Он нервно скомкал листки в кулаке, потом опомнился, начал их расправлять. Затем прошёл в кабинет, остальные потянулись за ним.
– Сделать со всей этой компанией в нынешних условиях ничего невозможно, – продолжил генерал, садясь в кресло рядом со столом и телефоном. – Ваши люди правы, – обратился он непосредственно к Людмиле с Гертой, – вариант мог бы быть только один – аналог тридцать седьмого года, с полной чисткой аппарата, но на это во всех ветвях власти ни у кого нет ни сил, ни желания. Всех всё устраивает. Я почти уверен, что сегодня никакого антипрезидентского выступления не произойдёт. Кому нужно – сделают вид, что ничего не случилось. Их цель и так достигнута – сигнал послан. И если Президент промолчит, они убедятся, что этот сигнал принят правильно. И станут делать то, что и делали, но с большим размахом, вообще не заботясь о «приличиях». Дума у нас такая, что закон о пожизненном наследуемом депутатстве со свистом пройдёт в трёх чтениях сразу. За один рабочий день. – Мятлев снова тоскливо и неостроумно выругался, в несколько затяжек дотянул до фильтра сигарету. – Меня, если случайно не попаду под машину на перекрёстке, просто отправят в отставку. И очень многих других…
– Это всё понятно, – ответил Журналист. – Не хуже тебя разбираюсь. Меня поражает оперативность и наглость, а ещё больше – какое-то непостижимое бесстрашие наших «оппонентов». Если они так хорошо осведомлены обо всех наших делах, так могли бы предположить, что ответный удар получат не от Президента… Должны ведь знать хоть что-то о контактах с той стороной.
– Это как раз понятно. В таком кураже просто не хочется верить в неприятное. Сталин же знал, что весь вермахт уже у наших границ, но принимал объяснение Гитлера, что они просто на отдых сюда отведены. А кое-кто, я уверен, рассчитывает после «победы» и этот ресурс себе в актив записать. Чего тут такого сложного…
Пока они говорили, Людмила указала Герте на дверь, и они вышли в соседнюю комнату.
– Будем вызывать Фёста с Секондом. От нас с тобой толку мало, от этих, – она пренебрежительно мотнула головой в сторону двери, – тем более. Говорильня, говорильня…
– Вызывай, – согласилась Герта. – Чёрт с ними, с запретами, – по прямому лучу и аллюр три креста. Нам с тобой поручили всего-то обеспечить безопасность гостей, и то такого натворили…
– Так обеспечили же, – возразила Вяземская. – И показали, что шутки шутить не намерены. Пусть твой генерал что угодно думает, а пока все, кого это касается, не выяснят, как именно я их сделала, следующих пакостей можно не опасаться. А для большой политики мы с тобой точно не созрели. И слава богу…
Понимая, что до возвращения Фёста сделать всё равно ничего невозможно, не кидаться же на выручку Президента вдвоём с одним на двоих пистолетом (да хоть бы и автоматы им девушки сейчас выдали), полная бессмыслица, друзья занялись успокоением нервов и дальнейшими теоретическими рассуждениями.
Рюмка хорошего коньяка вполне заменила «наркомовскую порцию», а в коробке на столе обнаружились и классные сигары. Очень быстро оба поверили, что выход из положения обязательно найдётся.
– Ты видишь, – говорил Мятлев, как бы дирижируя собственными умозаключениями дымящейся сигарой, – работать всерьёз у нас уже нельзя. Как нельзя плавать в рассохшейся бочке. «Протечки» везде капитальные, да и неудивительно, болтают все, кому не лень, что ни попадя на каждом углу. И про наши контакты с той Россией уже небось половина Москвы знает.
Насчёт половины Москвы он фигурально выразился, в том же смысле, как «на премьере такого-то» была «вся Москва». То есть человек сто достаточно известных людей.
– Ты куда газеты дел, что отсюда прихватил? – спросил генерал.
– Да по-разному. Что-то дома лежит, часть Генрих взял…
– И на работу носил?
– Может, и носил, но специально никому не показывал, это точно…
– А специально и не нужно. Мельком кто-то случайно просмотрел, и если голова на месте, тут же и задумался.
– Над чем? – удивился Анатолий. – Кто в такое поверит?
– Один не поверит и бросит, второй не поверит, но станет соображать, кому и для чего такая фальшивка потребовалась. А совсем третий отнесёт в экспертно-криминалистический отдел и через час узнает, что такая бумага ни в России, ни в Финляндии, скажем, не выпускается, типографская краска тоже не современной рецептуры, фотоиллюстрации изготовлены на несуществующем в природе оборудовании… Мало вы с Генрихом книжек читали, ин-тел-ли-генты?
– И что?
– А то, что имеем. Людмила тебе позвонила, и уже через полчаса вы имели плотный хвост и взвод ОМОНа в полной готовности. Тебя могли и шлёпнуть «шальной» пулей для накала драматизма, а с ней бы занимались долго и тщательно. Не хуже, чем она с этим Рейнгольдом.
– Нет, – тряхнула пышной причёской Вяземская, которая как раз в этот момент вошла в кабинет. – Я бы им полквартала выжгла, но ушла…
– Если б с крыши из снайперки усыпляющей пулей не приложили, – спокойно ответил Мятлев. – Так что там слышно, когда на прибытие Вадима можно рассчитывать? Вы бы, пока он появится, переоделись, для рыбалки или похода за грибами. В ближайшее время кофе-парти нам определённо не светит. Телефон городской, чтобы туда позвонить, – какой?
Он внезапно испытал прилив если не энергии, то двигательной активности. Сидеть на месте и просто ждать, перекидываясь необязательными фразами, показалось просто невыносимым. Чёрт возьми, он ведь не собирается сдаваться. Есть и у него возможности активно вмешаться в чужие игры. Другое дело, что помимо «аппаратных правил» – по-партизански. Так это и здорово. «Волки знают – нельзя за флажки!», а волк-нонконформист об этом забыл.
Наполеон тоже отчего-то был искренне уверен, что как только он войдёт в Москву, сидящий в семистах верстах в Петербурге Александр возьмёт и капитулирует. И Гитлер через сто двадцать лет поддался уже доказавшей свою несостоятельность иллюзии.
Журналист указал на аппарат, по которому недавно говорил с Президентом, и добавил:
– Вот же техника, никак до чувств не доходит. Чтоб по обычному проводу – в другую реальность.
Людмила не стала пояснять, что телефон самый обычный, просто провод от него протянут в ту половину, что входит «на другую сторону», но и «коммутатор» специальный, под себя всю проводную сеть преобразующий.
– Ничуть не удивительнее, чем трансатлантический кабель позапрошлого века, – махнул рукой Мятлев. Ему было не до парадоксов пространства-времени. Он начал поднимать по тревоге стопроцентно верных ему людей, немногочисленных, но кое на что ещё способных. Жаль, что никто из них не обладал уровнем, чтобы сразу, без согласований и постановлений, начать аресты упомянутых Рейнгольдом лиц. И никто в стране, минуя суд, таким правом не обладал, кроме тех, кто законы мирного времени считал для себя недействительными.
Покуда девушки меняли платья на камуфляжи и высокие ботинки, собирали в рюкзаки нужное снаряжение: своё и кое-какое из имевшегося в квартире (Фёст ещё в первый день продемонстрировал припасённый Шульгиным и Новиковым в далёком двадцатом году арсенал), в прихожей возникли Фёст с Секондом. Мятлев встретил Ляхова-первого как родного, да и со вторым и он, и Журналист были уже знакомы.
Генерал изложил свои планы. Ему с опытными полковниками тоже было проще, чем с девушками.
– Сейчас машина подойдёт, и двинем к Президенту на дачу, – сказал он, как о деле решённом.
Леонид уже так адаптировался к обстановке, что возможность просто пройти ко второму выходу из квартиры и очутиться в иной реальности воспринималась им как вполне естественная. – У вас как с оружием?
– Неограниченно, – усмехнулся Фёст. – Автоматы, гранаты, пистолеты и кое-что ещё. Ядерную войну в Москве устраивать не станем, но на несколько танков и прочие мелочи хватит. А ты уверен, что машина подойдёт именно твоя и отвезёт, куда надо нам, а не кому-то ещё? Наверное, мне лучше свою взять, понеприметнее будет.
– Да ты уж слишком. Не могут же вообще все секретные телефоны моих людей прослушиваться?
– Теоретически – да, но есть основания подозревать, что игра сейчас пошла не на вашем уровне и не по вашим правилам. Когда снаряды начинают рваться в расположении и бомбы сыплются – выяснять такие вещи становится поздновато, – без улыбки ответил Секонд.
– Моих сотрудников будет сопровождать ещё одна машина, с людьми, о которых в Министерстве вообще никто ничего не знает, – сказал Мятлев.
– Опасное заблуждение, – сказал Фёст. – Я всё время вспоминаю «Снег и туман»[41]. Операция прошла крайне успешно, как мы посчитали, но и там не удалось выяснить, кто же был подлинными руководителями акции, не говоря о заказчике. Концы были зачищены безупречно, до блеска. Здесь, думаю, та же история. Главный паук сидит просто на другой паутине, наблюдает со стороны и посмеивается. Иногда я его себе даже представляю – этакий умильный старичок, с незапамятных времен работающий, скажем, гардеробщиком или буфетчиком, хоть в Кремле, хоть в Охотном Ряду. Всё знает и всем ворочает, а министры и вице-премьеры ни сном ни духом не ведают, чьи они команды выполняют. И при Хрущёве он там работал, и при Брежневе, при всех прочих тоже. Этих тоже переживёт…
