Мнѣ нужна была Ириса, Клориса и Силвія. Надобно было дать моему купидону крылья, стрѣлы, молнію и весь піитическій приборъ, представить мечтательную красоту, и помѣстить ее тамъ, гдѣ другіе никогда бы не думали найти; я часто приходилъ въ замѣшательство, когда богиня моя новаго покроя не столько была жестока, нежели сколько свойственно было жалобному тону моего Сонета или Елегіи.
Сверхъ того другое тщеславіе соединено было съ моею страстію. Я отлично былъ принимаемъ всѣми женщинами. Будучи молодъ и надмененъ, ласкалъ себя тѣмъ мучительствомъ которое производилъ надъ ихъ поломъ; обращая на ту или другую свой выборъ, которой дѣлалъ дватцать ревнивыми. Вотъ мое увеселеніе, которымъ я тогда тысячу разъ наслаждался. Я взиралъ съ совершеннымъ удовольствіемъ на негодованіе соперницы, за ставлялъ стыдиться не одну красавицу; видѣлъ многихъ терзающихся, можетъ быть о той свободѣ, съ какою другою обращалась лично съ молодымъ вертопрахомъ, который не могъ вмѣстѣ всѣмъ оказать такой милости.
Словомъ сказать, гордость, какъ я теперь познаю, побудила меня болѣе, нежели любовь отличать себя наглостями, послѣ какъ я лишился своей кокетки. Я почиталъ себя ею любимымъ, по крайнѣй мѣрѣ столько, сколько думалъ ее любить. Самое тщеславіе мое увѣряло меня, что она не могла въ томъ себѣ воспрепятствовать. Таковой выборъ одобренъ былъ всѣми моими друзьями, которые желали меня видѣть околдованнымъ, ибо они уже прежде не полагались на мои любовныя правила. Они говорили, что всѣ женщины придворнаго обхожденія, которыя любятъ танцы, пѣсни и музыку, были привержены къ моей компаніи. Въ самой вещи, знаешь ли ты кого нибудь, Белфордъ, (я боюсь, что бы не показать тщеславія) который бы танцовалъ, пѣлъ и игралъ на инструментахъ столько пріятно, какъ твой другъ.
Я никогда. не намѣренъ предаваться лицемѣрію, такъ что лучше желаю быть ослѣпленъ тѣми качествами, которыя свѣтъ во мнѣ признаетъ. Весьма удаленъ отъ притворства являемаго самолюбіемъ, отъ мнимой униженности и отъ всѣхъ подлыхъ хитростей, коими пріобрѣтаютъ почтеніе глупыхъ. Тщеславіе мое всегда будетъ откровенно въ тѣхъ свойствахъ, коимъ я одолженъ самому себѣ, каковы суть моя обходительность, мои рѣчи, видъ, непоколебимое поведеніе, и вкусъ въ благопристойности, я могу почитать славою все то, что ни пріобрѣлъ. Что касается до природныхъ моихъ дарованій, то не требую за нихъ уважать меня болѣе. Ты и самъ скажешъ, что я къ тому не имѣю причины. Но если я стою по своему уму болѣе, нежели обыкновенный человѣкъ, то таковое преимущество не приписываю самъ собою; и гордиться такою вещію, коея злоупотребленіе дѣлаетъ насъ виновными, значитъ украшать себя чужими перьями, подобно какъ баснословная Соя.
Въ разсужденіи же моей кокетки, я не могъ и вообразить, что бы первая женщина, наложившая на меня, оковы, (хотя они легче тѣхъ, кои теперь ношу), могла когда нибудь предпочесть меня кому другому; и при самомъ ея презрѣніи приписывалъ болѣе цѣны потерянному мнимому добру, нежели сколько находилъ достоинства, когда обладалъ имъ.
Теперь же Бельфолдъ, я ощущаю всю силу любви. Всѣ мои мысли имѣютъ предмѣтомъ божественную Клариссу Гарловъ. Гарловъ! съ какимъ отвращеніемъ произношу сіе омерзительное имя. Кларисса! прелестное имя, которое пронзаетъ глубину моего сердца. Вообразилъ ли бы ты когда нибудь себѣ, что бы я, который до сего самаго времени столько оказывалъ любви и ласкательства, сколько самъ отъ нее получалъ? я говорю тогда, когда должно оставить истинное удовольствіе. чтобъ обязать себя узами, былъ способенъ въ такой чрезвычайной нѣжности. Я въ семъ себя не прощаю. И относя слѣдующія первыя три стиха къ безсильнымъ любовникамъ, я вижу дѣйствія, производимыя сею пагубною страстію въ моемъ сердцѣ, гораздо лучше изражаемыя къ трехъ послѣднимъ.
,,Любовь дѣйствуетъ различно, судя по различіи сердецъ ею плененныхъ. Она воспламеняетъ въ спокойныхъ склонностяхъ огонь подобный тому, которымъ возжигаются на жертвенникахъ куренія.,,
,,Но пылкія души суть пищею ужаснѣйшаго пламени. Таковой огнь, коего стремительность умножаетъ бурю страстей, проникаетъ жестоко, и горитъ для мщенія.
Конечно для мщенія; ибо подумалъ ли бы ты, что бы я стерпѣлъ одну минуту оскорбленія отъ сей глупой фамиліи, если бы я не воображалъ себѣ, что она для моей пользы безпокоится? Кто бы повѣрилъ, что бы я добровольно сносилъ презрѣнія и угрозы отъ тѣхъ, коихъ единый мой видъ ужасаетъ, а особливо отъ сего мерскаго брата, который одолженъ мнѣ своею жизнію, (которая по справедливости не достойна быти уничтожена моими руками) естьли бы честолюбіе мое не удовольствовалось тѣмъ, что я при самомъ его вывѣдывателѣ для примѣчанія моихъ поступокъ, играть съ нимъ по своему произолѣнію. Я воспламеняю и ослабляю пылкія его страсти согласно съ моими намѣреніями. Довольно увѣряю его о своемъ поведеніи и разположеніяхъ, дабы внушить въ него слѣпую довѣренность къ сему обоюдному дѣйствователю, котораго роль заставляя его самаго играть во всѣхъ движеніяхъ, кои ему предписываетъ моя воля.
Вотъ другъ мой, что возноситъ мою гордость выше запальчивости. По сей машинѣ, которой пружины въ безпрестанномъ находятся дѣйствіи, всѣ они поступаютъ для моего удовольствія. Старой матросъ {* Антонинъ.}, (дядя) есть мой посланникъ при королевѣ матери Анны Гове, дабы ее побудить принять участіе въ дѣлѣ Гарловыхъ, съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобъ симъ сдѣлать примѣръ принцессѣ своей дочерѣ и подать имъ помощь къ утвержденію власти, которую она рѣшилась поддержать кстати или нѣтъ, безъ чего бы я мало могъ надѣяться.
Какое же мое побужденіе, спросишь ты? Такое, что бы моя любезная не могла найти нигдѣ себѣ покровительства, какъ въ моемъ домѣ. Ибо какъ я довольно знаю ея фамилію, она принуждена будетъ скрыться; или принять такого человѣка, котораго проклинаетъ. И такъ если всѣ мои мѣры будутъ приняты, и если моя услужливость всегда будетъ оказываема, увѣряю тебя, что она ко мнѣ прибѣгнетъ, не смотря на всѣхъ родственниковъ и непреклонное свое сердце; что скоро или нѣтъ, будетъ принадлежать мнѣ безусловно и безъ обѣщаннаго исправлѣнія. А можетъ быть не будетъ нужды въ долговременной осадѣ. Тогда я увижу всѣхъ подлецовъ сей фамиліи ползающихъ предъ моими ногами. Я буду имъ налагать свои законы. Принужу сего властолюбиваго и гнуснаго брата преклонить колѣны предъ подножіемъ моего трона.
Я тревожусь только малыми успѣхами, коихъ опасался искать въ пріобрѣтеніи сердца столь неприступной красоты. Толико плѣняющій образъ являющійся на прекрасныхъ чертахъ лица, такія блистательныя глаза, столь божественный станъ, столь цвѣтущее здравіе; толико оживотворенный видъ, весь цвѣтъ первой юности, съ такимъ не порочнымъ сердцемъ. А я любовникомъ! Щастливъ благопріятствуемый Ловеласъ! Какъ можно тутъ что нибудь постигнуть! Однако многіе находятся, которые помнятъ ея рожденіе. Нортонъ, которая была воспитательницею ея, говоритъ что въ младенчествѣ ея прилагала объ ней матернія попеченія, и способствовала къ воспитанію ея. Вотъ убѣдительныя доказательства, что она не вдругъ слетѣла съ неба, какъ ангелъ. И такъ почему же она имѣетъ нечувствительное сердце? Но вотъ заблужденіе, и я опасаюсь, что бы она вѣчно отъ него не излѣчилась. Она называетъ одного своимъ отцемъ, нельзя бы было охуждать ея мать, если бы она не была женою такого отца, другихъ своими дядьями, безсильнаго подлеца своимъ братомъ, презрительнѣйшую женщину своею сестрою; сіи права заставляютъ ее оказывать однимъ преданность, другимъ почтеніе, съ какою бы жестокостію съ нею не поступали. Гнусныя союзы! Плачевныя преразсудки младенчества! Если раздраженная природа ее въ томъ не обманула, или если бы она сама избрала себѣ родственниковъ, то нашла ли бы одного изъ всѣхъ сихъ, который бы достоинъ былъ сего названія!
Сердце мое съ великодушіемъ сноситъ то предпочтеніе. которое она даетъ имъ надо мною, хотя и увѣрена о ихъ ко мнѣ несправедливости, увѣрена, что союзъ мой здѣлаетъ всѣмъ имъ болѣе чести, изключая ее, которой весь свѣтъ долженъ почтеніемъ, и отъ котораго бы самая царская кровь была уважена. Но коликое оно должно возчувствовать негодованіе, если бы я узналъ, что бы она, не смотря на свои гоненія могла сомнѣваться единую минуту о предпочтеніи меня тому, коего ненавидитъ и презираетъ. Нѣтъ; она не унизитъ себя столько, чтобъ купить за такую цѣну себѣ спокойствіе. Не можетъ быть, чтобъ она согласилась на составляемыя противъ нея злобою и корыстолюбіемъ замыслы. Благородный ея духъ не можетъ не презирать оныхъ, и довольную имѣетъ причину разрушить ихъ.
Посему можешь ты понять, что я нескоро возвращусь въ городъ, для того что хочу быть увѣренъ отъ обладательницы моего сердца, что не буду пожертвованъ такому человѣку, какъ Сольмсъ. Къ нещастію ея, предвижу я великую трудность въ полученіи такого увѣренія, если она когда нибудь принуждена будетъ подвергнуться моей власти. (Ибо не надѣюсь, чтобъ она добровольно на то согласилась).
