— Галина?! Вы ли это?! Какими судьбами?! — приветствовал он старую знакомую.
— Дима! Глазам своим не верю! — радостно воскликнула Галина Павловна Стручкова, убедившись в том, что перед ней именно тот, кого она уже не чаяла когда-либо встретить.
— Каким ветром тебя сюда занесло? — спросила она его после троекратного поцелуя.
— Возвращаюсь из Бреста. Сделал в Минске остановку и теперь еду в Москву— объяснил он причину своего появления в зале ожидания железнодорожного вокзала столицы Белорусской ССР.
— А я со своими «кадетами» возвращаюсь в Смоленск после трехдневной экскурсии по местам боевой славы— сообщила она и, неожиданно, предложила. — Приглашаю тебя в гости! Серьезно…
— Ты все там же, в обкоме комсомола? — поинтересовался Павлов, вспомнив место ее работы, когда они виделись в последний раз.
— Сейчас я работаю методистом в Доме детского и юношеского творчества — бывшем Дворце пионеров. Вышла, понимаешь ли, из комсомольского возраста, а в партию не приняли — ответила она с юмором. Далее, выяснилось, что они едут в одном и том же поезде, но в разных вагонах: он — в пятом, она — в десятом. Как раз в это время дежурная по вокзалу начала объявлять о том, что их поезд через полчаса отправится от второй платформы с третьего пути. К Галине Павловне, стесняясь, подошел худенький паренек в возрасте 11–12 лет в лихо заломленной фуражке с красной звездой, взял ее за руку и, назвав мамой, попросил 20 копеек на мороженое. Галина Павловна, сильно смутившись, достала из дамской сумочки кошелек, нашла металлический рубль и отдала его мальчику, строго наказав бежать назад мухой, и не покупать никаких жвачек и пластмассовых игрушек.
— Твой сынок, стало быть? — спросил Павлов, когда мальчик вместе с двумя сверстниками побежал к появившейся в зале ожидания продавщице с лотком мороженого в хрустящих вафельных стаканчиках.
— Нет, приемышек, сиротка. Взяла его к себе за спасение души — не то в шутку, не то всерьез сказала Галина Павловна, и ее глаза увлажнились. Какое-то странное чувство испытал Павлов от ее ответа. Ему, вдруг, почудилось, что этот мальчишка — он сам и есть. Абсолютно он.
Лицо — портрет его в детстве, один к одному!
— Галина Павловна! Наш поезд объявили! Где Вера и Шура? Они не опоздают? Мы успеем? — всполошившись, напомнили о себе подопечные Галины Павловны: четыре девочки с косичками и бантиками, комично сочетавшимися с гимнастерками с закатанными рукавами и коротенькими юбочками цвета хаки.
— Галина Павловна, мы здесь! — констатировали факт прибытия две девушки студенческого возраста в одинаковых брючных тройках, нагруженные полиэтиленовыми пакетами и обувными коробками.
— Твои помощницы? — догадался он.
— Они самые… Комсомолки, спортсменки, красавицы, шмодницы — усмехнувшись, подтвердила Галина Павловна, и затем, извинившись, сказала ему, что ей надо всех своих подопечных в количестве двенадцати человек пересчитать и организованно повести на посадку. Павлов понимающе кивнул головой и направился к выходу на перрон.
Подойдя к своему вагону, он решил немного постоять на свежем воздухе и понаблюдать со стороны, как ведут себя юные смоляне. Очень его заинтересовал худенький паренек, который напомнил ему самого себя, когда он перешел в шестой класс московской средней школы. Затем его мысли переключились на Рико и Люка и детей Березки. Плохо им, наверное, без него? Он лично не представлял себе, как бы рос без отца, которым он страшно гордился; с мальчишками дрался смертным боем, если казалось, что кто-то плохо о нем отзывается. За пять минут до отправления поезда Павлов занял свое место в соответствии с купленным билетом. В двухместном купе спального вагона с двумя мягкими диванами, обитыми красным велюром, он оказался единственным пассажиром. Молоденькая проводница принесла комплект постельных принадлежностей и предложила «чай, кофе, газетку» (хотя для утреннего кофе с газеткой было уже поздновато — 15:30). Усталость и волнение пересилили желание пофлиртовать. Он расстелил свежие, хорошо выглаженные, простыни на мягком диване, застелил их покрывалом и, не раздеваясь, прилег, подложив под голову шерстяной плед и плоскую, похожую на блин, подушку. Теперь можно было расслабиться и продумать дальнейшие действия. Чем конкретнее он представлял себе предстоящие объяснения в милиции, тем тревожнее у него становилось на душе. Но больше всего его смущала миссия «вестника несчастья». Какие слова он скажет добрейшему Юрию Николаевичу Цибикову, чтобы выразить ему соболезнования? Какие аргументы приведет он в оправдание своего бегства с места происшествия? В этом контексте предложение Галины Павловны погостить у нее в Смоленске показалось ему не таким уж нереальным и, несомненно, содержало вполне конкретную подсказку из разряда «соломинок», за которые в безнадежных ситуациях следует хвататься немедленно, иначе будет совсем плохо. Только он задумался над вопросом о возобновлении со своей старой знакомой романтических отношений, с целью застрять в Смоленске на пару недель, а может и дольше, как в дверь его купе постучали и попросили разрешение войти. Он по голосу узнал проводницу и решил, что она, наверное, хочет подселить на свободное место какого-нибудь безбилетного пассажира. Он почти угадал, так как проводница была не одна. Однако привела она с собой не безбилетника, а Галину Павловну, которая попросила ее показать, в каком купе разместился «очень интересный мужчина в заграничном спортивном костюме». Оставив детей под присмотром помощниц, она решила навестить его сама, — тем более что у нее для этого, как вскоре выяснилось, были очень серьезные причины. «Ты едешь один?»— первым делом поинтересовалась она, закрывая за собой дверь. Получив утвердительный ответ, она сняла с плеча белую дамскую сумочку из натуральной кожи и положила ее на свободный противоположный диван, а затем расстегнула замшевую куртку на молнии, и, разоблачившись, попыталась повесить ее на крючок, но петелька оборвалась, и она замешкалась. Он поднялся с дивана, чтобы помочь ей повесить куртку, и его руки, словно сами собой, обняли ее за плечи. Галина Павловна, повернувшись к нему, уткнулась лицом в его широкую грудь, а затем, приподнявшись на цыпочки, подставила свои губы для поцелуя, длившегося целую минуту. Не теряя темпа, он стянул с нее джинсы и блузку, и пока возился со своими тряпками, она сняла с себя все остальное. Он овладел ею грубо, сразу же, естественно без предварительных ласк. Поджимало время. «А?! А?! А?! А?!» — удивленно вскрикивала она, дергаясь всем телом. Ее трусило с полминуты, а потом она оделась, похвалила за расторопность и обратилась к нему с вопросом, которого он от нее, терзаясь страхом и сомнением, ждал: не остановится ли он в Смоленске, чтобы погостить у нее хотя бы пару дней? Тем более, — напомнила она, — впереди суббота и воскресенье.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
