Вылазки войск султана против двигавшейся на марше армии происходили непрерывно. Турки пользовались своей излюбленной тактикой, которая стала хорошо известна со времени крестовых походов и сводилась к налетам небольших конных отрядов на фланги обоза. Всадники осыпали солдат стрелами, стремясь, чтобы те нарушили строй и начали суетиться и кружиться, «как мухи»; тогда сами нападавшие спешили скрыться, а затем, перегруппировавшись, ударяли в иное место. Стычки и набеги по ходу этого нудного продвижения давали шанс и «сарацинскому» войску, и воинству Запада выявить слабые места друг друга. Правда, от резвости летучих отрядов на песчаном морском берегу было мало толку, а христиан не очень-то брали стрелы, потому что их хорошо защищали кольчуги. Беха эль-Дин, видевший, подобно Амбруазу, все происходившее своими глазами, свидетельствует о некоем солдате, который беззаботно шагал вперед, хотя в его спину попало с добрый десяток стрел.
«Борьба между двумя армиями не прекращалась, — писал он, — но тщетно мусульмане осыпали фланги врага стрелами и завязывали бои: враг продолжал следовать своим путем, сохраняя чинность и мерность поступи. В середине войска видна была колесница, на которой везли высокую, как минарет, башню, а над той башней развевалось их знамя».
Эта колесница с высоко воздетым над нею штандартом служила ориентиром, обозначавшим место сбора на тот случай, если неприятелю удалось бы рассеять войско. «Их суда, — добавляет тот же летописец, — плыли по морю параллельным курсом и останавливались при каждой задержке марша. Продолжительность перехода выбиралась в видах удобства пехоты, поскольку, хотя вьючные животные и использовались, поклажу и палатки несли на себе солдаты резерва». Многие другие арабские хронисты также более всего удивлялись этой безупречно строгой дисциплине, которая делала войско неуязвимым для турок и бедуинов; последние были «гнуснее и много чернее, чем сажа, чрезвычайно ловкие и смекалистые… они оказывались столь дерзкими, что не оставляли врагу ни мгновения передышки». И еще: напрасно «наше войско окружало франков во всех частях и обрушивало на них град стрел…‹…›, [они] хранили совершенную твердость на марше, не выказывая никакой тревоги, и их пехота отвечала на наши неустанные наскоки и поражала нашу конницу залпами арбалетов и стрелами».
Так армия Ричарда прибыла в Хайфу, завершив первый этап пути, и встала на привал под пальмами, ибо сам город был разорен Саладином. Тот, в свою очередь, точно отслеживал перемещения франков и собирался захватить их врасплох, а пока расположился лагерем в месте, которое называлось Каймун (Кемон). Дорога с этого времени слегка меняется, пролегая между морем и горой Кармель. Тут высилась крепость, известная как «Разрушитель», или «Резной Камень», а за ней в том месте, которое называется Капернаумским приморьем, следовала еще одна твердыня; но и та и другая уже не существовали: их уничтожил Саладин, старательно проводивший политику «выжженной земли». Связь с кораблями, продолжавшими следовать за армией, оставалась надежной, и позволительны были даже передышки, подчас растягивавшиеся до двух суток. Неподалеку от того места, где флот смог укрыться в двух бухточках почти неприступного острова, спустя двадцать лет, в 1218 году, орден тамплиеров воздвиг за четыре месяца великолепную крепость Атлит — Замок Западных Паломников. Эта выстроенная храмовниками твердыня в последующие времена оставалась последней крепостью крестоносцев, которую отстаивали после Сен-Жан-д'Акр (крепости Святого Иоанна Акрского). Но что говорить о старинных развалинах, если до сего дня это место в государстве Израиль сохраняет важное стратегическое значение и остается закрытым для туристов (включая большой зал, дошедший до нас со времен расцвета готики, — тот самый, в котором Маргарита Прованская произвела на свет двоих детей).
Движение армии возобновилось 30 августа. На этот раз храмовники пошли впереди, а госпитальеры — в арьергарде; с самого начала им пришлось отбиваться от нападений Саладина. Султан, похоже, считал, что пришел его час, поскольку обычные маневры по ходу продвижения стали для франков затруднительны. Так, необходимо было пересечь реку Нахр-Зерка, которую хронисты называли «Крокодиловой рекой». И в самом деле, жуткие чудовища утянули на дно двоих бойцов.
Добравшись до пристани в Цезарее, также превращенной султаном в развалины, войско стало на привал. Далее берег превратился в вереницу болот, и армии пришлось пойти по холмам, окаймлявшим долину Сарона. При этом к югу от Цезареи, у потока, именовавшегося тогда «Мертвой рекой», а сегодня — Нахр-Хедера, не обошлось без новой стычки, и довольно серьезной, поскольку сам Ричард, поспешивший на помощь храмовникам, получил легкое ранение. Тяжело переносимый зной замедлял передвижение, тем более что бойцам нельзя было снимать свои войлочные «корсеты» (нечто вроде нынешних жилетов у фехтовальщиков) и кольчуги, так как налеты турок не прекращались. Еще два дня необходимого отдыха прошли на берегу «Соленого потока» — реки Нахр-Искандеруна.
Следующий этап пути проходил через лес к северу от Арзуфа. Что это за место и как оно называется теперь, в точности не установлено. Опасность была велика: в эти первые дни сентября стоял «весьма великий зной», и лес мог превратиться в один огромный костер. Налицо были и иные условия, напоминавшие о катастрофе у Хаттина: достаточно было даже небольшого огня и подходящего ветра — и сарацины принудили бы франков к безоговорочной капитуляции.
Однако лес удалось преодолеть без осложнений. Войско прибыло к «Потоку граненых камней», то есть реке Нахр-Фалик. Один из английских летописцев сообщает о препятствии, которое ожидало короля в этом месте: войско Саладина загородило дорогу. «Король Англии, видя, что сам он и его войско могут умереть от жажды в эту ночь и еще и скот погибнет, поскольку их отрезали от доступа к воде, и видя также, что если они двинутся назад, то язычники попытаются их окружить и нечего будет противопоставить в ответ, поделил тотчас свое войско на отдельные отряды, призывая их сражаться храбро против врагов веры Христовой, и повелел мощно ударить по народу языческому». Ричард прежде всего попытался возобновить сношения с Саладином, и тот ухватился с готовностью за случай вступить в переговоры, которые позволили бы ему дождаться турецких подкреплений. Встреча с Маликом эль-Адилем, братом султана, состоялась 5 сентября. Роль переводчика вновь взял на себя Онфруа де Торон. Ричард потребовал, чтобы ему было возвращено королевство Иерусалимское, но натолкнулся на решительный отказ. Очевидно, что массовая казнь пленников не слишком способствовала дипломатическим успехам… Надо было вступать в бой.
В войске, считай, смельчаки лишь остались,Готовые доблестью путь проложить,Чтобы паломничество свершить.
Так описывает Амбруаз паузу, наступившую в военных действиях. И приказ о вступлении в бой был отдан. В передовом отряде оказались храмовники, за ними шли бретонцы и анжуйцы, затем Ги Лузиньянский со своими земляками из Пуату, после них нормандцы и англичане и, наконец, рыцари-госпитальеры, образовавшие арьергард. «Было условлено разместить перед боем в трех местах шестерых трубачей, чтобы те подавали сигнал в то время, когда надо было обращаться против турок: двое трубачей находились в войске, двоих оставляли в тылу, двоих — в самой середине». Бой начала турецкая конница:
«Более 30 тысяч турок кинулось во весь опор на войско, верхом на конях, стремительных, как буря, и поднимавших в воздух пылевые смерчи. Перед эмирами шли трубачи с трубами и несли барабаны и колокольцы, и барабанщики били изо всей силы в свои барабаны и подняли такой крик и такое гиканье: не слышно было бы и как Бог гремит, столь невыносимо громко грохотали барабаны… А вслед им шли негры, и сарацины, и берруйцы (то есть бедуины. — Р. П.), пехотинцы ловкие и находчивые, умело обращавшиеся со своими луками и легкими щитами… С моря и с суши они наседали на войско так упорно и с такой силой и горячностью, что сумели нанести ущерб великий, убивая прежде всего лошадей».
Не так уж много времени прошло с тех пор, как завязался бой, как к королю прискакал, пустив коня в галоп, магистр ордена госпитальеров брат Гарнье де Наплуз: «Государь, мы потеряли всех наших лошадей». — «Терпение, магистр, — отвечал король, — нельзя быть везде». В довершение всего одному из госпитальеров и одному из английских рыцарей не хватило того самого терпения, и, несмотря на увещевания Ричарда, они слишком рано кинулись в атаку. В этот горячечный день вновь замаячил призрак Хаттина. Но, как замечает Рене Груссе, король Англии «не был ни каким-нибудь Рено де Шатийоном, ни другим Ги де Лузиньяном». Оставив разработанный ранее план атаки, он приказал пехотинцам развернуться для удара, который он предпочел бы нанести чуть позже, сразу после сворачивания мусульманских сил, но который и так оказался действенным.
