— Мадурай, — обратился к нему предводитель, — те люди во дворе замка и за стенами ведут себя нескромно. Они мешают.
Лурд склонил стриженую голову, и в его правом ухе сверкнула бриллиантовой каплей серьга. Так же молча удалился из поля зрения шеида, и Теконг‑Бессар не смог понять даже, в какую сторону он направился.
Мадурай же выскользнул с черного хода, открыл боковые ворота замка и вышел наружу. Толпа бесновалась прямо у центрального входа, вопила, кричала; большинство собравшихся, особенно те, кто прибыл в последние полчаса, понятия не имели, зачем вообще здесь находятся. Человек в толпе — это совсем не то же самое, что он же, но в одиночестве. Толпа пробуждает самые низменные инстинкты, причем происходит это моментально и не объясняется ничем.
Граждане Маягуаны прыгали, делали непристойные жесты, улюлюкали. Кто‑то внезапно завопил:
— Смерть чужакам!!! Зачем нам чужаки?
— Правильно! — поддержал его второй голое. — Унгаратты, хассасины, теперь эти… Люди! Что же с нами делают? Что же мы, на своем горбу всю жизнь кого‑нибудь возить будем?!!
— Унгаратты в трех переходах от столицы! — вы крикнул истеричный голос. — Если мы выдадим им шеида и чужаков, они пощадят нас!
— Верно! Верно! — раздались вопли и справа, и слева.
Волнующаяся многотысячная толпа не поняла, когда как появился перед ней высокий, бронзовокожий человек с коротко остриженными светлыми волосами. Одет он был настолько необычно, а стоял в такой свободной и раскованной позе, что все поневоле затаили дыхание, рассматривая его. Видимо, по чистой случайности стоял он на таком месте, что был хорошо виден отовсюду. Даже те, кто стоял в задних рядах, могли свободно его разглядеть.
— Друзья мои, — мягко произнес Мадурай, — вы утомились, ожидая загадочных лурдов. А это нехорошо. Вам следует идти по домам, друзья мои.
Толпа вздохнула как один человек. Ничего угрожающего не было ни в словах, ни в интонациях странного воина. Однако всех охватил ужас. Они почувствовали, что виновны перед ним, а он волен карать и миловать по своему усмотрению. Людям стало страшно, и они попятились, отступили. Всего на один или два шага, но начало было положено.
— Может, вы хотите что‑нибудь сказать моему командиру? — столь же спокойно продолжил Мадурай, и его указательный палец внезапно уперся в какого‑то толстяка, стоявшего в первом ряду. — Наверное, ты? Или ты? — Указующий перст переместился на соседнего человечка, моментально ставшего жалким и испуганным.
— Нет, нет, господин!
— Тогда что же вы делаете здесь? — спросил лурд жестко.
Все стали переглядываться, недоумевая: кажется, вообще перестали соображать, и толпа, поволновавшись, начала медленно разваливаться. Задние ряды уже мчались со всех ног по направлению к Маягуане.
— Убирайтесь, друзья мои, — посоветовал Мадурай и улыбнулся.
Его улыбка подействовала сильнее любой угрозы. И спустя несколько минут холм был чист. Лурд довольно огляделся по сторонам, затем снова вошел в замок через боковые ворота.
— А вы, — бросил охранникам, — немедленно на стены. Начать готовиться к обороне замка! — рявкнул так, что у солдат уши заложило. Спотыкаясь, роняя на ходу мечи, они кинулись врассыпную, словно стайка кроликов.
Слуги и придворные попятились при виде Мадурая и не стали дожидаться, пока он обратится конкретно к ним, — сами исчезли в недрах замка.
Лурд отправился к своим товарищам, им предстояло готовиться к большому сражению.
* * *
Аджахак доставил Каэтану в Сонандан уже под утро. Небо медленно серело, Салмакида еще спала; Храм Истины тоже был тих и спокоен.
— Наверное, Траэтаона не стал никого оповещать о своем прибытии, — предположил Тиермес. — А то бы Нингишзида донял его заботой и расспросами о тебе. Думаю, наш Вечный Воин завалился в какой‑нибудь беседке и спит как суслик. Набирается энергии.
— Он очень правильно решил, — одобрила Каэ. — А то не миновать бы нам теплой встречи.
— Ну, дети мои, — вмещался в их разговор дракон. — Отпустите старую, полудохлую ящерицу, и она тоже последует примеру мудрого Траэтаоны. А потом можете беседовать под открытым небом сколько вашей душе угодно. Только не жалуйтесь никому на усталость — вас все равно не поймут…
— Конечно, конечно, — сказала Каэ, спускаясь с шеи Аджахака на руки Тиермеса. — Извини. Еще раз благодарю тебя за помощь.
— Скоро увидимся, — пообещал дракон.
Он поднялся в воздух и стремительно понесся к Демавенду.
Каэ и Тиермес остались стоять недалеко от храмового парка; как‑то само собой вышло, что Владыка Ада Хорэ все еще держал на руках свою драгоценную ношу. Заметив это, он опустил ее на землю со всей осторожностью.
— Что ж, — сказал, улыбаясь, — если хочешь, я сейчас же отправлюсь в Курму, к твоему Зу, и расскажу ему, что ты вернулась и все благополучно закончилось. Думаю, он уже знает, что ты улетела невесть куда на драконе, и теперь империя разваливается на части от его стенаний.
— Не дразни его, это нехорошо, — мягко укорила Каэтана.
Она смотрела на Тиермеса странным, долгим взглядом, и глаза ее — влажные, лучистые — сияли ярче утренних звезд.
— Что с тобой? — встревожился Жнец.
— Ничего особенного. Просто, когда ты исчез там, на Джемаре, я ощутила пустоту. Я пыталась, но так и не смогла себе представить, что буду делать без тебя, если случится самое непоправимое.
— Постой‑постой, — прервал ее Тиермес. — Это не правильно!
— Что не правильно? — изумилась Каэтана.
— Обычно я говорю тебе о своих чувствах, а ты прерываешь меня и даешь понять, что все, что было когда‑то, — было когда‑то. И к настоящему не имеет отношения. Не отбирай у меня мой хлеб и не вторгайся на мою территорию. Я грозен и свиреп, когда защищаюсь.
Странное это зрелище — растерянный владыка Царства Мертвых.
Богиня Истины — хрупкая, маленькая, такая слабая на фоне величественного сияющего Жнеца — подошла к нему вплотную, встала на цыпочки и обвила его руками. Движение это было отнюдь не дружеским, а полным чувства и тоски по нему.
Недоумевающий Тиермес легко подхватил ее на руки, приблизил свое лицо к ее — залитому слезами, отчаянному:
— Да что с тобой?
— Знаешь, Тиермес, вдруг этот мир и вправду придет к концу? Вдруг мне не удастся то, что задумано? И я вовсе не хочу умереть до того, как ты узнаешь, что я совсем не случайно спустилась тогда в Ада Хорэ… Что я, я люблю тебя.
Тиермес хотел было спросить: «А как же Зу‑Л‑Карнайн? «— но он был слишком мудрым, слишком древним существом, чтобы выяснять для себя очевидные истины.
Каэтана любила не так, как может любить простое смертное существо. Будучи бесконечной по своей природе, она могла вместить в себя бесконечное количество душ.
Истина одна.
Но для каждого — своя.
Тиермес был уверен еще в одном: в том, что его обожаемая богиня любит не только его и Зу‑Л‑Карнайна;
Он даже мог назвать имя этого человека, но не хотел причинять ей боль.
В ту ночь в покоях Богини Истины никто не спал. Ровное серебристо‑голубое сияние заливало и комнату, и здание храма, и окрестности, словно тут рождалась голубая звезда. Когда Владыка Ада Хорэ испытывает неземное блаженство, даже в Царстве Мертвых наступают мир и покой. Арнемвенд облегченно вздохнул, хотя и не понял, что же случилось с ним: обновление, радость, дарованная свыше? Мир особенно не задумывался над этим вопросом.
А потом в рассветном небе, когда уже пели птицы и первые жрецы торопились по своим делам, протирая заспанные глаза, когда Куланн только‑только вылил на себя первый кувшин ледяной воды, — в бездонную синь поднялись две диковинные птицы. Они носились друг за другом, они парили, они сплетались телами.
Лазоревый огромный дракон и сияющий бог с драконьими крыльями за спиной.
* * *
Чем больше урмай‑гохон думал над сделанным ему предложением, тем больше считал его выгодным во всех отношениях и достойным его грядущего величия. Тем более что просьба почти совпадала с его собственными планами.
Когда невысокого старика с пронзительными глазами привели к нему в покои, Самаэль ощутил присутствие незримой, но знакомой энергии. Он почувствовал себя настолько хорошо в обществе этого странного посетителя, что проникся к нему симпатией — чувством, прежде ему незнакомым.
Назвавший себя Деклой говорил от имени повелителя Мелькарта, утверждая, что Ишбаал и его господин — суть одно и то же, но в двух воплощениях. Самаэль не знал, верить ли этому невероятному сообщению, однако и венец Граветта, и меч Джаханнам полностью одобряли сказанное Деклой. И советовали урмай‑гохону прислушаться, понять, согласиться.
Просил же Декла, чтобы Молчаливый начал войну с Зу‑Л‑Карнайном и Интагейя Сангасойей — владычицей Запретных Земель. Согласно его плану урмай‑гохон должен был доставить двенадцать человек в Шангайскую равнину, за что была обещана Самаэлю непомерная награда.
