Не можно не приписать ему многихъ дарованій. Но сіи дарованія и всѣ его личныя преимущества служили ему причиною къ заблуженію. Я не обманываюсь въ семъ мнѣніи, и свободно заключаю, что разсматривая на однихъ вѣсахъ зло и добро, не будетъ перевѣса на сторонѣ послѣдняго.
Если друзья мои повѣрятъ моей скромности, то я смѣло утверждаю, что проникла бы во всѣ его недостатки. Тогда бы я съ такою же непоколѣбимостію ему отказала, съ какою другихъ отринула, и съ какою буду противиться навсегда г. Сольмсу. Сколько имъ безъизвѣстно мое сердце! оно лучше окаменѣетъ, нежели добровольно согласится на то, что бы учинило малѣйшее поношеніе имъ, моему полу и самой мнѣ.
Прости мнѣ, любезная пріятельница, за сіи мои важныя единобесѣдованія, ибо я ихъ такъ могу назвать. Какимъ образомъ я позволила себѣ вступить въ толь многія разсужденія? но случай къ онымъ представляется мнѣ въ настоящемъ видѣ. Всѣ здѣсь заняты однимъ предмѣтомъ. Хорея говоритъ, что онъ старался оказать ея матери совершенное уваженіе, на что она не преминула изъявить ему свою учтивость. онъ всегда удивлялся моей матери. Я думаю, что она не имѣла бы къ нему отвращенія, если бы ее къ тому не принудили, и естьли бы, не было сей нещастной встрѣчи между имъ и ея сыномъ.
Докторъ Левинъ, который также былъ въ церквѣ, примѣтя замѣшательство всей нашей фамиліи, причиненное Г. Ловеласомъ, старался по окончаніи службы вступить съ нимъ въ довольно продолжительный разговоръ; дабы дать время уѣхать всѣмъ моимъ родственникамъ.
Кажется, что отецъ мой ежедневно болѣе противъ меня ожесточается. Тоже говорятъ и о моихъ дядяхъ. Они сего утра получили мои письма. Отвѣтъ ихъ, если меня удостоятъ, безъ сомнѣнія подтвердитъ мнѣ неблагоразуміе сего безразсуднаго человѣка, которой столь не кстати показался въ церквѣ.
Говорятъ, что они досадуютъ на мою мать за изъявленіе ея учтивости, безъ которой она не могла обойтись. Итакъ ненависть вооружается противъ самой благопристойности, хотя она должна быть болѣе разсмотрѣна со стороны оказывающаго ее, нежели пріемлющаго. Но они думаютъ всѣ, какъ меня увѣряютъ, что остается, только одно средство къ пресѣченію оскорбленій. Итакъ я останусь жертвою мученія. Что выиграетъ онъ своею безразсудностію, и какую изъ сего получитъ выгоду, для своихъ намѣреній. {* Читатель можетъ видѣть въ XXXVІ письмѣ, какія были причины побудившія Г. Ловеласа пріѣхать въ церковь.}
Всего болѣе опасаюсь я, чтобъ сіе явленіе не предвѣщало отважнѣйшихъ предпріятій. Если онъ осмѣлится показаться здѣсь, какъ безпрестано на то требуетъ отъ меня позволѣнія, то я трепещу, что бы, не было пролитія крови. Для избѣжанія таковаго бѣдствія я бы лучше позволила себя погребсти живую, если бы не было другаго средства.
Они всѣ совѣтуются. Догадываюсь что дѣло идетъ о моихъ писмахъ, съ самаго утра собрались сюда, и по сему то случаю мои дядья были въ церквѣ. Я къ тебѣ пришлю списки съ сихъ двухъ писемъ, если можно въ тоже самое время послать и отвѣты. Сіе же письмо есть не что иное, какъ изображеніе моего страха и ожесточенія противъ того человѣка, которому я должна оный приписать.
Письмо XXXI.
Г. ЛОВЕЛАСЪ къ Г. БЕЛФОРДУ
Въ понедѣльникъ 15 марта.
Тщетно будеть меня побуждать ты и твои товарищи {* По мнѣнію сочинителя, сіи двѣ особы переписывались часто между собою по Римскому штилю. И потому не почитали за обиду употребляемыя съ обѣихъ сторонъ вольности. Часто они приводятъ въ своихъ письмахъ нѣкоторыя мѣста изъ лутчихъ своихъ стихотворцевъ, которыя переведены прозою.} возвратиться въ городъ, пока сія гордая красавица будетъ содержать меня въ неизвѣстности. Если я до сего времени получилъ какой нибудь успѣхъ, то симъ одолженъ ея заботливости о безопасности тѣхъ, коихъ я весьма многія имѣю причины ненавидѣть.
Итакъ пиши, говоришь ты, если не хочешь ѣхать. Подлинно я могу писать и безъ всякаго затрудненія; хотя бы имѣлъ или нѣтъ, о чемъ писать. Сіи строки будутъ сему доказательствомъ.
Братъ моея богини, какъ я тебѣ сказывалъ, у Г. Галла учинилъ меня опять своимъ соперникомъ; человѣкъ нимало не опасный по виду и качествамъ, но страшный по своимъ представленіямъ. Онъ чрезъ свои предложенія овладѣлъ сердцами всей фамиліи Гарловъ. Сердцами! сказалъ я. Вся фамилія ихъ не имѣетъ, выключая той, которая меня пленила. Но сія несравненная душа находится теперь заключенною и гонимою отцемъ самымъ суровымъ и самовластнѣйшимъ человѣкомъ, по внушенію кичливаго и надменнѣйшаго брата. Тебѣ извѣстны ихъ нравы; и потому я не буду о семъ марать бумаги.
Но можешь ли ты вообразить страннѣе сего, какъ быть влюбленнымъ въ дочь, сестру и племянницу такой фамилію, которую я вѣчно долженъ презирать, и чувствовать умножающеюся свою страсть, не отъ презрѣнія, гордости жестокости обожаемой красоты, но отъ препятствій происходящихъ по видимому отъ ея добродѣтели? я наказанъ за то что не хитрой лицемѣръ, за то, что не стараюсь о своей чести, за то что позволяю злословію противъ себя изрыгать ядъ. Но нужно ли мнѣ лицемѣрство. Мнѣ, который въ состояніи овладѣть всѣмъ, лишь только покажусь, и притомъ съ угодными для себя условіями, мнѣ который никогда не внушалъ страха безъ чувствительнаго соединенія владычествующей любви? стихотворецъ сказалъ:,,что добродѣтель не что иное есть, какъ театральная роль, и что тотъ который кажется добродѣтельнымъ, поступаетъ болѣе по своему искуству, нежели по склонности.
Изрядно; итакъ я принужденъ употребить сіе искуство, если хочу понравиться такой женщинѣ, которая истинно заслуживаетъ удивленіе. Въ самомъ дѣлѣ, для чего прибѣгать къ сему искуству? не ужели я не могу себя исправить? Я имѣю толь.о одинъ порокъ. Что ты скажетъ о томъ Бельфордъ? Если какой смертной знаетъ мое сердце, то только ты одинъ: ты его знаешь; по крайнѣй мѣрѣ столькоже какъ и я. Но ето гнусный обманщикъ; ибо оно тысящу разъ обольщало своего господина. Своего господина? сего то я не могу сказать. Я уже лишился свободы съ той минуты, какъ увидѣлъ въ первый разъ сію ангельскую красоту. Въ прочемъ я къ могу былъ расположенъ по описанію ея нрава; ибо сколькобъ сами ни были чужды добродѣтели, надобно быть безумнымъ, что не удивляться ей въ другомъ человѣкѣ. Посѣщеніе сдѣланное мною Арабеллѣ, какъ я тебѣ говорилъ, было ошибкою дяди, который почелъ одну сестру за другою, и которой вмѣсто того, чтобъ привесть меня къ божеству, коей слава поразила меня по моемъ возвращеніи изъ путешествій, показалъ мнѣ простую смертную. Съ великимъ трудомъ могъ отказаться; столько то я находилъ привязанности и старанія въ сей сестрѣ. Я опасался только разорвать дружбу съ такою фамиліею, отъ которой надѣялся получишь богиню.
Я тебѣ сказывалъ, что любилъ одинъ разъ въ своей жизни, и думаю, что сія любовь была чистосердечна. Я говорю о первой моей юности, и о сей знатной кокеткѣ, коей вѣроломство, какъ ты знаешь, хотѣлъ я наказать во всѣхъ тѣхъ женщинахъ, которыми бы мнѣ случай позволилъ обладать. Думаю, что для исполненія сего желанія, довольно въ различныхъ климатахъ принесъ жертвъ своему мщенію. Но воспоминая прежнее мое состояніе и сравнивая оное съ настоящимъ положеніемъ, я принужденъ признаться, что не былъ еще никогда влюбленнымъ.
Какъ же могло статься, спросишь ты меня, что я будучи столько ожесточенъ, за то что былъ обманутымъ, не преставалъ питать своей склонности къ любовнымъ дѣламъ? я тебя о томъ увѣдомляю, сколько могу вспомнить. Ибо надобно начать отъ дальнихъ обстоятельствъ. Подлинно другъ мой, ето произошло отъ сильной склонности къ новизнѣ. Стихотворцы своими небесными описаніями столько разгорячили мое воображеніе, сколько божественная Кларисса воспламеняетъ теперь мое сердце. Они возбудили во мнѣ охоту писать о богиняхъ. Я хотѣлъ только показать опытъ новаго моего жара въ Сонетахъ, Елегіяхъ и Мадригаллахъ.
Мнѣ нужна была Ириса, Клориса и Силвія. Надобно было дать моему купидону крылья, стрѣлы, молнію и весь піитическій приборъ, представить мечтательную красоту, и помѣстить ее тамъ, гдѣ другіе никогда бы не думали найти; я часто приходилъ въ замѣшательство, когда богиня моя новаго покроя не столько была жестока, нежели сколько свойственно было жалобному тону моего Сонета или Елегіи.
Сверхъ того другое тщеславіе соединено было съ моею страстію. Я отлично былъ принимаемъ всѣми женщинами. Будучи молодъ и надмененъ, ласкалъ себя тѣмъ мучительствомъ которое производилъ надъ ихъ поломъ; обращая на ту или другую свой выборъ, которой дѣлалъ дватцать ревнивыми. Вотъ мое увеселеніе, которымъ я тогда тысячу разъ наслаждался. Я взиралъ съ совершеннымъ удовольствіемъ на негодованіе соперницы, за ставлялъ стыдиться не одну красавицу; видѣлъ многихъ терзающихся, можетъ быть о той свободѣ, съ какою другою обращалась лично съ молодымъ вертопрахомъ, который не могъ вмѣстѣ всѣмъ оказать такой милости.
