самые чувствительные части меня.
— Когда ты смотришь в зеркало и видишь только неудачу. Одиночество. Горечь.
Я говорю это тихим, немного хрупким голосом, в основном надломленным.
Кода смотрит на меня.
— Брэкстон был моим близнецом. Но он был чем-то большим. Он был частью меня. Буквально, моей второй половинкой. Он был всем, что у меня было. И я подвёл его.
— Как? — осмеливаюсь спросить я.
— Потому что он был в беде, а я этого не видел. Не помог ему, когда он нуждался во мне. Не понимал, что он вляпался по уши, пока не стало слишком поздно. И было, блядь, уже слишком поздно.
Боже.
Моё сердце болит за него.
— Это были наркотики?
Кода выдыхает и скрещивает руки на груди.
— На самом деле, не надо говорить о глубокой и значимой ерунде…
— Замечательно, — говорю я, все еще не сводя с него глаз. — Не буду. Я просто хочу услышать твою историю, Кода.
Его молчание затягивается на некоторое время, прежде чем он, наконец, бормочет:
— Это были наркотики. Он увяз по уши. Подсел. Начал продавать их. Начал наёбывать людей. Увяз ещё больше. Украл оружие. Думал, что сможет продать его, расплатиться с долгами и стать свободным. Он ошибался. На него завели дело. Я пытался изменить его имя, вытащить нас, но они добрались до нас раньше, чем я смог.
Боже.
Я хочу протянуть руку и обнять его, сказать, что всё будет хорошо и он не виноват в том, что его брат попал в беду. Но я не могу этого сделать. Я могу только слушать, потому что не имеет значения, что я ему сейчас скажу. Он никогда не успокоится, потеряв Брэкстона, и никогда не перестанет винить себя. Мои слова этого не изменят.
— Мне правда жаль, Кода.
— Хуже всего было то, что они схватили меня первыми. Использовали меня, чтобы схватить его. Я должен был, блядь, сбежать, когда у меня был шанс, и забрать его с собой. А потом попытаться освободить нас. Я не должен был находиться в том гребаном городе. Из-за этого его убили. Его убили, и они получили то, что хотели.
— И ты остался с дырой, которую никогда не сможешь заполнить.
Кода пристально смотрит на меня. Он просто наблюдает за мной, как будто видит меня в другом свете. Как будто впервые по-настоящему понимает меня. Потому что, нравится ему это или нет, мы — одно целое. Мы оба так невероятно разбиты, так невероятно травмированы нашим прошлым, но в основном мы виним сами себя, и чувство вины, и пустоту, которую не многие могут понять.
Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но Кода без предупреждения протягивает руку, хватает меня, как будто я ничего не вешу, и сажает к себе на колени. На мгновение я совершенно ошеломлена. Не знаю, что делать или говорить, я просто знаю, что я здесь, у него на коленях, и это был его выбор — посадить меня туда. Моё сердце бешено колотится, и я поворачиваю голову только для того, чтобы прижаться к его губам. Они голодны и в отчаянии, и он целует меня с жадностью, которая проникает глубоко в мою душу. Я протягиваю руку, запускаю пальцы в его волосы и целую его в ответ с таким же отчаянием.
Поцелуй становится почти неистовым, языки соприкасаются, дыхание прерывистое, тела прижимаются друг к другу так близко, как только возможно. Мне нужно от него больше, и, хотя я прижимаюсь к нему, чувствую, что этого недостаточно. Он снова нужен мне. Внутри меня. Его руки скользят к моему халату, и он рывком распахивает его, обнажая моё голое тело. Он не отрывает своих губ от моих, пока его руки укладывают меня в правильное положение у него на коленях, затем они скользят по моей груди, сжимая её, прежде чем опуститься по бокам и скользнуть между нами к своим джинсам.
Через несколько мгновений они расстёгиваются, и его член оказывается на свободе.
Я в отчаянии, жадно целую его, теребя пальцами его головку, и стону при каждом удобном случае.
Он слегка приподнимает меня, и затем я опускаюсь на его член.
Я задыхаюсь, он рычит, а потом мы трахаемся.
И целуемся.
И трахаемся ещё немного.
Мои бёдра прижимаются к его, мой рот пожирает его.
Его руки скользят по всему моему телу, скользят вверх по спине, хватают за задницу, используют мои бёдра, чтобы заставить нас трахаться сильнее.
Я не могу сдерживаться.
Чёрт возьми, я даже не смущаюсь, что всё происходит так быстро.
Я позволяю оргазму овладеть мной, пронзая моё тело и вырываясь наружу, заставляя меня кричать в экстазе, которого я никогда не испытывала. Находясь здесь, наедине с ним, трахаясь с ним с такой страстью, моя душа воспламеняется. Это обжигает, боже, как это обжигает.
— Кода, — выдыхаю я, наконец отрываясь от его губ и запрокидывая голову, подставляя свою грудь его голодному рту.
Он пользуется случаем, хрипло рыча, берёт мой сосок в рот и сосёт, сильнее двигая бёдрами, отчего старое кресло-качалка протестующе скрипит. Он толкается и толкается, пока из его горла не вырывается дикое рычание, и он не кончает в меня, устремляясь вверх, пока всё до последней капли не покидает его тело.
Я прижимаюсь к нему, утыкаюсь лбом в его грудь, радуясь тому, что чувствую, как бьётся его сердце, радуясь тёплому, потному телу подо мной, радуясь тому, что его руки всё ещё на мне, и он ещё не сбросил меня с себя. В течение нескольких блаженных минут, пока наши тела восстанавливаются после бурной страсти, он просто обнимает меня. Не крепко, но и не отпускает. Как будто знает, что мне это нужно. Может быть, так оно и есть — чёрт возьми, я думаю, что так оно и есть на самом деле.
— Кода, — шепчу я в темноту.
— Да?
— Я благодарна. За тебя. За твой клуб. За всё, что вы для меня делаете. Я знаю, что для вас это может показаться бессмысленным, но тот человек, которого я называю отцом, приводит меня в ужас. Я редко говорю это людям, потому что в большинстве случаев со мной достаточно сложно иметь дело. Но… мысль о том, что мой последний вздох на этой Земле будет прямо перед тем, как он заберёт мою жизнь, вызывает у меня желание свернуться калачиком и отгородиться от всего мира.
Его руки скользят по моей спине, и он притягивает меня ближе, наши тела переплетаются так крепко, что кажется, будто он запихивает всё
