– Слушаю…
– Из Ивана Ивановича надобно сопроводить имущество семей Латыниных… И Тарабриной Марии Федоровны. Вы отбудете с проводником. Ваша миссия – сопроводить их к Тайшету и далее к Красноярску. Вам окажут надлежащую помощь. Думаю – справитесь…
Андрей кивнул. Это было не совсем то, о чем он мечтал, но приказ – есть приказ.
– Далее, – продолжал Грабе. – Лагерь будет ликвидирован в течение недели. Вы готовы?..
Теперь вопрос обращался к Попову.
Тот кивнул не задумываясь: долго ли умеючи?..
***
Лагерь покидали вчетвером: Пахом как проводник, Латынин, Данилин и Тарабрина.
Уезжали утром, после завтрака и чашки чая.
Андрей окинул взглядом лагерь, полагая, что видит его в последний раз. От увиденного становилось предельно невесело.
Уже проснулись арестанты. Они пили чай из кружек, и грелись вокруг бочки из-под газолина – по утрам уже становилось зябко.
В бочке весело полыхал костер. Порой кто-то подбрасывал дровишек или просовывал в дыры щепку, от которой потом прикуривали…
На виселице висели скованные одной цепью каторжане. Повесить их есаул приказал два дня назад – один из них отобрал пайку хлеба у слабого, тем самым сделав ограбленного еще слабей. Вор бросился в ноги Грабе, но тот оставил в силе решение казака – все равно скоро от арестантов надо было избавляться.
Чтоб не травмировать штатских, желательно было отправить их из лагеря.
– Ну что, пора в дорогу?.. – не то спросил, не то распорядился Грабе.
Рядом с ним стояла Мария Федоровна. Они расстались скромно, обменявшись лишь краткими поцелуями в щеку.
Докторесса запрыгнула в седло лихо: словно всю жизнь она не лечила больных, а проехала в седле американские прерии. Поставила ножку в стремя, чуть задумалась, выдохнула… И мгновением позже сидела в седле как влитая.
– Ну что, с Богом? – спросил Грабе.
– С Богом… – отозвались все.
Беглецы
…Шли долго, поднимались по течению реки, хотя Павел был иного мнения, считал, что нужно идти вниз. Реки ведь куда-то впадают: в озера, в моря, на крайний случай – в океан. На берегах водоемов стоят города. А истоки? На Украине Павел видел их несколько: одна река вытекала из болотца, другая собиралась из ручейков, бьющих из-под скалы.
Но случилось иначе.
Позади осталось уже множество притоков и река из огромной реки превратилась в бурный ручей, который тек по дну глубокого оврага. Над оврагом был переброшен капитальный мост.
Впрочем, о его существовании беглецы узнали гораздо раньше: когда по мосту прогрохотали тяжелые подводы.
Мост охранял солдат – с винтовкой за плечом, с видом серьезным…
Но скучающим…
Пашка подумал, что теперь им предстоит путь долгий, вдоль дороги, до подходящего селения, где можно будет раздобыть одежду.
Но поляк решил иначе, он пошел вперед резко, без сомнений. Ступил на мост, стал шагать по нему. Навстречу обернулся солдат.
Вид оборванцев не оставлял сомнений в их недавнем роде занятий.
Солдат снял с плеча винтовку, передернул затвор:
– А-ну, стоять, души кандальные…
Когда между ними оставалось шагов десять, не более, дунул ветер, донес до часового смрад от арестантов. Первой мыслью было пристрелить их тут же и сбросить в реку, от греха подальше. Потом подумалось: за пойманных арестантов дают денежку. Не то чтоб очень большую, но если покупать не казенную водку, а местный самогон, настоянный на кедровых орехах…
Но у поляка было иное мнение на этот счет. Не дойдя до солдата шагов пять, он остановился.
Предложил:
– Смотри…
Поляк протянул руку так, чтоб она оказалась за ограждением моста. В ней было то, что за долгие дни и вечера поляк выиграл у кандальных обитателей лагеря. Было немного. Платиновый зуб вернуть не удалось, зато имелось четыре зуба золотых, две золотых же монеты, полдюжины жемчужин разного цвета и размера.
– Смотри, солдат… – продолжил Поляк. – Если ты сейчас нас арестуешь, я поверну ладонь, и все это окажется в воде холодной, быстрой… И хер там кто это найдет… Тебя, парень, будет хвалить начальство, ставить в пример. Может, какую смешную премию выпишут. Зато твои друзья по казарме тебя на смех поднимут… Потешаться будут! Нет, ты не станешь миллионером с этой мишуры. Но пару месяцев или даже годик проживешь весело… Ну что, решай: тебе это или реке?
И поляк подкинул это все вверх. Поймал все, за исключением одной жемчужины. Та падал вниз долго, секунд пять, пока не коснулась речной пены и не исчезла навсегда с глаз людских.
Солдат понял намек: думай резвее.
И он принял решение…
Смерть докторессы
– Пахом, милый… Я устала! Я дальше не поеду…
Пахом, который, бывало, голыми руками душил волков, покраснел, словно свекла: еще никто в его жизни не называл его милым.
– Да помилуйте, барыня! До города версты со две! – возмутился Латынин.
– Ну и что, что две! – капризно надула губки Тарабрина. – Да я уже устала в этом седле сидеть! Задницу натерла! Я эти две версты пешком лучше пройду.
Строго говоря, две версты было до дома Тарабриной наискосок, через речушку. Однако чтоб попасть в город кортежу требовалось объехать лесок, потом пересечь реку по узкому мосту, вернуться назад. После – вернуться немного назад, но уже по другому берегу реки.
И очутиться в центре городишки, откуда до дома докторессы было еще с полверсты.
Поэтому Мария Федоровна сообщила:
– Я лучше пешком. Все одно дома буду раньше.
– Да темнеет уже! Волки тут могут быть! Съедят вас, и что я Аркадию Петровичу скажу?..
– Я проведу… – вызвался было Пахом. – Дерко сиветь будя… Бирюк може пасться.
Но докторесса была другого мнения:
– А меня господин подпоручик проводит…
И премило посмотрела на Андрея.
Потом Андрей часто вспоминал этот взгляд. Он являлся ему во снах, страшных и не очень. Думалось: не будь его – все бы сложилось иначе…
А тогда…
…Тогда Андрей чувствовал себя уставшим. Он уже предвкушал, как с дальней дороги вымоется пусть даже в холодной воде и ляжет спать на что-то мягкое и сравнительно ровное.
Но далее подпоручик напоролся на тот самый милый взгляд и понял, что не сможет отказать.
Очень скоро они остались вдвоем, двинулись по узкой тропинке через ореховую рощу.
Когда шли через лужайку, Мария Федоровна принялась рвать цветы. После – будто невзначай Мария Федоровна взяла Андрея под руку. Они пошли, словно пара по какому-то променаду.
– Признаюсь, – проговорила Тарабрина. – Я нарочно хотела с вами остаться наедине. Мне надобно с вами поговорить.
– О чем же?..
– А скажите, вы Аркадия Петровича давно знаете?
– Больше года.
– У Аркадия Петровича наверняка есть жена, невеста, барышня?
– Ну вы же видите – он кольца не носит.
– И что с того? Я видывала мужчин, которые не носили кольца, но имели семьи, детей…
– Нет, Аркадий Петрович не из таких…
– Отрадно слышать. Но почему так?
– У него будто была невеста, но все расстроилось. Она его оставила. С тех пор он один.
– Дура…
– Может быть, но я думаю, Аркадий Петрович был тому и рад. Как Елизавета Девственница была помолвлена с Англией, так он обручен со своей службой.
– Ну, это исправимо… Вы не находите, что это несправедливо? Такой интересный мужчина – и сам…
В воздухе все явственней пахло сентябрем. Крепло предчувствие осени.
День клонился к своему закату.
Поле заканчивалось совсем маленькой рощицей. За ней свои медленные воды несла здешняя речушка. Вместо моста через нее был переброшен ствол срубленного рядом дерева. Ствол был где-то с аршин в диаметре, ограждения не имелось. Пройти по нему под ручку было никак невозможно.
Андрей задумался на секунду: кто должен согласно правилам хорошего тона первым пройти по бревну через сибирскую речку?
– Ну же! Идите! – из размышлений вырвал его голос докторессы. – Чего вы ждете.
По бревну Андрей прошелся быстро, спрыгнул на том берегу, развернулся, чтоб подать руку барышне.
Мария Федоровна шла медленней, аккуратней. Она уже протянула руку на встречу поданной ладони Андрея. Пальцы соприкоснулись…
И тут бревно качнулось. Едва сохранив равновесие, Тарабрина спрыгнула на землю, и оказалась в объятиях Андрея…
– Поймал… – сообщил Андрей.
Тарабрина улыбнулась. От нее пахло лавандой и чем-то чистым. Данилину было так приятно держать в своих руках женское тело.
– Не бойся, мальчик… Я не кусаюсь… Все хорошо… – прошептала Мария.
Голос ее был с небольшой трещинкой, с хрипотцой, даже когда она шептала.
Некоторое время они стояли без движения…
