больше хотелось убраться подальше от Кутузки. Да к тому же он был голоден, как волк. Одарив Алби счастливой улыбкой, он полетел к кухне на свидание с ужином.
Ужин превзошёл самые смелые ожидания.
Котелок знал, что Томас припозднится, поэтому оставил для него большую тарелку, на которой громоздились внушительных размеров ростбиф и гора картошки, а прилагающаяся записка гласила, что в шкафу для него припрятано печенье. Шеф-повар, очевидно, продолжал оказывать Томасу поддержку, которую так недвусмысленно продемонстрировал на Сборе. Пока Томас ужинал, пришёл Минхо и ввёл его в курс дела перед Великим Днём — Днём Начала Тренировки Настоящего Бегуна — сообщив ему некоторые цифры и интересные факты — пусть поразмыслит на сон грядущий.
Покончив с ужином, Томас направился в то укромное местечко, где спал в прошлую ночь — угол в глубине Жмуриков. Он возвратился мыслями к разговору с Чаком: интересно, а каково это, когда родители желают тебе спокойной ночи?
Кое-кто ещё суетился на обширном дворе Приюта, но большинство уже затихло, словно желая поскорее уснуть и сбросить со счетов очередной день жизни в этом странном и страшном месте. Томасу тишина и покой были как раз на руку.
Одеяла, которыми его укрыли прошлой ночью, лежали на том же месте. Он подобрал их, завернулся и притулился в уютном уголке между каменных стен, на толстой подстилке плюща. Стараясь расслабиться, глубоко вдохнул, и в лёгкие ему полился мягкий воздух, напоённый смесью свежих лесных запахов... что опять натолкнуло его на размышления о климате этого места. Ни дождей, ни снега, ни палящей жары, ни пронизывающего холода. Если бы не тот незначительный факт, что, оторванные от родных и друзей, они живут, заточённые в гигантском Лабиринте, где хозяйничают чудовища, — Приют можно было бы считать райским уголком.
Кое-что здесь чересчур хорошо. Очень странно и настораживающе.
Мысли его потекли дальше — к тому, о чём ему сообщил за ужином Минхо, — о размерах Лабиринта. Сведения были вполне достоверны — он убедился в истинных масштабах сооружения, когда оказался у Обрыва. Единственное, чего Томас не мог уразуметь — как такое вообще может быть построено. Лабиринт простирался на многие мили. Бегуны должны быть чуть ли не в сверхчеловеческой спортивной форме, чтобы исполнять свои ежедневные обязанности.
И всё же найти выход им до сих пор не удалось.
Но несмотря на полную безнадёжность ситуации, они не сдавались!
Минхо рассказал ему одну старинную историю — по какой-то неведомой прихоти сознания она сохранилась в памяти Стража — о женщине, потерявшейся в лабиринте. Ей удалось выйти из него, потому что она двигалась, никогда не отрывая правой руки от стены. На каждом углу ей приходилось поворачивать направо, и простые законы физики и геометрии вывели её к выходу. Разумно? Пожалуй.
Но не здесь. Здесь все дороги вели обратно в Приют. Что-то было не так, что-то ускользало от внимания ребят...
Завтра начнётся его тренировка. Завтра он начнёт вносить свой вклад в поиски этого ускользающего «чего-то». И Томас принял решение: не обращать внимания на несуразности. Не обращать внимания на всё злое и страшное. Вообще ни на что не обращать внимания и не сдаваться, пока не разгадает загадку и не найдёт путь домой.
Завтра. Мир вокруг него поплыл, и он крепко уснул.
ГЛАВА 32
Минхо разбудил его ещё до рассвета, посветив в лицо и затем махнув фонариком: мол, ступай за мной, обратно в Берлогу. Томас легко стряхнул с себя остатки сна — ему не терпелось приступить к тренировке. Он выполз из-под одеяла и отправился вслед за наставником. Луг был усеян недвижными телами приютелей, чей храп служил единственным признаком того, что они не мертвы, а только спят. В едва брезжущем свете раннего утра, окрашивающего Приют в тёмно-синие тона, Томас с Минхо осторожно пробирались между спящими. Впервые нынешний дом Томаса предстал перед его взором столь мирным и спокойным. Для полноты картины на Живодёрне пропел петух.
Завернув за задний угол Берлоги, Минхо выудил из кармана ключ и отпер неприметную кособокую дверь, ведущую в маленькую кладовку. Томас даже слегка поёжился — а вдруг в каморке таится какая-то жуткая тайна? Свет фонарика Минхо заплясал по тесной комнатушке, выхватывая из темноты верёвки, цепи и прочую дребедень. Наконец, он упал на коробку с кроссовками. Томас чуть не рассмеялся: никак не ожидал чего-то столь ординарного.
