никто и никогда, кроме меня.
– Можешь мне не рассказывать, – поморщившись, рассмеялась я. – Она весь день шевелится не переставая. Может, погуляем, чтобы ее успокоить? Ты уже закончил?
– Да, – подтвердил Ной. – Только возьму вещи, и пойдем.
Он отпер дверь кабинета. В сердце неистово разгоралась гордость, пока я наблюдала, как он с легкостью перемещается внутри. В полумраке – Ной никогда не зажигал свет, разве что в присутствии студентов, – он засунул в сумку ноутбук и клавиатуру со шрифтом Брайля, а затем книгу, которую сейчас читал. Большой толстый роман, напечатанный шрифтом Брайля. Ной усердно занимался в Фонде Хелен Келлер и уже через девять месяцев смог взять в руки настоящую книгу. Я знала, что в тот момент он чувствовал себя так, будто перед ним открылся целый новый мир. Я безумно им гордилась.
Когда мы вышли из кабинета, в коридоре стало тише, пусть и ненамного. Проходящий мимо студент, окинув взглядом мой большой живот, воскликнул:
– О-о-о! Так держать, мистер Лейк!
Я рассмеялась. Ной сделал вид, что раздражен, но я-то видела, что он тоже горд.
Я бы с радостью прокатилась на метро, но Ной и слышать не желал об этом. Ему не нравились толпы, а сама мысль о том, что он ничего не сможет сделать, если вдруг кто-то толкнет меня или начнет приставать, приводила его в настоящий ужас. Его защитные инстинкты мне нравились, хоть порой и казались несколько чрезмерными. Однако после ограбления, когда я лишилась скрипки, и инцидента в лифте с Диконом Ной поклялся всеми силами оберегать меня. Наверное, кто-то мог бы воспротивиться подобной опеке – например, Ава или Мелани, – я же чувствовала, что меня любили, защищали и лелеяли. Впрочем, как и всегда рядом с Ноем.
Мы взяли такси и поехали в теперь уже наш таунхаус.
На свадьбе, прошедшей три года назад, мы настояли, чтобы вместо подарков гости сделали пожертвования Американскому онкологическому обществу. Тогда, в больнице, после проведенных анализов врачи сообщили Ною благоприятные новости. Как оказалось, мигрени и приступы головокружения были вызваны сильной реакцией организма на лекарства, предназначенные для их облегчения. После смены медикаментов головокружения полностью прекратились, и за все это время мигрени у Ноя случались всего несколько раз. Нам несказанно повезло, однако других пациентов в больнице, да и во всей стране, ждали не такие хорошие новости.
Однако родители Ноя не смогли обойтись без грандиозного жеста. Простую, скромную, но элегантную свадебную церемонию – только для членов семьи и самых близких друзей – провели в крошечной часовне с видом на долину Галлатин, в Бозмене, штат Монтана. Все прошло великолепно, и я была безумно счастлива.
По возвращении в Нью-Йорк мой новоиспеченный свекор вложил в руку Ноя ключи и документы, сообщив, что таунхаус теперь принадлежит нам и отказ не принимается. Меня затопила радость, ведь именно в этом доме моя жизнь началась заново, а сердце забилось в полную силу после оживляющего поцелуя Ноя. Я не представляла, что мы сможем жить где-либо еще, кроме этого таунхауса.
Я боялась, что из-за долгих месяцев одиночества, когда он прятался от всего мира в этом доме, Ной будет чувствовать себя неловко или неуютно, однако он признался, что рад такому подарку. По его словам, таунхаус становился домом, когда я была рядом. Мы изменили обстановку во всех комнатах по своему вкусу и с учетом слепоты Ноя, тем самым избавившись от оставшихся демонов, а потом устроили для себя двухнедельный медовый месяц, «обновив» все уголки дома к чертовой матери.
Это тоже очень помогло.
Пока Ной переодевался в привычные спортивные штаны и футболку, я ждала в гостиной на первом этаже. Комнату, в которой я жила, когда работала здесь, мы превратили в спальню для гостей, а гостевую комнату на третьем этаже – в детскую.
Где будет жить наша малышка.
Улыбнувшись, я взяла в руки сумку, в которой лежала полученная сегодня маленькая коробочка, и повесила ее на левое плечо. Не слишком удобно, конечно, но мне не хотелось, чтобы Ной заметил ее раньше времени и поинтересовался, зачем я потащила сумку с собой на прогулку. Впрочем, он и так все скоро узнает.
Ной спускался по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, и я не могла отвести от него взгляда. Какой же он высокий и чертовски сексуальный! И хотя я любовалась им ежедневно вот уже три с половиной года, от его вида по-прежнему захватывало дух. Думаю, это никогда не изменится.
– У меня что-то застряло в зубах? – полюбопытствовал Ной, как обычно почувствовав на себе мой пристальный взгляд.
– Нет. Просто ты… это ты.
Он криво усмехнулся и прижался к моим губам своими отнюдь не быстро и легкомысленно. Жадный, страстный поцелуй пробудил во мне желание, которое ничуть не ослабло даже после появления в животе ребенка. Ной никогда не относился ко мне как к слабой и хрупкой беременной женщине. Никогда.
– Куда пойдем? – спросил он, раскладывая белую трость. – Просто прогуляемся? Тебе нужно отдохнуть перед завтрашней звукозаписью.
– Я ее отменила, – призналась я, окунаясь вместе с мужем в прекрасные весенние нью-йоркские сумерки. – Точнее, отложила. Я предупреждала, что такое может случиться. Каприс Паганини – сложная мелодия, и я не смогу свободно двигаться так, как нужно. – Я с нежностью взглянула на округлившийся живот. – Всего лишь перерыв в расписании, навязанный нашим маленьким созданием.
Ной издал неопределенный звук и помрачнел. Он снова задумался о том, что в будущем понадобится нашему ребенку. Глубоко внутри его укоренился страх, что он не сможет обеспечить малышку всем необходимым или, того хуже, из-за своей слепоты каким-то образом причинит ей боль или подвергнет опасности. Я не смеялась над его сомнениями. Глупо было отрицать эти проблемы. Но я совершенно не сомневалась в том, что у них с ребенком все сложится замечательно.
Мы пересекли вечно оживленную Коламбус-авеню и по короткой дорожке направились к скамейке, которую я уже привыкла считать нашей. Я сняла сумку с плеча и, опустившись на сиденье, облегченно вздохнула.
– Я помню эту скамейку, – сказал Ной, вытянув ноги и отставив в сторону белую трость. Он повернулся ко мне. – Приступ ностальгии?
– Что-то вроде того, – ответила я, сдерживая улыбку. – Помнишь, что здесь произошло?
Лицо Ноя смягчилось.
– Как будто я мог забыть. Здесь я впервые посмотрел на тебя.
– Да. И сказал, что ничего не увидел. Но ты ведь солгал, верно?
– Верно, – подтвердил он. – Я увидел тебя. Твою красоту. Я не ожидал этого… как и последовавших за этим чувств.
– Правда? Ты уже тогда что-то
