Он всё бежал и бежал, направо, налево, прямо, вперёд и вперёд... К тому моменту, когда он пересёк порог Приюта, до закрытия Дверей оставались считанные минуты. Усталый, он направился прямиком к Жмурикам и углубился в лес. Там, в юго-западном углу, деревья образовывали густую чащу. Здесь он рассчитывал побыть в уединении — этого ему хотелось сейчас больше всего.
Вскоре будничные шумы Приюта: разговоры приютелей, мычание и блеяние скота на Живодёрне — превратились в неясный отдалённый гул, и Томас получил, что хотел. Он нашёл место, где две гигантские стены соединялись друг с другом, и рухнул на землю в углу между ними. Никто не пришёл и не побеспокоил его. Южная стена задвигалась, закрывая на ночь проход; он наклонился вперёд и переждал, пока она не остановилась. А ещё через несколько минут, удобно опершись спиной на соединение стен, покрытое густой зарослью плюща, он уснул.
Утром кто-то деликатно потряс его за плечо.
— Томас, вставай!
Чак. От этого парня, видимо, никуда не скроешься, везде достанет. Талант.
Застонав, Томас потянулся, разминая затёкшие спину и руки. Ночью его заботливо укрыли парой одеял. Видно, кому-то нравилось изображать из себя мамочку.
— Который час?
— Ещё немного — и останешься без завтрака. — Чак потянул его за руку. — Ну, вставай же! Пора тебе начать вести себя нормально, а то совсем свихнёшься.
Внезапно в сознании Томаса вспыхнуло воспоминание о том, что случилось накануне, и внутри всё болезненно сжалось. «Что они теперь со мной сделают? — задавался он вопросом. — А ещё она сказала что-то насчёт того, что в происходящем здесь виноваты мы с ней. Что бы это значило?»
И вдруг ему пришло в голову: а, может, он просто сошёл с ума? Вдруг пережитое в Лабиринте оказало такое влияние на его психику, что она не выдержала? Как бы там ни было, голос девушки звучал только в его голове, больше никто не слышал тех странных, не поддающихся пониманию слов, что произнесла Тереза, никто его ни в чём не обвинил. Никто даже не знает, что девушка сказала им своё имя. Ну, почти никто. Ньют знает.
Вот пусть так всё и остаётся. И без того дела из рук вон плохи, и он не собирается сделать их ещё хуже, рассказывая направо и налево, что ему мерещатся какие-то потусторонние голоса. Вот только как быть с Ньютом?.. Надо, наверно, попробовать убедить его, что Томаса накрыл стресс, и его ум временно помутился, но после крепкого ночного сна всё теперь в порядке. «Я не сумасшедший!» — уверял Томас самого себя. Конечно, нет, только этого ещё не хватало!
Чак смотрел на него, изогнув брови домиком.
— А, извини, — сказал Томас, вставая и стараясь вести себя как ни в чём не бывало. — Я задумался. Пошли поедим, умираю с голоду.
— Да нормалёк! — отвечал Чак, шлёпнув Томаса по спине ладошкой.
Пока они шли к Берлоге, рот у Чака не закрывался. Томас не жаловался: болтовня Чака создавала иллюзию вполне нормальной жизни. Надо привыкать к тому, что такая жизнь — не для Томаса.
— Вчера вечером Ньют нашёл тебя и сказал всем, чтобы не будили. А ещё он рассказал нам, что было решено на Совете — что ты отсидишь один день, а потом начнёшь тренироваться на Бегуна. А шенки — ну, кто-то ворчал, кто-то радовался, а остальные сделали вид, что им вообще до фонаря. А я вот считаю, что это просто здóрово! — Чак приостановился, чтобы перевести дух, потом продолжал: — Помнишь, в ту первую ночь, ну, когда ты нёс плюк про то, что станешь Бегуном, чёрт возьми, я про себя хохотал так, что кишки чуть не свернул. Я тогда думал: да, этому бедолаге придётся засунуть свои мечты в одно очень неприятное место. И вот пожалуйста — ты оказался прав, а я в плюке!
Томасу как-то не очень хотелось распространяться на этот счёт.
— Я сделал то же, что на моём месте сделал бы каждый. Я не виноват, что Минхо и Ньют выдвинули меня в Бегуны.
— Ну да, ну да. Скромный ты наш.
Его статус Бегуна занимал в мыслях Томаса последнее место. А на первом была Тереза, голос в голове и то, что этот голос произнёс.
— Нет, я, конечно, рад, скорей бы начать... — выдавил улыбку Томас. На самом деле его совсем не грела мысль о том, что прежде чем начать карьеру Бегуна, ему придётся провести целый день в одиночном заключении.
— Посмотрим, как ты будешь радоваться, когда от беготни у тебя будут ноги отваливаться. Но во всяком случае знай: старый добрый Чаки гордится тобой!
Энтузиазм друга был заразителен, и Томас улыбнулся по-настоящему.
— Если бы ты был моей мамой, — пробормотал он, — это была бы не жизнь, а малина.
«Мама...» — подумалось ему, и мир вокруг на мгновение померк. Он ведь даже не помнил своей матери. Он затолкал мысль о ней подальше, не то тьма поглотила бы его с головой.
Они пришли на кухню. За длинным столом было два свободных места, которые они и заняли. Каждый, кто входил или выходил, казалось, считал своим долгом уставиться на Томаса. Некоторые даже подходили и поздравляли. Кроме немногих неприязненных, брошенных искоса взглядов, большинство приютелей, похоже, было на его стороне. Потом ему на ум пришёл Гэлли.
— Эй, Чак, — расправляясь с яйцом, сказал он и при этом постарался придать своему тону небрежность, — Гэлли нашли?
— Не-а. Как раз хотел тебе сказать: его видели, когда он выскочил со Сбора. Умчался прямо в Лабиринт. И всё — как в воду канул.
Томас уронил вилку. Он и сам не знал, чего ожидал и на что надеялся. Во всяком случае, новость его огорошила.
— Что? Не шутишь? Он убежал в Лабиринт?
— Ну да. Все знают, что у него крыша съехала. А один шенк сказал, что когда ты вчера выбежал из Приюта, то наверняка затем, чтобы прикончить Гэлли.
— Не могу поверить... — Томас уставился в свою тарелку, прилагая немалые усилия, чтобы понять, почему Гэлли так поступил.
— Да не волнуйся ты об этом, чувак. Он всё равно никому не нравился, за исключением пары-тройки его дружков. Это они и обвиняют тебя во всяких глупостях.
Томасу казалось невероятным, что Чак рассуждает о столь чудовищных вещах так буднично.
— Знаешь, скорее всего, парень мёртв. А ты говоришь так, будто он на каникулы отправился.
Чак задумчиво посмотрел на него:
— Не думаю, что он мёртв.
— А? Тогда где он? Ведь только мы с Минхо — единственные, кто пережил ночь в Лабиринте и вернулся живым, разве не так?
— Вот и я то же самое говорю. Уверен, что его дружки прячут шенка где-то в Приюте. Гэлли, конечно, идиот, но не настолько же он глуп, чтобы попробовать переночевать в Лабиринте. Не тебе чета.
Томас помотал головой.
— Может, как раз поэтому он и остался там! Хотел доказать, что и он тоже не лыком шит, раз я смог, то сможет и он. Он же меня ненавидит. — И поправился: — Ненавидел.
— А, ну и что? — Чак передёрнул плечами, словно они спорили, что лучше есть на завтрак. — Если он мёртв, то вы, ребята, в конце концов наверняка его найдёте. Если нет — проголодается и припрётся пожрать. Он мне по барабану.
Томас подхватил свою тарелку и понёс в мойку.
— Ну хоть бы один нормальный денёк! Отдохнуть, расслабиться...
— Тогда считай — твоё грёбаное желание исполнится! — послышался голос из-за спины, от двери кухни.
Томас обернулся и увидел улыбающегося Ньюта. И от этой улыбки юноше стало так уютно, что окружающий мир снова показался вполне приятным местечком.
— Ну что, пошли, арестант несчастный! — сказал Ньют. — В Кутузке расслабишься. Давай, топай. Чаки притащит тебе ланч.
Томас кивнул и вслед за Ньютом вышел из кухни. День в тюряге вдруг показался ему отличной идеей. Сиди себе, отдыхай и ничего не делай, куда уж лучше-то!
Вот только что-то подсказывало ему, что скорее Гэлли одарит его букетом цветов, чем в Приюте пройдёт хотя бы один день без происшествий.
ГЛАВА 30
Кутузка пряталась в закутке между Берлогой и северной стеной Приюта. От посторонних глаз её скрывали высокие колючие кусты, которые, похоже, целую вечность никто не подрезал. Она представляла собой большой бетонный бункер с одним узеньким зарешеченным окошком и деревянной дверью, снабжённой грозного вида ржавым замком с щеколдой. Сооружение словно выплыло из сумрачного средневековья.
Ньют вынул ключ, открыл дверь и жестом пригласил Томаса внутрь:
— Вот тебе табуретка и полная свобода плевать в потолок. Приступай.
Томас внутренне застонал, когда вступил под тюремную сень и узрел один-единственный предмет обстановки — безобразный, расшатанный табурет, у которого одна нога — наверняка намеренно — была короче других. Голая доска, никакой тебе мягкой обивки.
— Желаю весело провести время! — поддразнил Ньют, закрывая дверь. Томас повернулся к нему спиной и услышал, как щёлкнула задвижка. Затем голова Ньюта возникла в окошке. Тот смотрел на узника через ржавую решётку, и на лице бывшего Бегуна играла притворно-высокомерная усмешечка. — Это тебе премия за нарушение правил. Ты, конечно, герой, Томми и спас кое-кому жизнь, но тебе просто необходимо зарубить у себя на носу...
