Об истинной фамилии Карата, от которого регулярно поступали донесения, знали в Свердловске всего три человека — Матсон, Ногин, Добош. Ну, и четвертая — жена Тоня, его помощник, чекист с гражданской войны.
Возможно, засомневались в его горном образовании? Но горное дело он знает не понаслышке. Он учился на первом курсе Томского университета, когда его вызвал с лекции молодой преподаватель: «Меня просили передать. Вас выдал провокатор. На квартиру не возвращайтесь. Там засада. Жандармы имеют вашу фотографию. Вас просили уехать на время из Томска».
Пришлось скрываться в тайге, в старательской артели. Помахал кайлом, бил шурфы, мыл золото и платину на лесных уральских речках. До сих пор снятся на широкой мозолистой ладони артельщика, с глубокими складками, образующими букву М, серебристо-стальные тяжелые зернышки платины.
А позже довелось порубать и уголек в забоях.
Нет, в горном деле он разбирается не хуже инженера.
Возможно, трещинка обнаружилась в его кадетско-офицерском прошлом?
Но все было подогнано в легенде под его биографию. Он — сын кадрового военного, начинал учиться в кадетском корпусе, но был изгнан за чтение марксистской литературы. Соученик из князей подсмотрел, что он читает.
Правда, военная карьера была прервана лишь на время. В первые дни мировой войны партия большевиков направила его в армию для пропагандистской работы среди солдат.
Грамотный, сообразительный, храбрый вольноопределяющийся быстро сдал экзамены на прапорщика.
Служил в армейской разведке. Был награжден «Георгием».
…Что же тогда? Самое слабое место в легенде — учеба у профессора Дюпарка. Правда, по заданию партии бывал он в Швейцарии. Но в университете там не учился. Эта строка легенды появилась, когда Дидковский поведал чекистам, что у Дюпарка с ним учился бывший русский офицер — Соколов. Но потом он уехал в Америку. Люди Пальчинского или Доменова могли связаться с Дюпарком, но найти следы однофамильца в Америке — сомнительно.
Возможно, расспрашивали кого-либо из уцелевших антоновцев? Чем черт не шутит? Могли быть у членов «Клуба» соратники из «повстанческой» армии Антонова? Но и тут все опиралось на невыдуманное. Соколов начинал свой путь в революцию через дружину эсеровских боевиков. Но быстро разобрался, что к чему, — и ушел к большевикам.
В ЧК, где он работал с первых дней ее создания, хорошо знали об эсеровском этапе Соколова. И о встрече с эсером Антоновым, который совершал экспроприации, даже сидел за это при царе в тюрьме.
Когда встал вопрос, кто должен проникнуть в антоновскую «крестьянскую освободительную» армию, бесчинствующую в Тамбовской губернии, выбор пал на Соколова.
«Перебежав» из Красной Армии, Соколов попросился на прием к самому начальнику «Главного оперативного штаба революционной народной армии» Антонову. Начштаба любил громкие пышные названия, прикрывал ими бандитское нутро своих полков. После февральской революции он был начальником милиции в Кирсановском уезде и путь в «тамбовские наполеоны» начал с откровенного бандитизма: прихватив оружие, бежал со своими ближайшими соратниками в леса, сколотил шайку в сто пятьдесят человек и начал разбойничать, подняв знамя борьбы против большевизма. Он воспользовался недовольством крестьян продразверсткой, и теперь в его подчинении было две армии, состоящие из полков, приписанных к деревням. Деревни обязали кормить, поить и пополнять полки.
Антонов долго всматривался в Соколова.
Соколов хотел было напомнить место и время их давней встречи. Но Антонов предостерегающе поднял руку:
— Не надо!
Молчание затягивалось. Ближайший антоновский помощник Васька Карась нехорошо засопел и расстегнул кобуру.
Соколов машинально спросил себя: «Какой шутник мог дать этому уголовнику, садисту-убийце такую безобидную кличку? За что оскорбили золотистого карася? Лишь за то, что он живет в заросших и заболоченных местах? Точнее, справедливее было окрестить лиходея Акулой. Он лично пытал и расстреливал сотни коммунистов. Говорили, что это он придумал — отпиливать ржавой пилой головы захваченным чекистам…»
Соколов напрягся: «Если что — придется их…»
И вдруг Антонов хлопнул себя по бедру:
— Узнал… Узнал… Мы же вместе участвовали в экспроприации… Помните, это было…
Соколов облегченно вздохнул:
— Помню! Как же не помнить… Пуля охранника кончик пальца тогда у меня оторвала. Хорошо, что на левой руке. — Соколов показал укороченный мизинец. — Вы мне его перевязывали, своим платком.
Антонов обнял Соколова:
— Рад вас видеть в рядах моей армии. Мне нужны такие отважные люди!
Соколов попал в окружение Антонова. И Васька Карась вынужден был с ним считаться.
Это помогло Соколову выполнить задание Дзержинского, обезвредить самых влиятельных руководителей восстания на Тамбовщине.
Нет, этот период не имел трещин, которые могли бы насторожить противника.
Дело в чем-то другом? Но в чем?
Излишним любопытством он не отличался, события не подталкивал: чекист, не имеющий терпения, — плохой чекист. Доменова ни о чем не расспрашивал, тот постепенно открывался сам. Ну, а любопытство хорошенькой женщины, его Тони, — это так естественно. Как же ей не узнавать подробности о мужчинах, среди которых, как считали все ее поклонники, она выбирала богатого любовника или даже замену Соколову.
После, того, как при помощи Тони Соколов узнал почти все фамилии москвичей, уральцев, сибиряков, входящих в руководство «Клуба горных деятелей», а на последнем совещании в Москве уточнил недостающие имена, он смог вычертить четкую схему разветвленной вредительской организации в золото-платиновой промышленности.
При Соколове давались Доменовым распоряжения о консервации богатых залежей металла, о посылке геологических партий в заведомо неперспективные места, где до революции уже прошли геологи. Доменов при этом посмеивался: «Пускай потратят государственные денежки и время — мы знаем, там ни золота, ни платины нет!»
Были теперь и свидетели — маркшейдеры, рабочие, старатели, инженер Еремеев…
А может быть, они увидели Еремеева?
Когда Доменов поручил Соколову ликвидировать этого честного, строптивого инженера, понявшего, что его заставляют выполнять вредительские распоряжения, Соколов по старой подпольной привычке проверил: не идет ли за ним Доменов или Гойер, не следят ли их люди?
Он свернул в проходные дворы. Постоял в засаде. Нет, не следят. Лишь тогда он позвонил Ногину, а затем вызвал Еремеева.
Молодой инженер понял все с полуслова и решительно заявил:
— Я помогу вам… Но… Когда я исчезну, жена будет страдать. Нельзя ли ей сообщить?
Ногин задумался.
— Мы устроим ей внезапный отъезд к родственникам. И соединим вас с ней — подыщем вам такую работу в таком месте, куда Доменов и его люди не дотянутся.
Нет, Еремеев должен сдержать слово. Он не появится раньше срока в Свердловске.
Соколов мысленно перенесся в Свердловск: «Может, в дом к Тоне уже стучат? Она не кисейная барышня, стреляет не хуже меня. И опыт у нее есть, в органах давно, комсомол еще послал… Но могут прийти от моего имени, скажут: «Ваш муж просил вам передать!» — И вот так же, как в меня!» Соколову стало не по себе: «Какую ошибку я допустил — не знаю, но эта ошибка — угроза Тониной жизни!»
Он зашагал еще быстрее.
На центральной улице переговаривались, смеялись, напевали.
Центральная улица не слышала выстрелов, в переулке.
Глава четырнадцатая
Соколов. Добош. Ногин.
Поезд еще тормозил. А Соколов уже видел: его встречают. На перроне стоял Добош, осунувшийся, с заострившимся носом, сосредоточенный, угрюмый.
Около него переминался с ноги на ногу рослый сутуловатый парень в короткой для него шинели.
Сомнений нет, его встречают чекисты открыто, бессмысленно прикидываться эсером, подручным Антонова. Неужели он недооценил своих противников?
Парень тронул за рукав Добоша и указал на приближающийся вагон, в окне которого виднелся Соколов.
Добош повернулся, встретился глазами с Николаем Павловичем. И тревога, не дававшая спать всю дорогу, так отяжелила сердце Соколова, что оно сорвалось, пропустило удар и зачастило, зачастило.
Соколов схватил саквояж, в котором лежали его немудреные пожитки и подарки для Тони — тюбик губной помады, флакон духов — и поспешил к выходу.
Отвечая на рукопожатие, Соколов почти неслышно спросил:
— Тоня… Как там Тоня?
Добош молча снял фуражку. Обнажил голову и незнакомый светловолосый парень в короткой шинели.
— Когда это случилось? — голос Соколова вмиг охрип.
— Вчера…
— Я же просил дать ей охрану. Разве вы не получили телеграмму?
