пожалте, Геннадий Панфилыч, на заплату.
Геннадий. Сейчас отвалю. Червонцев сорок, как этому гусю уже отвалил. Возьмешь, вырежешь...
Телефон.
Да. Контрамарок не даем. Да. (Кладет трубку.) Вот типы! Возьмешь...
Телефон.
Ах, чтоб тебе треснуть... Что? Никому не... Виноват... Евгений Ромуальдович? Не узнал голоса. Как же... С супругой? Очаровательно. Прямо без четверти восемь пожалуйте в кассу... Всего добренького. (Вешает трубку.) Метелкин, будь добр, скажи кассиру, чтобы загнул два кресла во втором ряду этому водяному черту.
Метелкин. Это кому, Геннадий Панфилыч?
Геннадий. Ну заведующему водопроводом.
Метелкин. Слушаю.
Геннадий. Возьмешь, стало быть... (Задумчиво.) «Иоанн Грозный» больше не пойдет... Стало быть, вот что. Возьмешь ты, вырежешь подходящий кусок. Понял?
Метелкин. Понятно. (Кричит.) Володя. Возьмешь из задника у «Ивана Грозного» кусок, выкроишь из него заплату в «Марию Стюарт». Не пойдет «Иван Грозный»... Запретили!.. Значит, есть за что... Какое тебе дело?..
Геннадий. Еще что?
Метелкин. Велите вы кадристам, Геннадий Панфилыч, ведь это безобразие! Они жабами лица вытирают!
Геннадий. Ничего не понимаю.
Метелкин. Выдал я им жабы на «Горе от ума», а они ими вместо тряпок грим стирают.
Геннадий. Ах, бандиты! Ладно, я им скажу.
Телефон звенит.
(Не снимая трубки.) Никому контрамарок не даем!!
Телефон умолкает.
Ступай.
Метелкин. Слушаю. (Уходит.)
Геннадий. Первый час. Но если, дорогие граждане, вы желаете знать, кто у нас в области театра главный проходимец и бандит, я вам сообщу: это Васька Дымогацкий, который пишет в разных журнальчиках под псевдонимом Жюль Верн. Но вы мне скажите, товарищи, чем он меня опоил? Как я мог ему довериться?
Метелкин (быстро входит). Геннадий Панфилыч! Пришел!
Геннадий (хищно). А! Зови его сюда, зови!
Метелкин. Пожалуйте. (Уходит.)
Дымогацкий (с грудой тетрадей в руках). Здравствуйте, Геннадий Панфилыч.
Геннадий. А, здравствуйте, многоуважаемый товарищ Дымогацкий, бонжур, мсье Жюль Верн!
Дымогацкий. Вы сердитесь, Геннадий Панфилыч?
Геннадий. Что вы? Что вы! Я сержусь? Хи-хи! Я в полном восторге!
Дымогацкий. Болен я был, Геннадий Панфилыч! Ужас! Ужас...
Геннадий. Скажите пожалуйста?.. Ах... ах... Скарлатиной?
Дымогацкий. Жесточайшая инфлуенца, Геннадий Панфилыч.
Геннадий. Так, так...
Дымогацкий. Вот, я принес, Геннадий Панфилыч.
Геннадий. Какое у нас сегодня число, гражданин Дымогацкий?
Дымогацкий. Восемнадцатое по новому стилю.
Геннадий. Совершенно верно. А вы дали честное слово, что пьесу доставите пятнадцатого!
Дымогацкий. Всего три дня, Геннадий Панфилыч.
Геннадий. Три дня! А вы знаете, что за эти три дня произошло? Савва Лукич в Крым уезжает! Завтра в одиннадцать часов утра.
Дымогацкий. Да что вы?!
Геннадий. Вот вам и «да что вы». Стало быть, ежели мы сегодня ему генеральную не покажем, то получим вместо пьесы кукиш. Вы мне, господин Жюль Верн, сорвали сезон. Я, старый идеалист, поверил вам. Когда вы аванс в 400 рублей тяпнули, у вас небось инфлуенцы не было по новому стилю. Я на декорации потратился! Производственный план сломал! Так поступатели не пи... Так писатели не поступают, дорогой гражданин Жюль Верн!
Дымогацкий. Геннадий Панфилыч! Что же теперь делать?
Геннадий. Что теперь делать? Метелкин! Метелкин!
Метелкин (вбегает). Я, Геннадий Панфилыч!
Геннадий. Вот что: чего они там шумят?
Метелкин. Бал репетируют[67].
Геннадий. К черту бал! Вели прекратить и чтобы ни один человек из театра не уходил.
Метелкин. Разгримироваться?
Геннадий. Некогда. Все нужны. Как есть.
Метелкин. Слушаю. (Убегая.) Володька! Вели швейцару, чтоб ни одного человека из театра не выпускал!
Геннадий (вслед). Первый час в начале. Ну господи благослови! (По телефону.) 16-17-20. Савву Лукича, пожалуйста. Директор театра, Геннадий Панфилыч... Савва Лукич? Здравствуйте, Савва Лукич. Как здоровьице? Слышал, слышал. Починка организма! Переутомились? Хе-хе. Вам надо отдохнуть. Ваш организм нам нужен. Вот какого рода дельце, Савва Лукич. Известный писатель Жюль Верн представил нам свой новый опус «Багровый остров». Как умер?! Он у меня в театре сейчас сидит... Ах... Хе-хе. Псевдоним. Гражданин Дымогацкий. Подписывается — Жюль Верн. Страшный талантище...
Дымогацкий вздрагивает и бледнеет.
Так вот, Савва Лукич, необходимо разрешеньице. Чего-с? Или запрещеньице? Хи. Остроумны, как всегда. Что? До осени? Савва Лукич, не губите! Умоляю просмотреть сегодня же на генеральной... Готова пьеса, совершенно готова. Ну что вам возиться с чтением в Крыму? Вам нужно купаться, Савва Лукич, а не всякую ерунду читать. По пляжу походить! Савва Лукич, убиваете!.. До мозга костей идеологическая пьеса. Неужели вы думаете, что я допущу что-нибудь такое в своем театре?.. Через двадцать минут начинаем. Ну хоть к третьему акту, а первые два я вам здесь дам посмотреть. Крайне признателен. Гран мерси. Слушаю! Жду. (Вешает трубку.) Фу! Ну теперь держитесь, гражданин автор!
Дымогацкий. Неужели он так страшен?
Геннадий. А вот сами увидите. Я тут наговорил — идеологическая, идеологическая, а ну как она вовсе не идеологическая?.. Главное горе, что и просмотреть-то ведь некогда... (Разбирает тетради.)
Дымогацкий. Я старался, Геннадий Панфилыч.
Геннадий. Как стараться, как стараться! Итак, стало быть, акт первый. Остров, населенный красными туземцами, кои живут под властью белых арапов... Позвольте, это что же за туземцы такие?
Дымогацкий. Аллегория это, Геннадий Панфилыч. Тут надо тонко понимать.
Геннадий. Ох уж эти мне аллегории. Смотрите! Не любит Савва аллегорий до смерти! Знаю я, говорит, эти аллегории! Снаружи аллегория, а внутри такой меньшевизм, что хоть топор повесь. Метелкин!
Метелкин (вбегая). Чего изволите?
Геннадий. На монтировку пьесы назначаю тебя. Получай, дружок, экземпляр. Первый акт — экзотический остров. Бананы дашь, пальмы... (Дымогацкому.) Он в чем живет? Царь-то ихний?
Дымогацкий. В вигваме, Геннадий Панфилыч.
Геннадий. Вигвам, Метелкин, нужен.
Метелкин. Нету вигвамов, Геннадий Панфилыч.
Геннадий. Ну хижину из «Дяди Тома» поставишь, тропическую растительность, обезьяны на ветках и самовар!
Метелкин. Самовар бутафорский?
Геннадий. Э, Метелкин, десять лет ты в театре, а все равно как маленький. Савва Лукич приедет генеральную смотреть.
Метелкин. А! Так-так-так!..
Геннадий. Ну, значит, сервируешь чай. Скажи буфетчику, чтобы составил два бутерброда побогаче, с кетовой икрой, что ли.
Метелкин (в дверь). Володя! Сбегай к буфетчику. Самовар на генеральную.
Геннадий. Вот оно! Не пито, не едено, а уж расходы начинаются! Смотрите, господа авторы. Какой-то доход от вашей пьесы будет, еще неизвестно, да и вообще будет ли он? Да-с. Вулкан? Э... А без вулкана обойтись нельзя?
Дымогацкий. Геннадий Панфилыч! Помилуйте. Извержение во втором акте! На извержении все построено.
Геннадий. Авторы! Авторы! Метелкин! Гор у нас много?
Метелкин. Гор хоть завались. Полный сарай.
Геннадий. Ну так вот что: вели бутафору, чтобы он гору, которая похуже, в вулкан превратил.
Метелкин (уходя, кричит). Володя, крикни бутафору, чтобы в Арарате провертел
