Приблизившиеся бойцы выстроились в идеальный круг, в центре которого оказался младший сержант, и застыли, точно фантастические и весьма уродливые статуи — безмолвные и жутковатые.
Эти десять человек, окружившие его в молчаливом ожидании, были теми единственными «стариками» «ладони», которых ему удалось чуть ли не зубами выдрать из списка на перераспределение. Сколько же он бился с гроссмейстером Аакимом Сенисом в тщетной попытке отстоять свою «ладонь» от общей участи, постигшей их гарнизон, убеждал, уговаривал, умолял, даже грозил — разумеется, в меру и не выходя за рамки приличий, — всё тщетно! Четыре десятка — восемь кулаков — его бойцов, матерых приграничников, которых он лично отбирал и натаскивал долгие годы, ребят, каждому из которых он, не задумываясь, доверил бы прикрывать собственную спину (и не раз доверял!), разослали по всему филиалу — кого куда. А ему, вместо этого… Эх, хорошо хоть удалось отбрыкаться от всякого отребья, которое высокомудрые начальники спихнули в их гарнизон на «перевоспитание». Завзятые драчуны, пьяницы, откровенные психи, маньяки с горящими глазами, которым самое место в Легионе, а не у Барьера! И каких только придурков не оказалось в их цитадели! Да чего скрывать-то, ему ещё повезло — и немало: гроссмейстер Сенис скрепя сердцем разрешил-таки ему оставить своих лучших людей в ладони, да и с набором новичков сильно не неволил, не заставлял, как других, брать всех подряд. Эх, хоть и сволочной мужик Ааким, но добро помнить умеет! Не забыл старый змий, как Павилос спас ему шкуру в Киберине, как собственной грудью прикрывал зелёного парнишку, впервые оказавшегося в бою, а когда того зацепило случайным дротиком — вытащил на собственном загривке! Ничего не скажешь, все, что мог Ааким, для старого товарища сделал, только в том-то и беда, что мог он до обидного мало!
Оставалось надеяться, что опыта и сноровки этих десятерых хватит и экспедиция пройдет, не обернувшись бедой. Ведь кроме них Павилос мог положиться разве что на Серафима Эдуарда — нового штатного плетельщика их «ладони», присланного взамен Торни Соломона, дальнего родственника Дани, с которым они вместе провели в семьдесят седьмой цитадели полных три десятилетия. Все остальные были желторотыми пацанятами, только-только из академий. А ваятеля им, разумеется, не полагалось — лёгкая штурмовая ладонь, чтоб её… Благо, что Серафим оказался толковым малым и неплохо разбирался в своем деле, не то, что в иных ладонях, которым подсунули или откровенных слабаков, способных воспроизвести разве что самое простенькое плетенье, или дурней, опасных больше для себя, чем для врагов.
«Треклятое перераспределение, — мысленно посетовал Павилос уже в который раз. — И надо ж было ему произойти чуть ли не накануне этого дурацкого задания!»
Перераспределение, или, как это значилось в официальных документах, «ротация», было недавней выдумкой Патриархата — введенная всего лишь два года назад. Но оно уже успело набить оскомину многим гроссмейстерам и немало подгадить массе простых конфедератов. В соответствии с этой идиотской доктриной, направленной якобы на «укрепление боевого духа», «усиления боевого братства» и «ускорения обмена военным опытом между подразделениями», каждый год треть выбранных — в соответствии с особой инструкцией, заверяемой лично патриархами регионов, — соединений, вынуждена была менять свой личный состав на людей из других регионов и новичков чуть не полностью. По мнению патриархов, это способствовало улучшению взаимопонимания и усилению личной ответственности рядовых конов не только за тот регион, где проходила служба, но и за весь филиал. Может, так оно и есть в действительности, вот только лично ему, Дани Павилосу, от этого совсем не легче. Особенно в той ситуации, в какой он сейчас оказался. Экспедиции в Тартр всегда несли в себе огромную степень риска, ведь никогда нельзя быть уверенным, что ждет тебя здесь за следующим поворотом, но, когда вдобавок за спиной у тебя четыре десятка юнцов, впервые оказавшихся в Запределье, — это уже не риск. Это кошмар, в любой момент готовый обернуться гибелью… Если повезёт.
Мысленно сморщившись от уже ставшего привычным чувства несправедливости и потери, он обежал взглядом своих людей, сетуя про себя, что не может видеть их лиц. Хотя что он мог бы в них разглядеть, даже не будь этих идиотских шлемов? Бесстрастные маски — ровно такие же, как и у него самого, — давным-давно стершие, изгнавшие истинные чувства и заставлявшие выглядеть людей, словно изваяния. И все же ему было бы легче смотреть парням в глаза, а не в эти опостылевшие забрала.
— Мы почти на месте, — сухо проговорил он низким голосом, оставив в стороне предисловия и словесные изыски. Перед кем ломаться-то, перед своими? Теми, с которыми не один десяток лет оттрубил у границы? — До цели осталось не больше мили, значит, объявляется повышенная боеготовность для всех! Мы не знаем, что ожидает нас. И потому готовиться надо к худшему. Толик, — обратился он к одному из трех «чтецов», вооруженных пульсарами, безошибочно опознав того даже в доспехах, — бери своих и проверь место. Если все чисто — отправь за нами. Чедр, ты идешь к основной группе, приведи ребят сюда и постарайся сделать все, чтоб они не шумели, как стадо беременных греммелов. Я с остальными пройду немного вперед, но ты не тащи всех прямо за нами, оставь их здесь, а сам присоединяйся к нам вместе с Серафимом. Всё, — он стукнул себя по бедру кулаком, — начали.
Разведчики бесшумно исчезли, растворившись среди хвойной зелени, словно призраки. Они отправились к месту, называемому поляна Мууша, что и являлось целью их отряда. Чедр — известный весельчак и острослов — тронулся в противоположную сторону, где на расстоянии примерно полумили от места их нынешнего пребывания расположилась в ожидании приказов оставшаяся часть ладони. Сам Павилос вместе с шестью другими бойцами неторопливо двинулся вслед за разведчиками, попутно восстанавливая в памяти данные ему руководством указания и пытаясь понять: чего, собственно, хочет от него и его людей Патриархат.
Действительно, разобраться в инструкциях, переданных через Акима Сениса, было не легче, чем отыскать девственницу в Валлане. С одной стороны, ему приказали провести обычную рейдовую операцию в районе поляны Мууша, не упирая на детали — так значилось и в официальном приказе по цитадели. С другой… В том-то всё и дело! В личной беседе гроссмейстер Сенис предупредил, что в означенном месте ему может встретиться неустановленный отряд неопределенной численности, в случае обнаружения коего Павилос обязан приступить к немедленной ликвидации всего личного состава этого неведомого отряда — ни примет, ни особенностей ему предоставлено не было, а с такими первоначальными установками вполне можно перестрелять половину Тартра. А дальше и вовсе начиналась неразбериха! Ему также вменялось в обязанность захватить пленных в количестве не меньшем, чем пятеро, и, что самое нелепое — все вещи, обнаруженные у неизвестного отряда, должны были быть тщательно сохранены (вплоть до нижнего белья!) и немедленно доставлены в цитадель вместе с пленными. Ну и как прикажете это всё понимать? Но руководству и этого было мало! Ведь в случае отсутствия какого-либо отряда на поляне Мууша Павилос обязан был обыскать весь прилегающий к этому месту регион и отыскать любые следы неведомой группы, после чего отправиться за ними вслед при соблюдении максимальной степени секретности. И вот что всё это значит?
Дани очень не любил такие вот задания, называя их про себя «поди туда — не знаю куда, найди то — не знаю что». А уж если выполнять их приходилось в Тартре, то нелюбовь эта обострялась до степени хронической ненависти, переходящей в мигрень, усугублявшуюся осознанием собственной малозначимости: ведь ему даже не пытались объяснить целей и смысла происходящего. В свои семьдесят три года Дани всё ещё оставался младшим сержантом — а на что ещё мог уповать безвестный отпрыск основной ветви рода Соломонов? — и надежды, что когда-нибудь судьба его изменится к лучшему, давно развеялись, словно вонь от утренних газов. До выхода в почетную отставку ему оставалось ещё целых двадцать семь лет, если, конечно, удастся прожить их, сохранив голову на плечах. Да и потом лучшее, на что он мог рассчитывать, — скромный домик в какой-нибудь глуши и вечное ворчание нелюбимой жены, перемежающееся привычными упреками, что он так и не сумел сделать карьеры! Завидная перспектива!
От безрадостных размышлений о собственной неудавшейся жизни Павилоса отвлёк Карим — один из ушедших вперед «чтецов», внезапно вынырнувший из-за деревьев. Неужели прошло так много времени и разведчики успели не только обследовать поляну, но и вернуться?
Павилос уже открыл было рот, собираясь выяснить, чем вызвано столь внезапное появление Карима, но разведчик опередил сержанта, выпалив на едином духу взволнованным голосом:
