— Да я не сомневаюсь, — попытался поправить ход разговора Соколов, — просто я Пальчинского ни разу не видел. Он к нам в Свердловск не приезжал.
— Ошибаетесь. Бывал он в Свердловске. Дважды, в командировке. Встречался со мной.
— Но ведь не со мной, — мрачно буркнул Соколов.
— А вы почему сегодня такой пасмурный? Никогда еще не видел вас таким. Да и пьете что-то много. — Доменов внимательно оглядел Соколова. — Да и растрепанным впервые вас вижу.
Соколов пригладил кудри, застегнул пуговки на рубашке.
— Сам не понимаю… Состояние такое… Как тогда, в Ленинграде, когда деньги тестя проиграл… О Тоне тоскую… Думаю, изменяет она мне. — Соколов опять потянулся к бутылке коньяка, но махнул рукой и отвернулся к окну.
Доменов продолжал следить за Соколовым:
— А я думал, вы — железный. И ничто не сможет вас выбить из седла!
— Кто вам сказал, что я вылетел из седла! Я крепко сижу в нем. Бороться буду до конца. Верю в победу! Скорую!.. Встреча с Пальчинским наверняка поможет мне…
— Конечно, — согласился Доменов. — Масштаб мысли! Умение найти уязвимые черточки в характере человека. Да и не только у человека, в любой отрасли промышленности, у государства даже… Но вы сами услышите его.
И Соколов услышал.
Пальчинский говорил негромко, понимая, что собравшиеся буквально ловят каждое его слово.
— Господа! Я собрал в «Клубе горных деятелей» узкий круг самых верных, самых преданных нашей идее людей. Вы знаете, что начались разоблачения в угольной промышленности. Нам надо быть осторожными. Советую временно прекратить такие дела, как заказы драг, явно не подходящих для уральских рек. Но в случаях, когда можно действия оправдать стремлением во что бы то ни стало выполнить план — продолжайте четко следовать нашему делу.
Соколов посмотрел по сторонам. Кроме тех, кто бывал у него — проездом в Сибирь, — встречались незнакомые лица.
Доменов понимал, что Соколову любопытно, кто здесь собрался. Он зашептал:
— Вон тот — с усиками и бородкой клинышком — Мисюревич… Я вам о нем говорил… Помните?.. Служил в Минусинской контрразведке. Вместе с Порватовым… Поляк. Четыре брата в Польше. Один из них был помощником военного атташе польской миссии в Москве… А рядом с ним — Крылов… Бывший профессор горного института в Свердловске, инженер Союззолота.
Шепот раздражал сидящих неподалеку. Кто-то попросил:
— Господа, пожалуйста, помолчите…
Пальчинский продолжал:
— Нам удалось помочь «Ленагольдфильдс» получить сибирские прииски в концессию. К нам обращается за помощью англо-русский платиновый синдикат. Он просит сдать в концессию прииски на Урале. Франция также не оставила мысли попасть на Каменный пояс… Предлагаю выехать за границу господину Левицкому, чтобы сделать обстоятельный доклад главам синдиката.
Соколову стало не по себе. Ему показалось, что все это снится. Идет конец двадцатых годов, все в стране друг друга называют товарищами, а здесь все еще — «господа».
После заседания он предложил Доменову пойти в ресторан:
— Надо отвлечься… Слишком хмуро и на улице, и на душе.
— Извините, Николай Павлович, не смогу… У меня свидание. Да не подумайте что-нибудь… С хорошенькой машинисткой из Союззолота. Давняя привязанность. Я вас с ее подружкой как-нибудь сведу. И про Тоню забудете. Девица — огонь! А пока простите. Вернусь поздно. Или утром. Не ждите меня. Ложитесь спать… Адью… — Доменов раскланялся.
Соколов кинул вдогонку:
— До свидания!..
Он догадывался, что Доменов спешит не на свидание с женщиной — не то настроение. Но кто его ждал?..
Соколов не мог знать, что Доменов спешит на Большую Калужскую, к своему родственнику — за почтой из-за рубежа.
Соколов направился в гостиницу. Одному идти в ресторан не хотелось.
Глава тринадцатая
Доменов. Чарин. Соколов.
Москва еще просыпалась. Северный ветер будил деревья. Они зябко поеживались, встряхивались, пытались отмахнуться or надоедливого ветра. И оттого на землю осыпались листья.
Невыспавшиеся, неулыбчивые дворники недовольно поглядывали на дрожащие ветки: едва успеешь смести ржавчину сентября, как тротуар и мостовая снова покрывались желтыми пятнами.
Над крышами светлело. Последняя стайка облаков улетела на юг. День обещал, несмотря на холодный ветер, порадовать солнечной погожестью.
Раньше бы Доменов обязательно полюбовался медленным кружением листопада. Но сегодня он ничего не замечал. Он торопился, почти бежал, давило сердце, он задыхался. Он проклинал тот день и час, когда связался с Пальчинским, неуравновешенным, самовлюбленным «верховодом». Доменов забыл, что еще вчера он восторгался Пальчинским. Он костерил «Клуб горных деятелей», все эти сливки дореволюционной горной инженерии. А ведь он считал, это престижно — бросить: «Я был в «Клубе горных деятелей»!»
«Идиот, идиот, — ругал себя Доменов, — как я мог забыть слова: «Если встанешь на пути у народа, он сомнет, сметет с дороги». Ах, бедный батюшка, ты был все-таки прав! А мы встали на пути у народа! Встали! Зачем? Советская власть отняла богатство, но не отнимала жизни. А он, идиот, нырнул в глубины контрреволюции! Это давало временное ощущение силы, борьбы, возможности оправдаться перед самим собой, что теперь он не трус! Что он не предал Марию, просто их пути разошлись, они стали идейными врагами! Так что же ты ноешь, что тебя сомнет народ? Ты враг, а врагов уничтожают!.. Ох, какой сумбур в голове! Это же бред! Надо взять себя в руки».
Но успокоиться Доменов не мог и опять ругал себя последними словами: «Близорукий дурак, недальновидный болван! Как же ты мог поверить Пальчинскому, что нас никогда не раскроют при строгой конспирации!»
Ему вспомнилось первое заседание «Клуба горных деятелей»… Зимой… Шел снег… Было скользко… Декабрь двадцать третьего или январь двадцать четвертого? Разве это важно? Он пришел на Кропоткинскую, 16… Заседание открывал Пальчинский. Он убежденно витийствовал:
— ВСНХ не в состоянии восстановить промышленность на непрерывно обесценивающиеся дензнаки. Введенный червонец едва ли будет устойчив, он не имеет металлического обеспечения и обеспечения активным балансом внешней торговли… Только частный капитал, главным образом концессионный, сумеет быстро восстановить горную промышленность и вообще всю промышленность! А частный капитал расшатает Советскую власть, ее экономику, приведет к реставрации нашей России. Мы призваны помочь этому. Нам скажет спасибо многострадальный русский народ. Мы оставим Федерацию Советских республик, но без диктатуры пролетариата и ВКП(б). В Советы войдут все сословия, в том числе — промышленники. Руководить государством будем мы, техническая интеллигенция.
И далее Пальчинский наставлял:
— Никакого открытого вредительства. Это опасно. Мы должны задерживать хозяйственное строительство… Как задерживать? Первое. Скверным выполнением обязанностей работников хозорганов. Второе, поощрением неудачных мероприятий власти.
Пальчинскому не хватало пальцев, столько было пунктов в его программе.
Доменов держался за сердце: «Надо бы пойти к Пальчинскому? Надо бы, но этот златоуст родился в рубашке. Он выходил из всех переделок и передряг невредимым, как гусь сухим из воды».
Доменов корил себя: «Ах, дурачина, простофиля, тебе же известно, что Пальчинский, узнав о провале, отопрется от своих единомышленников, поступит подобно генералу, который при поражении оставляет солдат на позиции, а сам садится в автомобиль и уезжает в тыл!»
Доменов сейчас ненавидел Пальчинского. «Нет, надо бежать к Чарину — этому самовлюбленному глухарю!»
Доменов ворвался к Чарину:
— Что ты наделал? Что ты натворил?!
Чарин потряс головой, пытаясь отогнать сон и понять Доменова:
— А что я наделал? Ты, как всегда, паникуешь! Скажи наконец, Вячеслав, что произошло?
— Ты… — задохнулся Доменов от негодования, — ты… ты… привел к нам в организацию чекиста. Осознаешь ты, остолоп ты этакий, че-ки-ста! Он теперь все знает о нас, все! Мы пропали!
— Ах, как ты груб, Вячеслав, как ты груб! — попытался пошутить Чарин, но остатки сна сменились в его глазах тревогой: — Какого чекиста?
— Соколова!
— Не может быть, я же его проверял.
— Вчера я получил письмо от Дюлонга. Он наконец-то с запозданием ответил на запрос о Соколове.
— Значит, ты мне не доверяешь? — протянул Чарин.
— И правильно делаю, как выяснилось! Тебя провели, как мальчишку сопливого! И не только тебя… — смягчился Доменов. — Дюлонг выяснил, что у Дюпарка был ученик по фамилии Соколов, бывший офицер. Учился у Дюпарка вместе с Дидковским, окончившим кадетский корпус, походившим в эсерах, а теперь видным большевиком. Ну, у нас работает заместителем председателя Уралплана, а до этого — ректором госуниверснтета был, который сам и основал. Дидковского и привез перед войной Дюпарк на Урал в качестве своего помощника. Дидковского, а Соколов остался за границей.
