нужно ей присоединиться к вам или нет. И все же…
– Все же?
– Мой господин, я думаю, что… я думаю, что вы можете это понять. Корсары захватили ее очень юной. Она пробыла в рабстве дольше, чем на свободе. Провела в Батиаре, недалеко от своего прежнего дома, один день. Один-единственный день, господин, вернувшись из изгнания. Ей, возможно, понадобится время, чтобы снова научиться быть свободной. Понять свои потребности и желания. Хотя бы представить себе, что они имеют значение.
Тишина в комнате. Он снова слышал ветер. Рафел спрашивал себя, не ошибся ли он.
– Спасибо, – просто сказал Фолько д’Акорси. – Вы дали мне пищу для размышлений. – На этот раз он не улыбнулся. – Вы были… вы тоже в изгнании?
Снова неожиданность.
– Да, моя семья была в числе тех, кого изгнали. Я был еще ребенком, когда мы уехали. По-настоящему я знаю только Маджрити. И море. Но да, Эсперанью у нас отняли. Дом, куда мы не можем вернуться.
– Но вы возвращались?
– Под видом джадита. Это небезопасно. Как узнал Эллиас Видал, мой господин.
Д’Акорси опять молчал. Он солдат, который думает о разных вещах, понял Рафел. О нем ходило много слухов, и не только о его жестокости. Интересно, подумал Рафел, каким был враг этого человека, Теобальдо Монтикола. Таким же? Вероятно, нет, но мог быть и таким.
– После этого вечера, – д’Акорси указал на шкатулку с бриллиантом внутри, – ваши собственные потребности и желания могут также измениться.
– Я еще даже не начинал думать об этом, мой господин.
– Сначала вы должны продать еще одну вещь? В Родиасе?
– Да, господин. Если смогу.
Голос д’Акорси снова изменился, стал оживленным.
– Наша встреча доставила мне удовольствие, несмотря на то, что она дорого мне обошлась. Я буду рад принять вас в любое время, когда вы пожелаете нас посетить. – Теперь пришла его очередь помедлить. – Мы в Акорси не питаем ненависти к вашему народу, бен Натан. Богу, в которого я верю, не угрожают ни луны, ни те, кто возносит молитвы им, а не ему. Катерина и я приглашали донну Раину поселиться у нас. У нее были причины не принять приглашение, но предложение было искренним.
– У вас нет порта, – сказал Рафел. – Ей необходима гавань. Для ведения дел и для доставки наших людей в безопасное место.
Реальной безопасности нет нигде, но этого он не сказал.
– Да. Она… она лучше любого из нас, не так ли?
Еще одна неожиданность.
– Думаю, что так, мой господин. При всем моем уважении.
Д’Акорси встал, и Рафел последовал его примеру.
– Увидимся завтра, вероятно ближе к вечеру.
Утром он будет занят другими делами, подумал Рафел. Он посмотрел на шкатулку.
– Я оставлю это у вас.
– Я еще не заплатил за него.
– Мне бы и в голову не пришло сомневаться в вашем слове, господин.
– А если утром меня убьет Зияр ибн Тихон?
– Этого я не опасаюсь.
Быстрая ухмылка.
– Не опасаетесь, что меня убьют или что не вернете свой бриллиант?
Рафел не улыбнулся:
– Не опасаюсь ни того, ни другого. Удачи вам. Мир станет лучше, если вы сделаете то, что задумали.
– Я знаю, – ответил д’Акорси. – По крайней мере, наша его часть.
Рафелу пришло в голову, что он был бы не прочь провести какое-то время на службе у этого человека, если бы сам был другим человеком. Эта мысль возникла ниоткуда, совершенно неожиданно.
Д’Акорси прошел мимо него, открыл дверь, тихо позвал:
– Глан!
Шаги в коридоре. Рафел никого не видел. Он подумал, что, если люди Фолько хотят быть невидимыми, их никто не увидит.
Мужчина по имени Глан возник в дверном проеме. Д’Акорси посмотрел на шкатулку.
– Глан, пусть завтра ее охраняют здесь двое. Выбери из тех, кто не пойдет вниз вместе с нами. Она принадлежит этому человеку, хотя я решил ее купить. Он оставляет ее у меня для надежности. Это ценная вещь.
– Да, мой господин, – ответил мужчина в коридоре. – Я займусь этим. – Он ушел не задерживаясь. Немногословный человек. Не из тех, кого можно удивить или кто покажет, что он удивлен, решил Рафел.
Он поклонился правителю Акорси и вышел, направившись обратно к своей комнате. Ему надо было о многом подумать, о большем количестве вещей, чем он ожидал. Комната Лении находилась между их комнатами. Он мог бы постучать в ее дверь и рассказать ей о том, что произошло. Он решил подождать до утра.
Но ее не оказалось в комнате, когда он пришел, чтобы сделать это, хотя солнце едва взошло.
Она не спала, и еще не ложилась. На ней по-прежнему была та одежда, которую она носила днем, но для нее приготовили две ночные сорочки. Ей предложили выбор. Она слышала, что некоторые люди пользуются такой ночной одеждой. Богатые люди. Она никогда не видела таких сорочек, не говоря уже о том, чтобы носить их. Рядом с ними лежал белый халат. И пуховые подушки на широкой кровати.
Она услышала, как открылась и закрылась дверь рядом с ее комнатой. Когда Рафел уходил, она тоже это слышала. В ее спальне была бутылка вина. Жаровня для аромата. Ления стояла у открытого окна (она сама его открыла), пила маленькими глотками кандарийское вино, дышала ночным воздухом.
Ее одолевали воспоминания, и она сопротивлялась им. Это было трудно. Первая ночь после возвращения. Так много лет прошло. Песня, которая вспомнилась ей раньше, теперь снова звучала у нее в голове. Песня, которую пела ей мать.
Она ожидала, что Рафел постучится и расскажет ей, как все прошло. Поэтому, когда действительно раздался тихий стук, она поставила бокал, прошла к двери и открыла ее.
За дверью стояла Раина Видал в собственной ночной сорочке, голубой, как голубая луна, со свечой в руке.
Она улыбнулась. И сказала:
– Я тщательно искала, много лет, но не нашла в учениях моей религии ничего, что запрещает женщинам получать друг с другом удовольствие. Противоречит ли это вашей вере и взглядам? Или вашим предпочтениям?
Ления с трудом сглотнула. Через секунду она открыла дверь шире и позволила Раине Видал войти. Потом тихо закрыла дверь. Она вдруг понадеялась, что Рафел не решит зайти к ней, чтобы рассказать, как прошла его встреча с д’Акорси.
Потом они лежали в постели, без одежды, под покрывалом. По обе стороны от кровати горели свечи. Высокое окно осталось открытым. За ним плыли облака, звезды. Луны находились по другую сторону от дома. Раздевшись, Раина Видал оказалась мягкой, душистой, полнотелой, с очень гладкой кожей. Ее распущенные волосы были тяжелыми и красивыми.
Она тихо сказала:
